Эксклюзивная версия

      На следующий день мы все вместе поехали кататься на горнолыжный курорт Сноу Велли в полутора часах езды от Лос Анджелеса. Я выбрала борд, как и Джун. Миссис Ким и Мэй взяли лыжи. Мы отбили себе все пятые точки, но к концу дня я неплохо стояла на доске и даже научилась делать некоторые лёгкие трюки. Чего нельзя было сказать о Джуне. Этот «бог разрушения» умудрился оторвать крепление от борда. В итоге он просто снял сноуборд и начал закидывать меня снежками. Мы как малые дети резвились, а взрослые смотрели на нас, смеясь. Не долго думая, мы и их втянули в наши игры.       Вечером, как обычно, нас ждал семейный ужин. Перед ужином я решила поговорить с дядей. Мы сидели в гостиной, пока все остальные помогали мамам на кухне.       — Дядя, ты же понимаешь, что я не просто так до изнеможения работаю в студии? — начала я.       — Ммм, ты передумала и решила принять моё предложение стать айдолом после обучения здесь? — спросил он с надеждой.       — Нет, я не передумала, и не думаю, что это вообще когда-нибудь случится, — категорично ответила я. — Но я хочу быть похожей на тебя. Ты знаешь, я люблю работу в агентстве и хочу работать там всегда. В этом я точно уверена. Возьми меня к себе после стажировки здесь, пожалуйста? Я буду также писать песни для айдолов. И ещё у меня есть одна задумка. Над этим проектом я работаю уже долгое время. Я дам тебе айдола, которого ты так жаждешь. Он прославит твоё агентство. Он достоин того, чтобы о нем и его творчестве узнал весь мир, — горячо сказала я.       — Ким Намджун?       — Ким Намджун, — улыбнулась я.       — Мне нравится твоя идея. Если ты хочешь работать в агентстве, я буду только за. Ты можешь многому научить айдолов. Мистер Редфорд сказал, что ты учишься танцам у нескольких разных по стилю хореографов. Но к теме подготовки айдолов, мы вернёмся тогда, когда ты закончишь обучение здесь и вернёшься в Корею.       — И ещё, дядя Шихек, я хочу переехать, — твёрдо сказала я.       — Тебе не нравится это дом? Мне казалось, ты в восторге от своей комнаты, — сказал он в растерянности.       — Нет, дядя, ты не понял. Я хочу продать дом в Ильсане и переехать в Сеул насовсем. Ты должен меня понять, мне тяжело будет туда вернуться. Там все напоминает о родителях. Да и до агентства будет ездить ближе.       Намджун в это время стоял в дверях и успел услышать только фразу про покупку нового дома и переезд. Но и этого хватило, чтобы понять, что так часто, как прежде, мы видеться не будем. Ох, если бы он знал, насколько сильно он ошибался.       На следующий день мистер Ким и мой дядя улетели обратно в Корею — работа не ждала. А миссис Ким с детьми осталась гостить у нас ещё на несколько дней.       Мы с Джуном много времени проводили за написанием песен и музыки, как и прежде. А в перерывах гуляли и много болтали о всяких мелочах. Однажды я даже поехала с ним в студию мистера Редфорда, показала ему все изнутри. Мы заходили в каждую комнату и комнатушку. В студии звукозаписи как раз группа «Fall out boy» записывала свой новый трек.       — Ммм, а они хороши, — сказал Намджун, глядя на них сквозь стекло.       — Ага, люблю их песни и их стиль исполнения, они талантливы. Я их частый гость на записи.       — И не только гость. Ещё и идейный вдохновитель, — сказали они, выходя из кабинета для записи. — Привет, Окси. Какими судьбами сегодня? — Каждый по очереди обнял меня. — О, ты не одна. Это тот самый твой друг?       — Тот самый? — удивился Намджун.       — Ооооо, она много про тебя говорит. Да тебя тут все агентство знает благодаря этой болтушке, — засмеялись парни.       — Ну, парни, — протянула я, краснея. — Не обязательно было об этом говорить.       И тут они решили добить:       — Великий Рэп Монстр, — провозгласили они.       — Черт, — резюмировала я. — Вот это точно не нужно было говорить.       Теперь пришла очередь Намджуна краснеть. Он не ожидал, что все здесь в курсе, кто он такой и тем более, какой у него сценический псевдоним.       — Зачитаешь нам что-нибудь из своего творчества? Очень уж хочется знать, почему Монстр.       Намджун замялся и посмотрел на меня.       — Эм, Окс, ты поможешь мне? — спросил он.       Я видела его смятение. Он включил запись музыки с флэшки, и мы зашли в звукозаписывающую комнату. Когда мы пели вместе или по очереди, когда мы были рядом, мы не волновались. Мы не смотрели за стекло, только друг на друга. Мне нравилось смотреть, как он читает. Как помогает себе руками, как растворяется в своём творчестве. Его напор и эмоции вдохновляли. А в это время ребята за стеклом снимали нас на камеру и даже делали запись песни. Мы не видели всего этого, пока нам не сказали. Когда мы закончили, то всей группой слушали запись. Ребята похвалили Джуна и сказали, что у него талант и, возможно, когда-нибудь, они запишут вместе песню*. Видеозапись с тех пор хранилась у нас на телефонах и в моменты, когда я больше всего по нему скучала, я смотрела её. Мне нравилось, как он смотрит на меня во время выступления.       Попрощавшись с ребятами, мы поехали домой. Дома Мэй сказала, что нужно купить кое-что по мелочи из продуктов и отправила Джуна в магазин, а я осталась помогать ей с ужином.       Я перемешивала салат в миске, когда от резкой боли в запястье левой руки у меня из руки выпала ложка. Я взвыла и отложила второй столовый прибор.       — Черт, как больно. Я чувствую, будто у меня перелом. Это невыносимо просто.       Пока Мэй заботливо осматривала мою руку и обеспокоено бормотала, что там ничего нет, у меня закружилась голова и пришлось схватиться за стол, чтоб не упасть.       — Боже, моя голова, больно здесь, — я прикоснулась к затылку, но и там ничего не было. — Да что происходит?       И тут я почувствовала это. То, о чем говорил Джун. Боль была сильной, но будто фантомной. Создавалось ощущение, что у меня ноют те части тела, которые когда-то ампутировали. Я чувствовала адскую боль, но при этом физически не была травмирована.       — Не может быть, — прошептала я.       — Что? Окси, что происходит? — спрашивала Мэй, обеспокоенно глядя на меня.       — Это не я. Это не моя боль. Это Намджун, — сказала я, пораженно. — Ему сейчас больно.       Я кинулась из дома без куртки, держась здоровой рукой за голову. Через пару домов от нашего Намджун сидел на асфальте и держал безвольно повисшую левую руку правой, рядом с ним лежал пакет с рассыпанными продуктами и суетился велосипедист. Он кричал что-то о том, что по сторонам смотреть надо и «как же это тебя угораздило попасться мне на пути, парень». Видимо, велосипедист в него неслабо въехал, раз у Джуна такие травмы. Я позвонила миссис Ким, объяснила ситуацию, попросила взять машину в гараже и подъехать, чтобы отвезти Джуна в больницу. Мэй собрала продукты и убежала в дом за моей курткой. На некоторое время мы остались вдвоём, не считая велосипедиста, собиравшего свои выпавшие вещи с переднего багажника.       Я взяла Джуна за здоровую руку, положила её себе на плечо и усадила на ближайшую лавочку.       — Черт, безумно больно, как ты терпишь это молча? — сказала я, прижимаясь к нему, так как на улице было холодно. — И ещё голова кружится ужасно.       — Что? — сказал Джун, не понимая.       — Я чувствую, Джун. Я чувствую эту ноющую боль в запястье. Мне стало больно ещё на кухне, видимо, тогда он только въехал в тебя. Я не поняла сначала ничего, когда ни с того ни с сего начала адски болеть рука. А потом я это почувствовала — боль будто фантомная. Моя и не моя одновременно. Физически-то со мной все в порядке. Поэтому я прибежала ещё до того, как ты смог сообщить.       — Охренеть, — воскликнул Джун. — Просто охренеть. Это теперь двусторонняя связь. Теперь придётся быть аккуратнее, чтоб не делать больно нам обоим. С моими талантами все разрушать, в том числе и самого себя, я заранее извиняюсь.       Он помолчал какое-то время, осознавая происходящее и снова прошептал, скорее, в пространство, чем мне:       — Охренеть…       Подъехала миссис Ким и Мэй. Я помогла Джуну сесть в машину и положила его голову себе на плечо, чувствуя, что ею он очень сильно ударился при падении. В травмпункте нам сказали неутешительные факты — перелом запястья и лёгкое сотрясение. Намджуна оставили на пару дней в больнице для наблюдения.       После первичного осмотра, пока Намджуну накладывали гипс и кололи обезболивающее, Мэй и мама Джуна были со мной в коридоре. Мэй внимательно посмотрела на меня и спросила:       — И давно это? Давно ты чувствуешь Джуна?       — Нет, — ошарашенно ответила я. Я не ожидала, что она про это спросит. Надеялась, что забудет. — Это был первый раз. Видимо, потому, что ему так больно было впервые и ещё он перепугался сильно, когда упал. Он испытал очень сильный всплеск эмоций.       — А он? — спросила миссис Ким. — Он чувствует твои эмоции также?       — Да, миссис Ким. — Я понуро опустила голову. Обезболивающее начинало действовать и я чувствовала и его, и свое, облегчение. — Он первый заметил эту связь. Когда… Когда погибли мои родители. Он через пару месяцев сказал мне об этом.       — Верно, он просыпался с опухшими глазами, будто плакал всю ночь. Я не задавала тогда вопросов, думала, что он очень сильно переживает за тебя.       — А он переживал вместе с тобой, хотел он того или нет, — подытожила Мэй.       — Обезболивающее подействовало, — сообщила я им. Тут вышел врач и сказал, что мы можем пройти к нему.       Джун лежал на постели с загипсованным запястьем. Доктор запретил ему вставать с постели без надобности.       — Доктор сказал, что я должен буду остаться здесь на пару дней. Блин, это последние дни моих каникул, — он застонал с досады.       — Джуни, мне надо вернуться к твоей сестрёнке и собрать тебе вещей на эти дни, — сказала его мама и поцеловала сына нежно в лоб.       — Я привезу ему все необходимое, — сказала Мэй. — Не волнуйтесь. Окс, ты останешься или, может, хочешь поехать домой — покушать, переодеться?       — Я останусь с ним, Мэй. Не могла бы ты привезти нам ужин? И мне чистую футболку захватить?       — Хорошо, дорогая. Я все сделаю, — сказала Мэй, улыбнувшись. Поцеловав меня и Джуна на прощание, они ушли, оставив нас вдвоём в палате.       — Как ты? — спросил обеспокоенно Намджун. Он взял меня здоровой рукой, на которой был подаренный мной браслет, за мою правую. Боялся, что моя левая тоже может болеть.       — Так же, как и ты, Джуни, — ответила я, поглаживая большим пальцем его ладонь. — Он сберег твою правую руку, — пошутила я, прикасаясь к браслету. — Хорошо, что рука, которая записывает твои шедевры рэпа, цела.       Он улыбнулся и закрыл глаза. А я смотрела на его, такие любимые, ямочки.       Позже Мэй привезла нам ужин. Я вышла переодеться. На обратном пути, купив кофе в кафетерии для нас всех, я подходила к двери, когда услышала их разговор.       — Ты же понимаешь, что дальше будет только хуже? — говорила Мэй. — Если сейчас вы чувствуете только сильные всплески эмоций друг друга, чувствуете боль друг друга, где гарантия, что вы не будете в будущем чувствовать настроение друг друга постоянно? Это будет отражаться на вас обоих. Кто знает, сможете ли вы отличать свои собственные чувства от ощущений друг друга?       — Я понимаю, Мэй, — сказал Намджун спокойно. — У меня, в отличие от Окси, было время над этим подумать. Я морально уже готовлюсь к тому, как объяснять ей про особенности полового взросления. Нас ждут эти проблемы достаточно скоро и от этого никуда не деться, а просто игнорировать не получится, иначе мы начнём избегать друг друга. В нашем положении избегать друг друга — не выход.       — Ох, малыш, — сказала Мэй с тоской, аккуратно погладив его по голове, — что же с вами происходит? Я счастлива, что вы есть друг у друга и всегда поддерживаете друг друга. Но эта связь между вами — она пугает.       Я стояла за дверью и пыталась переварить услышанное. Мэй права. Эта связь между нами пугала, теперь не будет ничего личного, только общее. Какие еще проблемы взросления, о чем он? Мы вляпались и разгребать нам это придется вместе, главное в процессе не сойти с ума, путаясь в своих и не своих эмоциях. Я тихо отошла от двери на несколько шагов и, специально громко топая, подошла обратно, распахивая плечом дверь.       — А вот и бодрящий кофе. Тебе я захватила ещё пончиков, — сказала я Намджуну.       — Эй, а почему только ему? — возмутилась в шутку Мэй и откусила у него.       Все засмеялись. Мы разговаривали ещё целый час обо всяких мелочах, а потом Мэй уехала. Она звала меня с собой домой — покушать, спать в своей комнате. Но я не могла оставить Джуна, я видела по его лицу, что он не хотел меня отпускать. Тем более в палате был вполне приличный диван. Кровать Джуна не была большой, но мы вдвоём поместились.       Я писала в блокнот новые слова и строки, а Намджун смотрел на меня, потом не выдержал:       — Окси, поделишься? Мой блокнот остался дома, а мне тоже есть что записать.       В итоге я стала его стенографисткой. Не то, чтобы он не мог писать сам, но если листок я могла для него вырвать, то ручка все равно была одна. Позже перед глазами все плыло и Джун забрал у меня блокнот, чтоб писать самому. И под мерные звуки его голоса я уснула, так и не перебравшись на диван. Кровать была тесной и Намджуну пришлось подвинуться ко мне поближе. Он убрал одну руку мне под голову, а вторую в гипсе аккуратно положил поверх моего живота. И как всегда поцеловал меня в макушку.       Я проснулась рано утром. Наверное, такова участь сна с Джуном — быть зажатой в тисках его рук. Пытаясь выбраться из кольца, я нечаянно разбудила его.       — Спать жарко и рука ноет. — Я дала ему таблетку обезболивающего. В другой ситуации он бы терпел и не принял ее, но понимал, что доставляет дискомфорт и мне.       — Прости, — сказал он обреченно.       — За что? Ты же помнишь, что это теперь обоюдно. И это наша первая, но не последняя ситуация. Где гарантии, что со мной ничего не случится, и я не доставлю тебе дискомфорт? Все нормально, только пей обезболивающее первое время, пока болит рука, пожалуйста.       — Хорошо, я буду, ради тебя. Кстати, ты уходишь? Снова сбегаешь от меня под утро? — улыбнулся он.       — Ничего я не сбегаю, — я обиженно надула губы. — Просто съезжу домой, приведу себя в порядок и вернусь. Привезу что-нибудь вкусненького на завтрак. А теперь поспи, пожалуйста, еще раннее утро. Я вернусь скоро. — Я подошла к кровати и поцеловала его в ямочку на щеке. Мне так не хотелось оставлять его одного.       На следующий день его выписали. Состояние было удовлетворительное. Рука еще ныла по утрам, нужно было пить таблетки. Вечером их рейс вылетал обратно в Корею. Наша неделя чудесных каникул подходила к концу. Еще на полгода мы расставались в этот раз. И, как всегда, это было безумно тяжело.       И опять полгода разговоров по телефону и общения электронными письмами. Опять непопадание в часовой цикл друг друга. Только теперь мы были ближе, чем казалось. Мы чувствовали друг друга в моменты крайне сильного проявления эмоций. Я чувствовала чаще всего моменты, когда он выступал на андеграундной вечеринке. В этот момент его сердце учащенно билось, восторг плескался через край, он был счастлив. И я. Я чувствовала все это и тоже ощущала переполняющие меня восторг и счастье. А когда случалось что-то действительно плохое, когда мы испытывали сильный страх или боль, мы чувствовали это и незамедлительно созванивались. Я не хотела, чтобы Джун ощущал мои негативные эмоции и училась ограждать его от этого. Училась менять направление своих мыслей, успокаивать себя. Однажды это получилось потому, что он позвонил и сказал, что почувствовал что-то странное. Сначала мою злость, у меня не получалось пару сложных движений в хореографии, которая резко исчезла. Он такого не ожидал, это был всплеск всего на несколько секунд. Пришлось рассказать ему о практике ограждения своих негативных эмоций от него. Тогда и он стал это использовать. Но не всегда у нас получалось все идеально. В особенно эмоциональные моменты мы не могли с этим бороться.