29 ноября
Дополз до дневника только сейчас. В последние дни не было желания даже открывать его. Разлагался и разлагаюсь сейчас. В последней записи шатался по улицам до полуночи. Не помню, как дошел до дома. Но вроде как дошел. Третий день подряд не выхожу из дома. Со школы еще не звонили (видимо, там меня уже не ждут), а вот Яков звонит по десять раз на дню, при этом подключая Лилию. Телефон дребезжит на тумбочке и падает на моих глазах, выключаясь от нехватки заряда. Наверное, это к лучшему. Потя доедает остатки корма и требовательно смотрит на меня. Кажется, сегодня придется поднять свою задницу и сгонять в магазин. Займусь этим сейчас. Если останется время, отпишусь вечером.***
21:00. Все более или менее нормализовалось, и теперь я в силах объяснить все происходящее. По крайней мере, я попытаюсь. Стоит ли расписывать то, что произошло после встречи с человеком, чьим поганым именем я не хотел пачкать эти страницы? Он просто появился. Из ниоткуда. Появился, когда не ждали, бессовестно врываясь и разрушая все вокруг. Ненавижу таких людей. Ненавижу Виктора. Он стоял там, раскинув руки, и ждал, когда я обниму? Единственное, чего мне хотелось, так это сломать ему шею. Послав его куда подальше, я ушел с катка. Яков с Лилией стояли с нечитаемыми лицами, в то время, как Мила и Гоша осуждающе глядели на блудного сына-дебила, потерявшего все. А ведь я почти поверил в восстановление после такого предательства. Не думал о нем, не вспоминал и даже не произносил его имени. Я не хотел упоминать его и здесь. Он как проказа: дотронешься один раз и не отделаешься уже никогда. Он как Веном, только хуже. Он уничтожает. Но до меня ему не добраться. Я ненавижу тебя, Виктор. Ты разбил мои надежды, мою веру в тебя и нечто такое, что зовется сердцем, детским и наивным. Если бы ты только знал, что ломал меня все те дни, что проводил в гребанной Японии. Я рассыпался на твоих глазах, но сдаваться был не намерен. Все мои труды оказались тщетны. Твой выбор был сделан еще до моего приезда. Твои ложные надежды отравляли меня с каждым днем. Я многого не понимал. И лишь стоя там, на пьедестале, я осознал, что гнался за собственной тенью. Надеюсь, ты не притащил за собой Кацудона, иначе я снесу ему голову (а потом тебе). Ты чертовски глуп, Виктор, если считаешь меня победителем. Я получил всего лишь медаль, а он... он получил тебя. Ну вот, теперь дурацкая книжка хранит в себе и это. Придется брать ее с собой чуть ли не в сортир, чтобы она не попала в чужие руки. Но сейчас не об этом. Сегодняшний день ничем не отличался от предыдущих. Проснулся, перекусил, сходил в душ, снова лег спать – и так по кругу. В магазин я шел в еще более убогом прикиде, чем в прошлый раз. Продавщица искоса поглядывала на полки с алкоголем в ожидании, что я захвачу с собой беленькую. Но этого не случилось. К счастью, до уровня Никифорова я опускаться не планировал. Потя встретила меня, радостно подпрыгивая на задних лапах. Стоило мне только показать пачку вискаса, как она тут же забралась на меня, требуя лакомство. Переложив его в миску, я спешно ретировался, пока меня не съели вместе с ним. В комнате меня привлек ноут, одиноко лежащий под батареей с кучей фантиков. Смахнув их, как столетнюю пыль, я открыл его, и мой взгляд тут же уперся в уголок уведомлений. Оказалось, что все эти дни Отабек пытался связаться со мной по скайпу, но я благополучно игнорировал его, как и всех остальных. Искушаемый чувством совести и попыткой убить время, я кликнул на иконку скайпа и, не мешкая, позвонил ему. Прождав достаточно времени, я хотел было уже отменить вызов, как вдруг на экране замелькали знакомые черты. – Юра, ну наконец-то! Чего не отвечал? У тебя все в порядке? – затараторил он в несвойственной ему манере. – Да, все хорошо. Сам-то как? – спросил я, заправляя взъерошенные прядки за ухо. – Тоже хорошо. Вот встретился с тренером. Уже провели несколько занятий. В целом меня все устраивает. Я сразу понял, что он не в курсе последних событий, а потому старался вести себя как обычно. – О, это отлично. Когда обратно собираешься? – спросил я на автомате. – А ты что, уже скучаешь? Меня передернуло. Я замолчал, не зная, что ответить. Взгляд Отабека медленно скользнул по моему оголенному плечу. Поправив на себе футболку, я состроил задумчивое лицо. – Потя скучает! – бросил я, стараясь выйти из неловкого положения. – Помнится, в последний раз она меня чуть без глаз не оставила, – усмехнулся он, почесывая затылок. Вновь нависло молчание, тягучее и некомфортное для обоих. – Юр, я давно хотел сказать... Едва Отабек произнес эти слова, как в дверь неожиданно позвонили. Я рефлекторно обернулся, недоумевая, кто это может быть. Отабек лишь приподнял брови в удивлении, но ничего не сказал. – Прости, мне пора. Позже созвонимся! – пролепетал я быстро и тут же закрыл ноут. Обычно такие звонки меня не пугали, не настораживали. За дверью мог оказаться, кто угодно: бомж, соседка или просто пробегающая мимо ребятня, которой нечем себя занять. Но в этот раз я шел к двери с опаской обнаружить за ней человека, которого не хотел видеть ни при каких обстоятельствах. Шлепнув себя по щеке, я бесстрашно распахнул дверь, едва не прибив стоящего за ней человека. Каково же было мое облегчение увидеть Милу (правда, с помятой физиономией, но не суть). – Чуть не убил! – завизжала она, хватаясь за нос. – Ну, не убил же, – ответил я, усмехаясь и пропуская ее в квартиру. Мила прошла на кухню, любопытно оглядывая каждый угол, так, словно была здесь впервые. – Ну и свинарник ты развел! – подытожила она, осуждающе цокая. – Сам разберусь, – отмахнулся я, отворачиваясь к плите. Заварив чай, мы сели за стол друг напротив друга и замолчали. Мила грела холодные пальцы, крепко сжимая кружку, и не осмеливалась начать разговор. – Яков подослал? – нарушил я тишину, делая глоток. – Нет, что ты, это полностью моя инициатива, – оживилась она, широко улыбаясь. – Гоша тоже хотел прийти, но не смог. – Дай угадаю, очередная свиданка? – поинтересовался я, ничуть не сомневаясь. – Нет. Она не пришла в тот раз, представляешь?! Я успокаивала его, как могла. Бедняга. Я не удивился такому раскладу. Зная характер Гоши и его закидоны, подобные свидания оканчивались либо разбитым сердцем, либо новым увлечением. – Гоша после того случая ушел в себя. Совсем, как ты, – подняв на меня глаза, она попыталась скрыть сожаление. – Но в тот день вы оба пришли, – вспомнил я, взглянув на нее с подозрением. – Мы должны были тебя поддержать. Просто быть рядом. Я опустил голову, понимая, что она права. Как бы я не отпирался от Милы, она была для меня, как старшая сестра, тормошила, когда это было нужно и не давала долго грустить, а еще могла выслушать (хотя чаще всего слушал я). – Ладно, прости, – извинился я, взъерошив волосы. – Завтра придешь? – Придется прийти, – откинувшись на спинку стула, я бездумно уставился в потолок. – Он тоже там будет? – спросил я как бы невзначай, не особо надеясь на внятный ответ. – Да, Виктор же приехал сюда насовсем! – выпалила Мила на эмоциях. Заткнув себя ладонями, она забегала глазами, понимая, что взболтнула лишнего. – Стоп, что? Как это насовсем? Внезапно я почувствовал накатывающую панику и удушающий жар, сковавший мое горло. Сдавшись, Мила убрала руки с лица и тяжело вздохнула. – Да, Виктор остается здесь. Он разорвал отношения с Юри, – произнесла она полушепотом, боясь ответной реакции. – Это было очевидно, – ответил я равнодушно, чем удивил ее. – Насколько я знаю, он не планирует покидать страну и возвращаться на лед тоже не хочет, – проговорила она чуть уверенней. – Тогда зачем он приперся в Ледовый? – не выдержал я, вспомнив его смазливую рожу. – Он не будет продолжать карьеру фигуриста. Он хочет заявить о себе, как о тренере и планирует тренировать русских спортсменов. – Японские, видимо, перестали устраивать, – съязвил я напоследок, закипая, как чайник. – Юра, не ревнуй, – подмигнула она, показав язык. – Да пошел он. Ревновать его еще. Я свое отревновал. Пусть катится теперь на все четыре. Он здесь никому не сдался. Встав изо стола, я захватил пустые кружки и принялся их мыть, стараясь заглушить шумом воды подколы Милы, которая никак не унималась. Просидев так допоздна, мы вспоминали былые дни, не такие угрюмые и расколотые, как сейчас. Раньше мы и вправду были единой командой, непобедимой и самой дружной на льду, вместе выступали, вместе побеждали и вместе принимали неудачи. Яков гордился и гордится каждым из нас, пусть он и не говорит этого, а только ворчит и ругается, но мы-то знаем, что многое для него значим. С каждым из нас он возился не просто как тренер и наставник, а как отец, любящий свою вторую ледовую семью. С приходом Лилии мы и вовсе начали выглядеть, как полноценная и самая настоящая семья. Она не пропускает ни одного выступления нашей команды, пусть и занимается только со мной. Она сплачивает нас и не дает спуску Якову даже после развода. Держит всех в ежовых рукавицах, чтобы никто не повторил сумасшедшего поступка Виктора. И никто из нас не дает ей усомниться в своей верности нашей сборной. Перед уходом Мила не забыла поныть и о своей личной жизни, которой у нее нет. – У тебя хотя бы Отабек есть, – взвыла она, хватаясь за мою руку. – Ты что, напилась? Мы с ним друзья! – отлепив ее от себя, я помог ей одеться. – Ну, тогда Виктор. Слушай, Юра, а ты не обделен вниманием, – застегнув пальто, она попыталась сделать реверанс, а я начал вспоминать, не добавляла ли она в чай чего-нибудь алкогольного. – Он мне не сдался. Забирай этого пенсионера себе, – закатил я глаза, открывая дверь. – Я бы забрала, будь он по девочкам. Но он же по Юрочкам! – Мила! – вытолкав ее на лестничную клетку, я шумно хлопнул дверью. За ней все еще раздавались визги полоумной чайки. Услышав прощальное «И телефон включи!», я отстранился от двери. В комнате меня ждала Потя, удобно устроившаяся на теплом ноуте. Погладив ее, я внезапно ощутил прилив сил и весь оставшийся вечер посвятил уборке. Сейчас лежу уставший и с трудом дописываю эти строки. Завтра рано вставать.