На берегу

Осенью она всегда ездила в Митино: к этому ее приучили родители, родившиеся в Советском Союзе и привыкшие осенью не брать билеты на серебристо-серый самолёт, летящий в тёплые края, а бродить по сырому желто-красному лесу, собирая грибы или клюкву, а потом долго гулять по берегу стылого свинцового Финского залива, кутаясь в куртки и глядя на рассыпанные среди редких строевых сосен бревенчатые домики, где располагалась база отдыха. Она так хорошо помнила эти серые промозглые дни, когда в воздухе стояла мельчайшая россыпь дождя, а сосны гудели от ветра, эти напоенные ароматом осени леса, и тем приятнее было потом зайти в тёплый номер и пить чай с печеньем возле окна, а потом лечь в кровать с книгой и слушать, как в окно бьется ветер с залива. И даже теперь, когда родители умерли, она каждую осень брала неделю отпуска и снимала номер в Митино, хотя теперь он стоил много-много дороже, чем в лохматые девяностые годы, однако что-то подсказывало ей, что это почтит память родителей гораздо лучше, чем раз в год приехать к ним на могилу и поменять старый искусственный венок на новый, купленный у бабулек возле кладбища. Там, возле залива, она могла представить, что отец с матерью ещё живы, что они просто далеко ушли вперёд, оставив ее одну на огромном берегу, а потом, когда она вернётся в номер, мама будет суетиться возле чайника, а отец лежать на кровати и ворчать, а потом оба посмотрят на неё и начнут ругаться, что она опять намочила джинсы и перчатки, пристраивать эти мокрые вещи на батарею, чтобы утром снять их заскорузлыми и твёрдыми от соленого ветра, а потом все вместе пойдут в столовую, где кормили не так чтобы очень уж плохо, но есть все равно хотелось постоянно, и потому мама всегда привозила с собой громадные пакеты сушек и домашних сухариков, которые она обожала. Ей исполнилось тридцать пять лет, и она пыталась подсчитать, сколько раз приезжала в Митино осенью, и выходило, что в этом году будет юбилейный двадцать пятый раз. Домики, которые в девяностые годы были одновременно и базой отдыха, и пионерским лагерем в летнее время, починили и отреставрировали, так что теперь в каждом номере был душ и туалет, на стенах висело зеркало, стоял телевизор и сейф, а кровати из железных коек превратились в царские ложа с ортопедическим матрасом. Стоило это довольно дорого, но она не мелочилась: неделя на берегу залива вместе с воспоминаниями окупала расходы, и она никогда не приглашала поехать с собой никого из друзей или любовников — ей казалось, что взять кого-то туда будет кощунством. В том году осень затянулась: в октябре стояли тёплые дни с ярким солнцем, с чудесными вечерами, и дождей почти не было, и лишь в самом конце месяца небо стало покрываться тяжёлыми свинцовыми тучами, лес поредел, однако ее несказанно радовала такая погода: за три летних месяца она успела соскучиться по темным ночам и пасмурному небу, по влажному серому воздуху и морскому ветру, завывающему в щелях оконных рам. Уезжая из города, она с удовольствием предвкушала сонные сумеречные утра, когда можно поспать подольше, ленивые предобеденные прогулки по берегу и долгие томительные вечера с книгой или за планшетом, когда ты точно знаешь, что никто не придёт и не побеспокоит тебя, и можно сколько угодно предаваться праздному ленивому отдыху. Вечером она выходила на берег и, оглядевшись, неспешно шла вдоль кромки воды, которая в этом году отступила довольно далеко, оставив огромные острова, перемежающиеся озёрами, глубина которых едва достигала щиколотки, и большими извилистыми полосами ила, похожими издалека на таинственные зеленые письмена. Мокрый песок был усеян клочками проросшей морской травы, и там, где море сливалось с горизонтом, небо становилось точно такого же серо-голубого цвета, и берег казался красивее, чем он был на самом деле. Поначалу она вообще не замечала других отдыхающих, которых, несмотря на плохую погоду, было довольно много: почти все домики были заняты, а на дорожках в послеобеденную пору не находилось ни одной пустой скамейки. Приходилось уходить в лес и бродить там, отыскивая грибы, которые она не срезала, потому что готовить их было негде и незачем, или чернику, от которой руки и язык становились фиолетовыми, или просто гуляла, наслаждаясь одиночеством и мыслью о том, что никуда не надо спешить. Спустя три дня прогулки по лесу несколько утомили ее своим однообразием, и она начала обращать внимание на людей: по большей части это были почтенные дамы преклонных лет, приехавшие отдыхать с внуками нешкольного возраста, семейные пары и редкие одиночки вроде неё: мужчины и женщины за сорок-пятьдесят, все как один угрюмые и взирающие на остальных с таким видом, будто они не имеют права дышать отведённым им воздухом. За столом она оказалась в компании как раз таких одиночек: моложавой женщины спортивного вида, обедавшей быстро и как-то зло, никогда не здоровавшейся и не прощавшейся, мужчины под пятьдесят, который целыми днями катался на велосипеде по окрестностям, и дедушки, который всегда за обедом говорил о погоде, хотя зачастую ему никто не отвечал. В домике ее соседями слева была семейная пара: он хмурый и плотный молодой мужчина в тренировочных штанах и дорогой толстовке, она — изящная девушка неопределённого возраста с длинными белыми волосами, а справа — двое высоких мужчин, наблюдая за которыми она сделала вывод, что они либо братья, либо геи. Остальные комнаты пустовали, и в домике всегда царила чуткая и приятная тишина, какая царит в читальных залах библиотек — изредка раздавался хлопок двери или приглушённые голоса, но, в общем, никто никого не беспокоил. В те вечера, что она гуляла по берегу, она не встретила ни одного человека, только однажды видела далеко впереди себя идущую пару, но расстояние было столь большим, что она даже не разобрала, кто это. В остальном же залив почти всегда принадлежал ей одной: слишком сильный ветер распугивал гуляющих, которые предпочитали спрятаться от него в лесу или бродить по дорожкам между домиками. Она же не боялась ветра: ее парка отлично защищала от холода, и потому несколько покосившихся трибун, предназначенных, видимо, для наблюдения за играющими в волейбол, целиком принадлежали ей: дойдя до конца пляжа, она садилась на скользкое холодное сиденье, упиралась локтями в колени и долго сидела так, глядя на набегающие на берег волны и время от времени прихлебывая из фляжки с коньяком. Впрочем, коньяк не всегда был ее спутником: через несколько дней алкоголь переставал доставлять то удовольствие, которое доставлял вначале, и она переставала пить, а просто сидела, задумчиво отмечая, как меняется цвет воды: от темно-синей, почти чёрной, на горизонте до светло-серой возле берега. На третий день она как обычно встала, выпила чашку крепкого кофе — тот, что подавали в столовой был в лучшем случае растворимым — оделась и вышла на улицу. Есть не хотелось, и она решила пропустить завтрак, прогуляться, а потом зайти в кафе, которое находилось напротив въезда на территорию базы отдыха. Цены в нем были атомные, потому что отдыхающие, желавшие разгула, не мелочились, и вечерами устраивали шумные кутежи, длившиеся до последнего посетителя. Однако по утрам и днём кафе пустовало, и там можно было вкусно пообедать. Выйдя на берег, она до конца застегнула куртку, поплотнее нахлобучила шапку и подумала, как хорошо быть одной и не думать о макияже, прическе и тому подобных вещах. Потом медленно пошла к видневшимся вдалеке сиденьям, увязая в мокром песке и слегка сутулясь от бьющего в лицо ветра. Спустя минуту на горизонте появилась неясная фигура. Тонкая и хрупкая, эта фигура двигалась навстречу, и это было удивительно: обычно в такое время берег пустовал. Она, сощурившись, переставляла ноги и смотрела, как, постепенно вырастая, фигура превращается в молодую девушку, которая идёт навстречу, так же сгибаясь от ветра и время от времени поглядывая на море. Когда до девушки оставалось каких-нибудь десять метров, она подняла голову и встретилась с ней взглядом. В этот момент в кармане куртки оглушительно зазвонил телефон. Чертыхнувшись про себя, она стянула зубами влажную перчатку, затем извлекла телефон и посмотрела на экран. Звонил Олег. Можно было бы не отвечать, но она знала, что он не успокоится и будет набирать ее номер раз за разом, да ещё вынесет мозг, что он волновался, а потому пришлось нажать зеленую кнопку и ответить. — Да? В этот момент она проходила мимо девушки, которая тоже подняла голову, глядя прямо на неё. Одета в короткую спортивную куртку и джинсы, русые волосы выбиваются из-под капюшона, руки спрятаны в карманы. Худая, но с плавными линиями фигуры, а лицо… лицо у неё было такое, что она сбилась с шага: грустное, отрешённое и красивое, похожее на этот пустынный пейзаж, тонкое и какое-то детское, хотя незнакомке на вид было лет тридцать. — Это я, привет. — Привет. Ветер донёс легкий запах духов — каких-то тонких и пронзительных, словно ветер, а затем девушка прошла мимо, и остался лишь голос в трубке. — Ну как ты там? Они встречались уже полгода: она и Олег, молодой перспективный IT-менеджер, с которым было легко и удобно, и порой даже весело, и она все никак не могла понять, влюблена ли она в него. — Я отлично, гуляю вот. — Гуляешь? А как там погода? Она вздохнула. Потому оглянулась, следя, как удаляется легкий силуэт, и ей даже показалось, что девушка вот-вот обернётся, но этого не произошло. — Погода… плохая, наверное… Он засмеялся. — Почему наверное? — Потому что для тебя была бы плохая… Любой разговор с ним напоминал ей то чувство, когда переходишь вглубь реку, и толща воды мешает тебе, но ты упрямо расталкиваешь ее и идёшь дальше, хотя ноги цепляются за водоросли и течение мешает пройти. — Ты там не скучаешь? Хочешь, я приеду? — Нет, — она покачала головой. — Я, правда, хочу побыть одна, отдохнуть… Он коротко хмыкнул. — Я соскучился. — Я тоже. Во время обеда она снова увидела ту девушку: теперь из одной из безликих фигур, шумящих в столовой, она превратилась в человека, и сидела она за отдельным столиком вместе со светловолосым высоким мужчиной, который явно приходился ей мужем, и дебелой женщиной под шестьдесят, которая говорила весь обед, не умолкая, и, наверное, была матерью этого мужчины. Со странным тоскливым чувством она посмотрела на тонкие пальцы девушки, затем на то, как привлекательный мужчина рядом спокойно ест, не обращая внимания на ту, которая сидит возле него, и перевела взгляд. Какое ей дело до этой богатой и красивой девушки, которая приехала отдыхать с мужем и свекровью, и почему так щемит в груди? Потому что она сама одна? Потому что она не хочет видеть Олега, который чуть ли не устроил скандал, узнав, что она едет отдыхать без него, и пришлось врать, что у неё осенняя депрессия и ей нужно побыть в одиночестве? Она рассеянно ковыряла котлету по-киевски и изредка поглядывала на столик напротив. Девушка сняла куртку и оказалась ещё тоньше в обтягивающей водолазке и узких джинсах, волосы спадали на плечи, и она постоянно заправляла их за уши, а когда улыбалась, ей это удивительно не шло. Впрочем, улыбалась она редко и почти не участвовала в разговоре. Она доела обед, выпила чашку остывшего чая, а когда подняла глаза, компания за столиком напротив уже натягивала куртки. Внезапно девушка взглянула прямо на неё, и пришлось смущенно потупиться. Взгляд незнакомки был физически ощутим, и неприятное чувство, что ее видят насквозь, пронзило Александру с ног до головы. Никогда за все свои тридцать пять лет она не ощущала ничего подобного: ее словно препарировали, и это было щемяще-страшно. Она уткнулась в телефон, ощущая, как полыхают уши, а когда подняла голову, девушка и ее спутники уже ушли. Ну что ты так реагируешь, говорил ей внутренний голос, пока она выходила на улицу, где зарядил мелкий дождь, и застегивала парку. Эта девушка даже не думала о тебе, когда смотрела, а ты теперь будешь воображать черт знает что. И она направилась к домику, отчаянно ругая себя и свою чувствительность. Гулять в тот день она больше не пошла. Ей казалось, что, если она встретит опять ту девушку, то ее поездка будет безвозвратно испорчена, а все волшебство утеряно. Словно берег был ее личной собственностью, и, разделив его с кем-то, она осквернила все то, что так хрупко дрожало внутри и позволяло упиваться этой горько-сладкой болью, болью прошлого и несбывшегося настоящего, которое когда-то придумали для неё родители. Но на следующий вечер желание погулять пересилило чувство вторжения в личное пространство, и она вышла на берег. Сумерки уже стояли на страже, берег был, как обычно, пустынен и гол, море шумело, подкатываясь к ногам, а ветер дул порывами, и от привычной влажности куртка быстро покрылась легким серебристым налетом. Она медленно шла, увязая в тягучем песке, и думала, что могла бы навсегда остаться в этом месте, жить вот так на берегу холодного северного моря и чувствовать себя абсолютно счастливым человеком. Люди раздражали ее. Она вспоминала, со сколькими из них ей приходится иметь дело ежедневно и как сильно они давят своей безликой шумной массой, и содрогалась от ужаса, что придётся вернуться туда, где каждый день нужно улыбаться и изображать приветливость. Так она добрела до пирса, напротив которого метрах в пятидесяти стояли сиденья болельщиков, постояла, глядя на море, а когда обернулась, та самая девушка сидела на третьем ряду, слегка с краю, и внимательно смотрела на неё. Александра не поверила своим глазам. Это было ее место, только ее, и почему уже второй раз в такую погоду она встречает эту странную девушку, которая вместо того, чтобы заниматься… ну, чем там занимаются счастливые замужние женщины на отдыхе… сидит, пронизываемая ветром, на холодном скользком сиденье и смотрит туда, где море смешивается с небом. Первой мыслью было уйти. Просто повернуться и зашагать обратно, потом вернуться в домик и лечь в тёплую кровать, слыша завывания ветра в оконных рамах. Но почему-то она этого не сделала. Она решила не сдаваться. Это ее место, и каждый вечер она сидит тут, глядя на море, и почему должна отказываться от этого из-за девушки, которая внезапно вторглась в ее одиночество? Поэтому Александра медленно, давая понять, что она делает, побрела к трибуне и села на первый ряд, максимально далеко от девушки. Прежде чем сесть, она уловила немного удивленный взгляд, брошенный в ее сторону. Ветер дул порывами, бросая в лицо соленые брызги мелкого дождя. Александра сидела, стиснув кулаки в карманах, но не видела ни моря, ни берега, она вся превратилась в обострённое чувство слуха, напряженную до предела струну, и все ждала почему-то, что ее случайная спутница что-то скажет. Но прошла минута, потом пять, потом ещё десять, и стало понятно, что девушка не обращает на Александру никакого внимания. Почему-то сразу захотелось вернуться в домик, уйти и больше никогда не возвращаться на этот берег. Но какое ей дело до этой девицы? Какое ей вообще дело до того, что она разделяет этот вечер с другим живым существом? Александра не знала, она просто опустила голову и чертила палочкой на песке какие-то символы, а когда подняла голову — девушка уже собралась уходить. На следующий день повторилось то же самое. Словно не сговариваясь, пришли они почти в одно и то же время к трибуне на пляже, сели — на те же места — и сидели так довольно долго. Потом — Александра вздрогнула — сиденья заскрипели, подались будто бы в ее сторону, и, замирая, она поняла, что девушка направляется к ней. Вся превратившись в скульптуру, изображающую равнодушие, она молча, упорно смотрела в море, а когда девушка остановилась рядом, не сразу взглянула на неё. — Простите, — услышала Александра. — У вас не будет сигареты? Голос был тихий и не совсем мелодичный. Что-то в нем будто звенело, будто постоянно разбивалось и даже чуточку скрипело, и он странно не подходил к хрупкой внешности девушки. Александра подняла глаза. Вблизи девушка оказалась не так красива, как издалека — на ее лице уже появились морщины, говорящие о тридцатилетнем рубеже, скулы были чуть припухшими, а разрез губ необычным — очень четким, словно его слишком усердно вытёсывал из камня какой-нибудь скульптор-перфекционист. Но глаза… Александре захотелось зажмуриться, потому что глаза у девушки оказались насыщенного серо-зеленого цвета, и были они столь яркими, что слепили даже на фоне нежно-голубой куртки, в которую была одета девушка. Она откашлялась. — Простите, не курю. Слишком сухо, слишком чопорно, показалось ей, и она была уверена — сейчас сероглазая незнакомка уйдёт, но та просто пожала плечами, слегка улыбаясь. — Жаль. Я бросила, но в такие вот моменты хочется курить. — В такие моменты? — Сама от себя не ожидая, спросила Александра. Девушка кивнула и посмотрела на море. Из-под капюшона выбивались пряди светло-русых волос. — Когда осень… Я всегда хочу курить, когда плохая погода и осень. Странно, да? Что было странным, так это этот разговор, но почему-то Александра поняла, что имела в виду девушка. Только вот не знала, как это облечь в слова, и когда осознала, что мучительно молчит, то прокляла себя за косноязычие. — Вы давно здесь? — Вдруг спросила девушка, но тон ее не обнадеживал — просто вежливый вопрос случайному попутчику. — Я с понедельника, — ответила Александра. — Останусь до воскресенья. — Мы тоже до воскресенья, — девушка не сказала, кто это — «мы», словно Александра знала, и она действительно знала — ведь обе они, видимо, помнили взгляд в столовой. — Ладно, — девушка отстранённо улыбнулась и обхватила себя руками. — Я пойду, приятно было познакомиться. Да ведь мы и не познакомились, отчаянно подумала Александра, но было поздно — девушка уже повернулась спиной, и тонкие ее ноги в обтягивающих спортивных брюках уверенно ступали по мокрому песку. Александра смотрела ей вслед и ненавидела себя. Ей вдруг стало так одиноко на этом пляже, будто все разом померкло — море успокоилось, даже ветер утих, и она понимала, что не может сейчас тоже встать и уйти, ведь тогда девушка подумает, что Александра сидела там только из-за неё, и пришлось ждать, когда стройная фигурка скроется в прибрежном лесу, а потом ждать ещё пять минут и идти, ёжась от сырости и холода, в свой одинокий пустой номер. За ужином она села так, чтобы видеть столик девушки. Она даже немного приоделась — вместо спортивных штанов натянула джинсы и свитер в обтяжку вместо того бесформенного, который носила, не снимая, с самого понедельника, волосы заплела в косу и чуть подкрасила ресницы. Все это она делала совершенно неосознанно, даже не думая, зачем, и только увидев девушку за столиком рядом с мужем, мучительно покраснела, поняв, что, наверное, выглядит смешной. Поедая рис с бараниной, она украдкой поглядывала на девушку, которая, как и обычно, молча сидела рядом с мужем, слушала обильные речи пожилой женщины и кивала изредка. Под чёрной водолазкой Александра видела острые углы ключиц, округлый взъем груди, из рукавов высовывались тонкие запястья, волосы, легкие и тонкие, облачком окружали лицо, на котором читалась светлая грусть. Сосед Александры что-то спросил у неё, и она отвлеклась, а когда вернулась взглядом к девушке, та внимательно, не отрываясь, смотрела на неё. Что-то произошло, потому что Александра не смогла отвести глаз, и на какие-то пять секунд они очень серьёзно смотрели друг на друга, и это было так необычно, так странно — в этой глупой столовой, среди гудящих и жующих людей, в этом стандартном доме отдыха — сидели две совершенно незнакомые женщины и смотрели друг на друга, и Александра не чувствовала ни того, что она смешна, ни неловкости, ни стыда — только что-то, чему не было названия, мощное и тонкое, и у неё не было сил оторвать взгляд. Это сделала незнакомка. Она вдруг опустила глаза в тарелку, передернула плечами, а потом вдруг засмеялась чему-то, сказанному мужем, и Александру будто волной обдало — до того силён был контраст между недавним взглядом и этим смехом, который показался Александре естественным и слегка глуповатым. Остаток ужина прошёл как в тумане, а уже потом, в номере, вспоминая этот взгляд, она думала только о том, что никогда в жизни не чувствовала себя более живой и более несчастной. На следующий день была суббота. Отпуск кончался, и приближалось неотвратимое возвращение в мир бытовой жизни, наполненной счетами, разговорами, делами и людьми. На обед Александра не пошла. Она поела в номере, вернее, просто выпила чашку чая с сухариками, а потом долго лежала, пытаясь читать, но не видела ни строчки — перед глазами все время маячило лицо девушки и ее глубокий серьёзный взгляд. И совсем уже не удивилась Александра, когда вечером, сидя на своём обычном месте на трибуне, она увидела приближающуюся к ней фигурку. Это была она, девушка, и чем ближе она подходила, тем больнее билось сердце, и Александра пыталась понять, как ей быть и значит ли что-нибудь тот факт, что девушка опять пришла. — Привет, — раздалось сбоку, и Александра повернула голову. — Привет. — Вы уж простите, что опять нарушаю ваш покой. В голосе девушки слышалась беззлобная насмешка. — Это же не мой личный пляж, — Александра натянуто улыбнулась. Девушка кивнула и плотнее запахнула полы куртки. — Знаю, но первый раз, когда я вас увидела, у вас было такое выразительное лицо. Все было понятно. Наступила пауза, а потом Александра повернулась и посмотрела прямо на собеседницу. — И что же было на моем лице? Девушка улыбнулась смущенно и одновременно как-то мудро: — Так, словно я вам помешала быть одной. Что можно было ответить? Это была правда. Александра вертела в руках прутик и молчала. — Здесь просто никогда никого нет, — пробормотала она. Девушка кивнула, глядя на море. Ее профиль со слегка вздернутым носом четко вырисовывался на фоне деревьев. — Да, скучновато тут… Но мы ездим каждый год, потому что мама любит это место. Она тут с папой познакомилась. Значит, болтливая женщина за столиком — ее мать? Странно, подумала Александра, на вид и не скажешь. — Я тоже приезжала сюда с родителями, — сказала она. — Каждый год в течение многих лет. — Так вы здесь с родителями? Александра покачала головой. Она могла бы сказать, что матери и отца больше нет, но почему-то не стала. — Вообще странно, что на берегу так мало народа, да? — Девушка смотрела на неё, словно поняла, что было сказано не все. Александра пожала плечами. — Так ведь холодно и сыро. Да и отдыхающих немного. Все, наверное, в бильярд играют. Она почувствовала, как слабая улыбка трогает губы, и поймала заинтересованный взгляд девушки. Та кивнула. — Бильярд, боулинг на три дорожки, кино и прогулки. Не густо тут с развлечениями. — Мне они и не нужны, — пробормотала Александра, мучительно чувствуя, как она безнадежно скучна. Девушка открыла рот, словно собираясь что-то сказать, и в этот момент в кармане куртки вдруг зазвонил телефон. Это был Олег. Черт, и вздумалось ему позвонить в самый неподходящий момент. Она повертела трубку в руке. — Извините. — Ничего, — девушка отвернулась и стала опять смотреть на море. — Да? — Привет, дорогая. — Привет, — она покосилась на девушку. — Ну как ты там? — Хорошо. Все хорошо. — Завтра домой? Я уже соскучился. Незнакомка сидела очень близко, и с такого расстояния было видно, что ресницы у нее абсолютно прямые, длинные и светлые, и от этого глаза ее казались необыкновенно красивыми. Она смотрела на море, слегка ёжась от ветра — маленький нахохлившийся воробушек. — Я тоже… соскучилась… — Так, может, встретить тебя? Девушка вдруг посмотрела прямо на неё, и Александра замерла. Легкая улыбка скользнула по лицу незнакомки, она сделала жест рукой, легко помахала, дескать, «ну пока», а потом поднялась, не представляя, какая буря противоречий в этот момент бушует в сердце Александры. Нет! Не уходи! Но было поздно. — Что? Что ты сказал? — Я говорю — встретить тебя? — Да не надо… — Упавшим голосом ответила она, глядя, как медленно девушка уходит. Ведь завтра последний день, завтра они уже не будут вот так сидеть на берегу, отъезд в восемь, а значит, девушка, скорее всего, будет собирать вещи, и что же делать, как вернуть то хрупкое, что только зародилось и вот безжалостно закончилось, хотя обещало столь многое. — Ты в порядке? Я тут купил квадрокоптер, слышишь? Александра кивнула, хотя он не мог ее видеть. — Квадрокоптер! Учусь вот пользоваться, но он, сука, все время вбок летит… Она не слышала его. Квадрокоптер… Мальчик, не наигравшийся в детстве в игрушки. Разговоры о машинах, деньгах, начальстве, роликах на ютубе, новостях, последних новинках проката… Счастливая обыкновенная жизнь с квадрокоптером, кино по субботам, посиделках с друзьями, шутках о пенсионном возрасте, утренних стычках «ты опять не помыл посуду» — «я устал на работе, мне лень было ее мыть». Потом дети… Ее передернуло. Олег что-то говорил ещё — краем уха она слышала, что квадрокоптер врезался в люстру, а сама не могла оторвать взгляда от фигурки на краю пляжа. — Так тебя встретить, Саш? — Я же на машине, — устало ответила она. И был ужин, такой же, как всегда, с унылыми разговорами соседей за столиком, с ковырянием в тарелке и чувством отторженности от этих беспечных людей, которые ели вокруг, и Александра села спиной к тому самому столику, чтобы не видеть девушку, чтобы попытаться не думать о ней, и едва она дожевала последний кусок, как мимо прошёл официант, везущий тележку с тарелками, и объедки на них смотрелись убого и скучно, и она мучительно хотела обернуться, но не смогла, пересилила себя, а потом встала и вышла, не оглядываясь. Весь вечер она сидела в номере, пытаясь упаковать вещи, но едва только взглядывала на раскрытый чемодан, как вспоминала, что завтра придётся сесть в машину и уехать, и оставалась сидеть за столом над остывшей чашкой чая. Наутро неожиданно небо расчистилось, тучи ушли и выглянуло солнце, словно погода говорила — зачем уезжать, когда может быть так хорошо? Но ей нужно было на работу, и Олег ждал ее дома, а потому Александра все же покидала вещи в чемодан, а потом решила погулять напоследок по лесу, набрать грибов. В лесу было немного сумрачно, мокрые жёлтые листья липли к сапогам, и мешали разглядеть грибы. Александра долго бродила, плутая между стволами темно-зелёных елей и светлых берёз, набрала полпакета грибов, а затем вернулась в домик. Прогулка взбодрила ее, отвлекла от дурных мыслей, и она с удовольствием выпила чашку крепкого чая, написала несколько писем издателям и вышла на улицу. До обеда оставался час, и Александра решила прогуляться по берегу. В последний день перед отъездом родители всегда устраивали пикник на природе — брали корзинку с едой, термосы с чаем, бутылку сухого вина — они пили мало, но уважали дорогое итальянское вино, расстилали пледы где-нибудь на берегу и долго сидели, пока маленькая Саша ковырялась в морском песке, убегала от прибоя, норовившего лизнуть ее испачканные резиновые сапоги, и время от времени оглядывалась на родителей — молодые, смеющиеся, они сидели рядышком на пледах, лицом к морю, и все время смеялись, переговариваясь, и чувство защищенности, покоя и счастья охватывало ее при виде них. Они действительно были счастливы, думала Александра, садясь на корточки рядом с полосой нанесённого морем ила. Она никогда не видела на их лицах того чувства, которое охватывало ее рядом с Олегом — чувства скуки и безнадёжности — даже когда ругались. Она вспомнила, что у Токаревой есть рассказ, где главный герой говорит, что когда он общается с женой, ему кажется, будто он спускается в холодный подвал и видит картошку, на которой топорщатся белые ростки. Вот и она, разговаривая с Олегом, постоянно видела эти ростки. Ничего общего со смехом мамы, которая наливает отцу вино в пластиковый стаканчик и шутливо выговаривает ему, что он слишком много пьёт. Теперь родителей не было, а она осталась одна на берегу. Александра долго ковыряла спутавшиеся волокна ила, потом ноги у неё затекли и она поднялась. Хотелось дойти до трибун, но успеет ли она вернуться к обеду? Да и стоит ли? Она подобрала гладкий мокрый камешек и швырнула его в море. Потом ещё один. И как гром среди ясного неба прозвучал для неё далекий, как будто задыхающийся голос, принесённый морским ветром: — Привет! Она обернулась. Девушка, та самая, в джинсах и узком тренчкоте, из-под которого виднелся толстый светлый свитер, шла от леска, обрамлявшего берег, прямо к ней. Александра замерла. Голыш согревался у неё в стиснутом кулаке, и сердце билось медленно и больно. — Извините, опять пристаю, — весело сказала девушка, приблизившись. — Просто мои гулять не ходят, а я хотела попрощаться с заливом. Александра кивнула. — Я тоже хотела, вот и пришла сюда. Девушка встала рядом, и Александра увидела, что она обута в явно дорогие, но неуместные на пляже замшевые ботиночки. — Сегодня я все же покурю, — заговорщицки сообщила девушка и полезла в карман. — Надоело мучиться. Пока мои спали, сходила в магазин и купила. Она продемонстрировала Александре пачку тонких ментоловых сигарет. Потом вытащила одну, сунула в рот и попыталась прикурить, но ветер постоянно сбивал пламя зажигалки. — Черт, — беззлобно ругнулась девушка, пытаясь уклониться от ветра, отворачиваясь. Сегодня ее волосы были заплетены в косу, и Александра видела узкий затылок, маленькие изящные уши и родинку на щеке. Наконец, повеяло табачным дымом, неожиданно вкусным в сочетании с осенним запахом леса и моря. — Господи, как прекрасно! — Незнакомка выдохнула и повернулась лицом к Александре. — Брат с мамой против того, чтобы я курила, устроили бы мне обструкцию. В голове Александры перемкнуло. Значит, брат? Значит, тот самый красивый молодой мужчина не ее муж? Что-то непонятное разлилось в груди, и это было похоже на чувство радости. — Вы не хотите? Ах да, вы же не курите… — Девушка убрала пачку в карман. — Я курила когда-то, — сказала Александра, швыряя камень в море. — Просто потом бросила. — Завидую я тем, кто так легко бросает, — девушка затянулась. — Я все равно постоянно хочу курить. Думаю, не бывает бывших курильщиков. Бывают те, кто просто не курит в данный момент, пусть он и длится годами. Александра кивнула. — Мне никогда не нравилось особо курить, просто по молодости… баловалась с подругами. Налетел ветер и откинул ее волосы назад. Она провела по ним рукой, прочесывая густые пряди. Девушка оглянулась, ища, куда бы выбросить окурок, и это приятно удивляло. — Там есть урна, — Александра указала рукой на берег, и они пошли по песку по направлению к линии стоявших вдоль леса скамеек. — Жаль, что пора уезжать, — сказала девушка, когда они выбросили окурок и сели на скамью лицом к морю. — Вроде и погода налаживается. — Это ненадолго, — Александра сунула руки в карманы. — Со вторника в Питере дожди, а к выходным уже минус. — Да? — Да, это «5рп» мне сказал. — Этого следовало ожидать, — девушка вздохнула. — Осень и так затянулась. — Колеса придётся менять. Помолчали, но это молчание не было тягостным. Позже, вспоминая этот момент, Александра поймёт, что все время, пока девушка была рядом, она не ощущала той боли, которую всегда ощущала после смерти родителей — боли одиночества. — А вы кем работаете? — Вдруг спросила она и сама удивилась своему вопросу. Девушка взглянула на неё и рассмеялась. Зубы у неё были белые и мелкие, и улыбка, хотя не шла ей, оказалась удивительно приятной. — Наконец, вы тоже задаёте мне вопросы, а то я уже чувствую себя рыбой-прилипалой. Я работаю менеджером по закупкам. Очень скучная работа. А вы? Наверное, в сфере фитнеса? Александра знала, что ее спортивный стиль и крепкая высокая фигура многим кажется кованной тренировками, но, по правде, она ненавидела фитнес и спортзалы. И мысль, что девушка подумала так же, как многие, почему-то уязвила ее. — Нет, — она слегка раздраженно махнула рукой. — Что вы, ничего подобного. Я работаю в издательстве. — Ого… — На лице незнакомки появилась улыбка. — Как интересно. А я по образованию филолог. — Правда? — Угу, училась когда-то до третьего курса на филфаке универа, потом перешла на экономический. — Почему? — Не знаю… Наверное, поняла, что это не мое. Она немного помолчала. — Хотя ладно, кому я вру. Я всегда хотела заниматься чем-то прибыльным. Ее легкий смех, подхваченный ветром, взлетел и унёсся куда-то вбок. Александра покосилась на неё, на тонкие пальцы, лежащие на коленях — сухие длинные пальцы с округлыми ногтями, руки с голубыми венками на запястьях. Ей вдруг стало холодно. — Так что я променяла душевные терзания на шуршание денег, — сказала девушка, глядя на Александру. Та пожала плечами. — Тоже правильно. Я половину книг, которые издаю, прочитать не могу… Такую ересь пишут. — Правда? — Вы что, ужас что пишут. Девушка повернулась к ней и положила локоть на спинку скамейки. Ветер донёс до Александры запах ее духов — что-то вроде запаха белых кувшинок, растущих на реках и занесённых в Красную книгу. В детстве Александра охотилась за ними, но в той реке, где купалась она, росли только жёлтые. — Ни сюжета нормального, ни героев прописанных, главное — побольше зауми, высокопарных слов, всякой шелухи… Никто уже не пишет так, как Бунин — коротко и чтобы не в бровь, а в глаз. Девушка, не отрываясь, смотрела на неё. — Я никогда не любила Бунина, — сказала она смущенно. — Вы что, он же гений. Вот, например, как он описывает героиню в «Чистом понедельнике» — «брови, чёрные, как бархатный уголь». Ведь лучше и не скажешь! Как можно такое придумать? Или «горестное и умиленное пение хора» в церкви. Ведь и правда так… Сказала — и устыдилась своей горячности, потухла, слишком необычным, непраздным получался разговор. Девушка, однако, внимательно слушала. — Наверное, вы правы, — немного погодя сказала она, глядя на залив. — Я просто не так много читаю сейчас, вот и не могу оценить. Мне Бунин всегда казался скучным. Александра хотела возразить, но не стала. Она понимала, что хочет сказать девушка, и этого было достаточно. Посидели несколько минут в молчании. Потом незнакомка вздохнула, и с неотвратимой ясностью стало очевидно — собирается уходить. — Мне пора, нужно собраться. Мы решили ехать сразу после обеда, чтобы в пробки не попасть, — сказала она, и в ее голосе Александре почудилась грусть. Хотя, возможно, лишь почудилась. — Да, я понимаю, — сказала она, сжимая правую руку в кулак и заставив себя улыбнуться. — Спасибо за беседу, — девушка поднялась и смотрела на Александру сверху вниз. — Честно говоря, не помню, когда в последний раз я говорила с людьми о чем-то, кроме бытовухи. Я тоже, хотелось крикнуть Александре, как и многое другое, но этого другого было слишком много, и она подавленно молчала — язык все равно не смог бы выразить то, что она ощущала. — Ну ладно, пока, — девушка помахала ей рукой. — Да, пока, — выдавила Александра, и незнакомка отвернулась, ступая своими щегольскими ботиночками по песку и навсегда уходя из ее жизни. И снова был лес, мелькающий всеми оттенками коричневого — от охры до почти черноты — а потом мелкие городки, в которых пустые улицы перемежались площадями и одинокими витринами магазинов, а потом трасса с грязью, летящей в стекло, с шумом грузовиков, с указателями и бесконечными гудками машин, потом окраины города, превращающиеся в огромные проспекты, залитые светом… И началась обычная жизнь, в которой будничная рутина затмевала глубокое отчаяние, потому что казалось, что раз завтра будет то же, что и вчера, все эти нужные и бесполезные дела, то значит, все хорошо, все нормально, и Александра любила свою рутину, как лошадь любит колесо, к которому привязана. Внешне она жила, как и все — квартира, работа, приличный молодой мужчина рядом, субботние посиделки с друзьями, у которых была своя жизнь и которые тщательно делали вид, что интересуются ее жизнью, выезды на природу, в театр, просмотр лент новостей, кино по вечерам… Так прошёл год, один из тех пустых, заполненных мелкими радостями и горестями годов, из которых свивается причудливый, но чаще однообразный узор жизни. На следующую осень Александра долго решала, ехать ли в Митино. Олег был яростно против — недавно он сделал ей предложение, и свадьба была назначена на декабрь, и он уже начал активно планировать отпуск, намекал, что ему не нравится ее отдых в одиночестве. Но Александра решила ехать. Опять, как в том году, она сняла одноместный номер, опять купила коньяк, упаковала любимые спортивные штаны, от которых отвыкла, потому что в издательстве был строгий дресс-код, и опять сладко заныло сердце, когда машина, скрипя по гравию, выехала на лесную дорогу, ведущую к Митино, и опять нахлынули мысли, преследовавшие ее весь год. Когда Александра вернулась в город, ее мысли о девушке были ещё слишком свежи, чтобы как-то их охарактеризовать, но потом, по прошествии времени, они, эти мысли, стали такими ясными и выпуклыми, такими осязаемыми и реальными, что нельзя было больше обманывать себя, думая, будто все это лишь смешной эпизод ее жизни. Она часто разговаривала с ней, с этой незнакомкой, обращалась к ней мысленно, строила песочные замки диалогов и сама же рушила их, представляла, как они беседуют о сотнях разных вещей, и каждый раз поражалась, как легко у неё выходило вообразить, будто эта случайно встреченная незнакомка — часть ее жизни. Выходило так, что человек, о котором она не знала ровно ничего, даже имени, стал ей ближе и понятнее, чем тот, с которым она делила постель, быт, с которым виделась ежедневно и собиралась делать это много лет подряд. Выходило так, что Александра воображала себе, где эта девушка находится, что делает, как живет, чему и как радуется, и она знала — это совсем рядом, в том же городе, может быть, в нескольких километрах, и думать об этом было сладостно и страшно. Конечно, Александра прекрасно понимала, что она больше никогда, скорее всего, не увидит эту девушку, никогда не претворятся в жизнь те воздушные замки, которые она себе построила, но не менее ясным было и другое чувство — что эта встреча не случайна, что она не может закончиться вот так, и, наверное, поэтому Александра поехала в Митино, несмотря на протесты жениха. Она не особо надеялась на встречу — скорее, даже боялась ее, и совсем уж удивилась, когда на второй день обнаружила возле домика, где толпились приезжие — всегда суетящиеся, с небрежно закинутыми на плечо рюкзаками, в расстёгнутых куртках — знакомую фигуру, очертания которой врезались ей в память, и поразилась, какое мощное чувство вдруг пронзило ее. Она так и замерла на месте, стоя возле урны, куда пробегающий мальчишка бросил огрызок яблока, и смотрела, смотрела, смотрела, не веря тому, что видела перед собой. Девушка опять была с матерью и братом — его Александра помнила смутно. Она выглядела почти так же, как и за год до этого, только одета была по-другому, вместо голубой куртки — крупной вязки свитер с горлом, а поверх него дутая жилетка, защищающая от ветра, на ногах — высокие сапоги. Осень стояла поздняя, но тёплая, с солнечными днями и легкой прохладцей по ночам, птицы звонко щебетали, и воздух был мягким, словно наступил март, а не октябрь. Александра не стала испытывать судьбу. Если она правильно помнит, рано или поздно девушка придёт на пляж, так что оставалось только дождаться вечера. И весь этот долгий день она прожила в невероятной смеси счастья и тревоги, горечи и радости, в сладко-томительном ожидании чего-то невероятного, будто бы ей обещали все, о чем она могла только мечтать. За обедом, который ничуть не изменился за год, она украдкой искала знакомую русую голову, но, похоже, девушка на этот раз ела в другом зале. Это не расстроило Александру — наоборот, ей казалось, встреча здесь, в столовой, лишь нарушила бы то волшебство, которое струилось вокруг, и звенящие тарелками люди не должны были становиться свидетелями этого. Она едва дождалась четырёх часов — это было обычное время, когда она ходила на пляж — и пошла туда, внутренне дрожа, словно в ознобе. Почему она думала, что девушка придёт? С чего? После того, как они обменялись одним взглядом на пляже, потом в столовой, а потом пару раз поговорили на ничего не значащие темы, и после года томительных мечтаний о том, чего никогда не будет, глупая девочка Саша решила, что о ней помнят и придут на пляж, чтобы продолжить… что? Ничего нет и не было, и уж тем более не будет. Так твердила себе она, а сама почти бежала к пляжу, на котором сегодня было не в пример больше народа, чем тогда, год назад. Несколько парочек бродили вдоль воды, пара человек сидела на скамейках, да карапузы копались в песке возле воды. Но волшебство было нарушено. Пляж перестал быть уединенным местом, а стал просто пляжем — куском земли, покрытой песком, на котором стояли ноги тех, кто знать не знал об Александре и ее мыслях, о ее боли или счастье, как и она не знала ничего об их боли или счастье. Она прошла вперёд, до трибун, уже заранее зная, что не встретит там никого, посидела немного на скользком сиденье, отхлебывая из фляжки и думая о том, что, если бы сейчас ей удалось вернуться туда, на год назад, она бы ни за что не отпустила эту девушку, не спросив ее имени. Весь год она пыталась представить, как ее могут звать, примеряла ей разные имена, как девочка примеряет наряды любимой кукле, и никак не могла выбрать подходящее. Могли ли ее звать как-то обычно — Маша, Лена, Оля? Нет, конечно, нет. Имя должно было быть нежное, звучащее, как ручеёк, как запах белых кувшинок… Но придумать его Александра так и не смогла. Она выпила весь коньяк из фляжки и побрела к домику, где выпила ещё коньяку, а потом ещё, а потом ещё, так что, как заснула, не могла вспомнить. На следующий день была среда, и Александра, как обычно, проспала завтрак, вдобавок у неё раскалывалась голова, и она решила, что больше никогда не будет пить. Утро прошло в бесцельном валянии, в звонках от недовольного Олега — он опять корил ее за то, что она отдыхает без него, потом мелькнул обед, и Александра снова оказалась на пляже. И каково же было ее удивление, когда она увидела на трибуне знакомую фигуру. Девушка сидела ровно на том же месте, на котором Александра увидела ее год назад в первый раз. Она была опять в своей чёрной жилетке, и лицо ее, когда Александра подошла, замирая, ближе, показалось ещё красивее, нежнее, но и старше. И глаза ее были все теми же — кусочек морской воды, заточенной в обрамление длинных прямых ресниц — вот только когда Александра сказала «Привет», на лице девушки отразилось легкое удивление. — Привет, — отозвалась она, и в воздухе повисла неловкость. Александра поняла, что девушка ее не узнала. — Вы не помните меня? Светлые брови девушки чуть нахмурились, и она посмотрела на Александру так, будто та спрашивала что-то очень странное. — Нет, простите, — осторожно сказала она, и это было как страшный удар по затылку — неожиданно и больно. Александра стушевалась. — Мы тут год назад с вами разговаривали… О Бунине… — Она сама чувствовала, как нелепо выглядит эта ситуация, но отступать было некуда, и легкое пожатие плеч девушки послужило лучшим ответом. — Да? Простите, не помню. Она натянуто улыбнулась. Говорить больше было не о чем. Александра медленно, тяжело, как старуха, прошла к самому дальнему сиденью и села, тупо глядя на море. Вот и все. На что ты надеялась? Она ощущала разлитую в воздухе неловкость, ее просто можно было резать ножом. Господи, как стыдно и страшно, как мучительно жалко она выглядела с этим своим Буниным, будь он проклят. Целый чёртов год она представляла себе этот разговор, а он оказался таким… Александра стиснула зубы и поняла, что приехала в Митино в последний раз в своей жизни. Море так же, как и в прошлом году, сливалось с горизонтом, переходя в небо, и также шелестели возле воды камыши, возле которых родители любили сидеть, попивая вино. Земля кружилась, время шло, и ничего не изменялось. В конце концов девушка встала, собираясь уходить, и Александра почувствовала это. Она повернула голову. Ветер опять налетел, ударив в лицо, и на глаза навернулись слезы. — Стойте! — Почти с отчаянием воскликнула она, и девушка удивлённо обернулась. Спроси, как ее зовут, спроси, кричал внутренний голос, спроси, ты же всю жизнь будешь жить вот этим моментом, который застынет внутри, как насекомое в янтаре, будет медленно отравлять тебя, пока не убьёт, и ты будешь всю жизнь себя ненавидеть, что не спросила! Александра сделала шаг вперёд. — У вас не будет сигареты? В глазах девушки мелькнуло что-то — возможно, тень узнавания, но это было уже неважно. — Нет, — ответила она сухо. — Я не курю.