Приговоренный

Встречали нас, как дорогих гостей. Прямо к машине прикатили навороченную беленькую каталку, очень аккуратно переложили на неё Алешу, пристегнули ремнями, и медленно закатили в лифт. Я все время шел рядом и держал его за руку. Женщина, ростом мне по плечо, с едва прикрытыми медицинской шапочкой синими дредами и выглядывающими из-под длинных рукавов униформы татуированными запястьями, задавала разные вопросы, на которые отвечал в основном Папочка. Царевич лежал, прикрыв глаза. А на укрывавшем его одеяле внизу расползалось алое пятно. Чтобы не смотреть на него, я пялился по сторонам. Эта не была узкоспециализированная клиника. Обычная маленькая больница на окраине. Стены украшали разнообразные плакаты и социальная медицинская реклама. В основном она затрагивала подростковую контрацепцию, крема для зубных протезов и прочие высокотехнологичные и не очень медицинские товары. Здоровые атлеты в роли инвалидов во всевозможных бандажах, колясках для спорта и танцев были не убедительны. А вот молодого печального парня с рекламы средства от какой-то половой инфекции было откровенно жаль. -Это хорошо, что иглу оставили, - одобрительно кивнула женщина, - не придется второй раз колоть. Прямо сюда катетер введем. Когда мальчик в последний раз ел? Я ответил, и тут же вспомнил, что мы-то с Батей и Алешей хотя бы что-то поклевали. А Папочка пришел домой голодный. Наверное, он рассчитывал на тихий семейный ужин. Но потом все его планы пошли прахом. Я отпустил царевича, который этого, скорее всего, даже не заметил, и отправился на поиски автомата с едой. Здесь, как и в большинстве бюджетных больниц, их оказалось великое множество. И, что было особенно хорошо, почти в самом начале я обнаружил вендинг-холодильник со свежей едой. Больница не полностью продалась фаст-фуду, и это радовало. Я купил целый поднос тщательно упакованных в пластик блюд. Овощное пюре с парной треской, какое-то желе в стаканчике и две пачки обезжиренного творога. Взял на всякий случай для Бати банку энергетика, а себе протеиновый батончик и две огромные коробки с грибной лапшой. Если уж выбирать из двух зол, то пусть это будет наше отечественное зло. Обремененный огромным подносом с горой снеди, я тащился по ярко освещенному коридору и уперся в закрытую дверь. Она, конечно, не была заперта, её створки легко распахивались, если через них везли каталку. Но я шел со скользкими коробками стоящими на гладкой поверхности, и обе руки у меня были заняты. -Позвольте вам помочь, - любезно предложил какой-то высокий мужчина. Он придержал мне дверь, и дальше мы пошли вместе. Рабочий день давно закончился, и в приемном покое были только две медсестры и уборщик. Этажи тоже были полупустыми. В лифте мы ехал вдвоем, и к моему удивлению вышли одновременно. Я немного напрягся, когда мой случайный спутник свернул в отделение эндоскопической хирургии вместе со мной, и снова придержал мне дверь. Но когда он сунулся вперед, чтобы помочь мне пойти в комнату персонала, где меня ждали родители, я испугался. Может быть, это какой-нибудь агент? Он выследил нас с царевичем, и сейчас арестует меня. А я ещё папу не покормил! -Тамерлан! – мягко улыбнулся «агенту» Папочка, - тоже в пробку попал? Я поставил поднос на стол перед большой стеклянной «витриной», за которой уже началась операция, и обернулся к собравшимся. Батя, сверкая погонами, стоял, чуть пригнувшись, и сунув по привычке руки в карманы. Воротник его был расстегнут, а на Тамерлана он смотрел с явной ненавистью. Но тот, кажется, этого не заметил. Гость вежливо со всеми поздоровался, и они с Папой перешли в соседнюю комнатку поменьше. Оттуда тотчас же послышалось шуршание и журчание воды. «Агент» «мылся» и одевался, а Папочка ему помогал, и попутно что-то тихо рассказывал. Потом Тамерлан материализовался за стеклом, а Папа вернулся к нам. Устало опустился на стул, и принялся шуршать пластиковыми коробками. Батя тоже открыл свою лапшу, и сейчас медленно ел, ни на кого не глядя. А я вяло жевал свой батончик, в ужасе поглядывая на завешанный синими простынями операционный стол. На эндоскоп, похожий в моих глазах на тонконогого железного комара. Женщина с синими дредами сосредоточенно поглядывая в микроскоп, орудовала манипуляторами. -Ты не помнишь тётю Анжелику? – спросил Папа, аккуратно распаковывая стаканчик с желе, - у неё тогда ещё голова побритая была. Ты во втором классе руку вывихнул, она вправляла. Я радостно кивнул. Чтобы не «светиться» в травмпункте, Анжелика прямо к нам домой пришла. И привела с собой свою приемную дочку. Рыжую, полненькую, круглолицую и чуть раскосую. С приятной загадочной улыбкой, которая отличает детей с синдромом Дауна. -А вот у Тамерлана с усыновлением не выгорело, - печально вздохнул Папа, - отказали. Ты его не знаешь, Володя, он мой однокурсник. Сейчас заведует отделением гематологии в клинике Пирогова. Академик. У меня за спиной хлопнула дверь. Это Батя ушел. Молча без объяснений, зло шарахнув на прощенье дверью об косяк. У него бывает. Сейчас за ним лучше не ходить. Сам вернется, когда успокоится. Тогда и спрошу, чем ему так не нравится этот приятный во всех отношениях дядя Тамерлан. К тому же у меня над головой что-то звякнуло, захрипело, и раздался голос Анжелики: -Елисей! Мойся, и заходи. Тут капилляры кровят. Это по твоей части. Папочка тут же сорвался с места, и едва ополоснув руки, и втиснувшись в стерильную одежду, почти сразу выскочил с другой стороны стекла. Синий халат на нем сзади болтался. Руки, одетые в черные медицинские перчатки, он держал впереди, согнутыми в локтях, и поднятыми вверх. Ловко протискиваясь мимо столика анестезиолога и операционным столом, он сменил на боевом посту Анжелику. Тамерлан, сидевший неподалеку на отдельном белом винтовом стуле, подскочил сзади, и ловко орудуя локтями, прикрыл Папе спину полами операционного халата. Они обменялись благодарными взглядами. Возможно, о чем-то даже поговорили. Через стекло не было слышно. А ко мне вышла тётя Анжелика. Плюхнулась на свободный стул, устало стянула перчатки. -Сустав почти разрушен, - задумчиво протянула она, - у него травма какая-то недавно была? -С лестницы упал, - кивнул я, недоумевая, как она не узнала царевича Алексея в лицо. Но потом понял. Она просто на своей волне. Все они варятся в своем соку. В нужных областях они спецы, им нет цены. В том числе и как людям. Ночью собрались по первому зову со всего города, и делают бесплатную операцию чужому ребенку. Когда им читать исторические книги? Вполне достаточно того, что они без устали штудируют медицинскую литературу. Пусть разбираются только в правых ноздрях. А историю с её равнодушием и документами пусть оставят Коловрату Санаеву. -Менять надо на титановый протез, - продолжала женщина, - или в инвалидную коляску сядет. Она ещё что-то говорила, но я не слушал. Было так странно видеть Папочку за работой! Я все не мог понять, как он со своей склонностью все преувеличивать, истерить по любому поводу и насмерть пугаться от такой ерунды, как отсутствие у кого-то прививок, может сейчас так спокойно зашивать мельчайшие сосуды микроскопическими инструментами? Его операционное поле какого размера? Миллиметр или чуть меньше? Он каждый день сует стальные инструменты людям в глаза. Одно неточное движение, и человек навсегда ослепнет. Папа лечит катаракту и глаукому, вырезает какие-то опухоли и стягивает разорванные сосуды. К нему везут людей с травмами. Он видел все, что может по дурости или нелепой случайности произойти с человеком. Проколотые ножами, булавками, обожженные кислотами, паром и огнем глазные яблоки. Возрастные изменения, болезни, конъюнктивиты всех видов он видит каждый день. Когда я сказал, что в хирургии нет ничего красивого, я погорячился. Вся краса хирургических манипуляций в глазах смотрящего. Мой папа со своими тонкими пальцами, аккуратно вращающий ручки манипулятора, был сейчас прекрасен. -Круто! – буркнул у меня за спиной незаметно для всех вернувшийся Батя.