Теория, обреченная на крах...

Я проиграл, чувства одержали верх надо мной... Ох, эта женщина! Она видела, какое оказывает на меня влияние, видела, в какой сладостной муке я бился пред нею! И она не могла не воспользоваться моим шатким положением, так ловко и умело выуживая из меня признание. Я опьянел, обезумел; во всем теле моем разливался жар, словно меня охватило дикое пламя, но руки при этом оставались холодными, как лед. Я болен, нет в этом никаких сомнений, но почему тогда мое сердце каждый раз так нежно и радостно трепетало при виде нее, ее покатых плеч и пронзительных глаз... Это чувство, оно подобно яду, который я поначалу принял за нектар и начал жадно вкушать, растекается по венам и отравляет мой рассудок. Нет, невозможно! Что она со мной сделала? Я стал таким жалким, таким ничтожным из-за своей глупой любви, что стал похож на тех людей, коих сам раньше презирал и ненавидел! Вся моя жизнь была одним сплошным отрицанием; нигилизм был моей надежной защитой, панцирем, под которым скрывалось мое истинное лицо, и это делало меня сильным и устойчивым к людским слабостям! А сейчас... Что сейчас стало со мною? Я превратился в тюфяка, марающего листы своими любовными излияниями! Как я могу отрицать то, во что верят люди, когда моя грудь разрывается от ноющей боли, когда я просыпаюсь посреди ночи и шепчу ее имя в бреду, когда мои руки дрожат при письме... А об опытах и вовсе можно забыть, я чуть не лишил себя руки сегодня, пытаясь отвлечься от своих мыслей... Слова мои похуже слов этих гнусных аристократишек, Кирсановых! Моя твердая воля превратилась в лужу, готовую стекаться прямо к ее ногам... Она будто отыскала ту самую потайную дверцу, где я держал все то, что делало меня сродни с обычными людьми, и все разом выпустила наружу. Я не могу более держать лицо, я уязвим и слаб, любой сейчас может ткнуть меня в мои ошибки, а я даже не смогу ответить без дрожи в голосе. В кого я превратился? Моя теория, которой я придерживался большую часть моей сознательной жизни, оказалась обреченной на крах... Я не знаю теперь, как себя вести, что думать об окружающем меня мире; все мои слова были лишены смысла, как и все мое существование. И все ради чего? Ради того, чтобы в конечном итоге оказаться отвергнутым и растоптанным? Мы с ней не виделись после моего отъезда и это, пожалуй, к лучшему, иначе черт знает, как бы я еще унизился пред ней! Это чувство стало бы скрести на сердце, стоило бы мне на нее взглянуть, и оттого возможная встреча кажется вдвойне мучительной и в то же время желанной. Однако же... От этого недуга нет лекарств, и мне придется теперь жить с этим, снова взять власть над собою...