***
Саша открывает глаза, медленно выныривая из сна. На губах теплится улыбка, а кожа словно ещё чувствует то ласковое солнце Грузии. В последнее время этот момент снится ему очень часто, и Белов совсем не против. Наверное, это одно из самых светлых воспоминаний той поры. Потянувшись, Саша по привычке тянет руку на другую половину кровати. Подушка пуста, простынь холодит ладонь. С шумом выдохнув, Белов на секунду прикрывает глаза и всё-таки поднимается. Сегодня у него много дел. Больше нет сил откладывать их на потом. В грудной клетке привычно уже колет, и Саша замирает в неудобной позе, пережидая боль, а потом идёт на кухню. Здесь как всегда кавардак. Стол заставлен кружками — Ваня всегда наливает чай в новую, даже не думая допивать оставшийся или мыть за собой. Недочитанная книжка и корзина с пряжей занимают оставшийся свободным пяточек стола. Улыбнувшись, Саша закрывает книгу, привычно загибая страницу — Едешко привил ему плохие привычки — убирает её со стола на стул, потом берётся за корзину. Стоит поднять её, как недовязанный шарф тут же пытается дезертировать на пол. Белов в последний момент успевает подхватить его — пряжа привычно мягкая. Ваня загорелся идей связать ему красный шарф в память о родном Спартаке несколько месяцев назад. На самом деле у Саши уже был связанный им свитер, Едешко подарил его на прошлый Новый год сразу как переехал в Ленинград и, по сути, к нему. Но не рассчитал размер — Белов в нём попросту тонул. Но Саша всё равно ходил в свитере дома: во-первых, он был безумно мягким и тёплым, а во-вторых, Ванино лицо излучало миллион оттенков счастья, стоило ему увидеть Сашу в своём подарке. Поглаживая мягкую поверхность шарфа, Белов невольно вспоминает, как впервые узнал о том, что Едешко любит вязать...***
Наверное Саше нужно волноваться, всё-таки таможенный досмотр дело нешуточное. Но у него в чемодане только пара небольших подарков для родных и пластинка, да и не думает он, что их за что-то накажут... Белов улыбается широко, когда на досмотр подходит Ваня. У него в сумке сплошные нитки. Саша помнит с каким восторгом Едешко набирал их в магазине, постоянно оправдываясь, что это в подарок. Он с трудом сдерживает смех, когда слышит немного обиженное Ванино: — У меня мама вяжет, и бабушка, и я тоже... могу. И Белову так хочется сейчас взъерошить его кудри и посмеяться, а после ехать вместе на базу, болтая о пустяках... Но потом в автобусе, когда Модестас опять показывает свой дурацкий характер, а Саша не сдерживается и взрывается, Ваня садится через проход и всю дорогу бросает на него обеспокоенные взгляды. А Белову остается только продолжать злиться.***
Глупое то было время. Но одновременно очень светлое, не омрачённое ещё ничем. Вздохнув, Саша ставит чайник греться и принимается мыть многочисленные Ванины кружки. К тому времени как последняя отправлена сушиться на расстеленное полотенце, чайник уже бодро свистит на всю квартиру. Саша быстро протирает стол, сооружает себе пару бутербродов и чай, садится за стол лицом к окну — занимает любимое Ванино место. На улице идёт снег. До Нового года осталась всего неделя. Или меньше? Белов немного выпал из реальности некоторое время назад. Виднеющийся мост через Фонтанку переливается огнями гирлянд, машины неспешно продвигаются по подмёрзшим, наконец, улицам, люди спешат по своим делам... Город продолжает жить обычной жизнью, медленно отдаваясь предновогодней суете. Быстро сполоснув кружку, Саша отправляется в душ. Нужно взбодриться перед уборкой комнаты... или скорее разгребанием завалов Едешко? Тихо посмеиваясь, Белов делает воду погорячее и забирается в ванну, задергивая шторку. По коже тут же бегут мурашки, горячая вода смывает усталость с тела и из мыслей. Подставив лицо струям воды, Саша на ощупь крутит вентиль, прибавляя холодной. Нет ничего лучше контрастного душа по утрам, так говорил ему первый тренер. И Белов с ним полностью согласен. Даже если учесть, что именно из-за этого Ваня всегда отказывается принимать душ вместе, предпочитая нежиться чуть ли не в кипятке. Саша утыкается лбом в прохладную стену ванной, перед глазами пробегают десятки воспоминаний, но останавливается он на одном, на самом важном.***
— Что ты мне врешь? У тебя кроме штанги никого! — Свешникова фурией врывается в душевую. К счастью, здесь больше никого нет, все ребята уже ушли одеваться. Горячая вода больше не согревает. Саша с шумом выпускает воздух из лёгких, прикрывая глаза. Сил больше не осталось. — Мне жить осталось год, — надоело скрывать. — Может два. Мне диагноз в Штатах поставили, — думал легче станет, когда скажет. Нет. Молчание за спиной убивает. — Саш, иди, а? — Надо же верить, — голос у неё дрожит. Сама себе не верит. — Меня-то ты зачем... «Как же достало!» — Ты вообще слышишь, что я тебе говорю? — кричит, не сдерживаясь. — Мне жить осталось год! Может, месяц! Ты вдовой что ли пожить хочешь? С трудом удерживает себя, чтобы не обернуться. Смотреть на неё сейчас страшно. — А ты уже никем не хочешь пожить? — кричит на границе с истерикой. Подходит к нему, жмётся ближе, не обращая внимания на воду, шепчет, уговаривает. А в груди у Саши всё та же пустота. И куда только чувства делись?.. Тянет руку, поворачивая вентиль холодной воды на максимум. Ничего так не хочется, как чтобы она ушла. Сашка та теплая часть возможного будущего, которого у него больше нет. Которого больше не может быть. Свешникова, вскрикнув, отскакивает. Хлопает дверь. Саша не понимает, что льётся по щекам. Неожиданно дверь приоткрывается снова. Белов сцепляет зубы, он не переживёт ещё одного подобного разговора. Но за спиной тишина. Не выдержав, он оборачивается. На пороге, сделав всего один шаг внутрь, стоит Ваня. Они так толком и не разговаривали, хотя с возвращения домой из Америки прошла уже неделя. Саша, сам того не осознавая, избегал друга. А сейчас он стоит, несмело поглядывает на Белова и вертит в руках его полотенце. Заботливый. — Ты выходить собираешься? А то скоро в водяного превратишься, — голос у Вани тихий, сиплый, совсем не шутливый. Он явно места себе не находит, не знает, что сказать. Но в стороне остаться тоже не может. Саша быстро выключает воду, только сейчас понимая насколько замёрз. Поворачивается и на негнущихся ногах идёт к Едешко. Тот смущается как девчонка, отводит глаза в стену, словно белый кафель самое интересное, что он видел в жизни. Почему-то это заставляет губы Саши чуть дрогнуть — ещё не улыбка, но всё же. Забирая полотенце, Белов случайно касается Ваниной руки. Тот вздрагивает всем телом, удивленно смотрит прямо Саше в глаза. — Да ты же ледяной совсем! С ума сошёл что ли?! Едешко вдруг вырывает полотенце из его рук, откидывая в сторону, хватает Сашу за локоть и тащит назад к душевым стойкам. Пихает Белова под одну из них и включает воду, выкручивая вентиль на горячую, совершенно не заботясь о том, что сам уже переоделся, а брызги воды, отскакивая во все стороны, уже через несколько секунд вымачивают его насквозь. Вода быстро согревает Сашу, но горячо становится не от неё. Ладонь, которой Ваня продолжает его удерживать, наполняет душу покоем и теплом. Внутри что-то ломается, наверное, тонкий барьер, что Белов строил между ними эту неделю. Саша сдаётся и молча утыкается лбом Ване в плечо. Какое-то время Едешко не шевелится, словно не знает как реагировать, а потом осторожно выпускает его локоть и обнимает, накрывает своими руками его спину, словно защищает от всего мира. Дыра в груди медленно начинает затягиваться.***
Сглотнув вставший в горле комок, Саша выпрямляется, выключая воду. Наверное тогда он окончательно понял, что пропал. Что Ваня забрался так глубоко в него, под самую кожу влез и устроился в грудной клетке вместе с проклятым больным сердцем. И страшно тогда было совсем чуть-чуть. Чего бояться, если скоро умрёшь? Скоро... Немного нервно рассмеявшись, Белов быстро обтирается полотенцем, натягивает спортивные штаны с майкой, что висели в ванне с прошлой стирки, и направляется в комнату. Вид, что открывается уже с порога, одновременно вызывает в Саше чувство уюта, ощущение крайней степени бардака и глухую боль на задворках сознания. Тяжело вздохнув, Белов решает начать с разбросанных по полу вещей. Первой же на глаза попадается старая синяя майка Едешко. Он давно не играл за белорусский РТИ, но расставаться с формой не хотел. Встряхнув больше похожую на половую тряпку майку, Саша пробегается пальцами по цифре шесть.***
Белов всё не может поверить, что его позвали в сборную. Правда в Федерации ходят слухи о смене тренера, и есть возможность, что он в этот же день уедет домой в Ленинград... Но Саша старается не думать о плохом. Позитивное мышление — то, чему он давно научился. Пришлось. Площадка бурлит. Все разминаются, бегают, отыгрывают связки и отправляют мячи в корзины. Тут много знакомых — ребят, с которыми ему доводилось играть — и незнакомых лиц. Скалой над всеми возвышается знаменитый дуэт его однофамильца и капитана Паулаускаса. Саше хочется кричать от восторга — сыграть с ними его давняя мечта. Тогда же он впервые замечает его. Даже спустя столько времени Саша не может сказать, почему зацепился взглядом именно за него. Номер шесть, синяя форма белорусского РТИ. Привычный для баскетболиста рост так резко диссонирует с кудряшками и почти детским восторженным выражением лица. Парень словно в сказку попал и не может в это поверить. Резкий выпад Паулаускаса заставляет его отвлечься. Прилетевший от капитана мяч приносит резкую боль в разбитом носу, по губам течёт горячая кровь, а Саша только стоит и ошарашенно пялится вперёд. Краем глаза он замечает огромные глаза и приоткрытый с испуге рот. Шестой дёргается к нему, но кто-то из ребят выталкивает его на площадку. Уже позже, после объявления нового состава сборной Белов знакомится с ним. Его рука очень горячая, обжигающая даже. Но Саша сжимает её крепко. Он действительно рад, что этот парень — Ваня, кажется, — будет впредь играть с ним. С ними. В сборной. У него глаза светлые, то ли серые, то ли синие, и сейчас они прямо светятся изнутри счастьем и бесконечной верой в чудо. И Саша не может не поверить ему. Улыбается в ответ так же широко и радостно.***
Кто бы сказал тогда Саше, что в тот день в далёком семьдесят первом он встретит не просто нового товарища, друга... Он встретит самого важного в жизни человека. Собрав многочисленный рубашки, свитера, штаны и гору носков, Белов относит всё это в ванну. Что-то замачивает, что-то запихивает в новенькую Эврику, купленную почти год назад. Ваня безумно долго уговаривал Сашу воспользоваться положением олимпийских чемпионов и получить эту стиральную машину без очереди в пол Ленинграда. Сначала Белов отказывался, но, начав жить с Едешко, понял, что без неё им не обойтись. Кто же знал, что его любимый человек такой неряха. При том что на улицу он выходил только в чистой и отглаженной одежде, дома же Ваня совершенно не умел держать вещи в порядке. Покончив с вещами, Саша наполняет тазик тёплой водой, берёт тряпку и отправляется прибираться на комоде и многочисленных полках, заставленных всякими мелочами, большинство которых Едешко притащил с собой. Прежде всего Белов занимается пластинками. Осторожно перебирая и складывая их по конвертам, Саша замечает Led Zeppelin 2LP II + III. Та самая пластинка, что они купили в подарок Сергею после чемпионата мира в Эссене в 1971. Помнится они так и не отдали её, даже после того как отношения с Беловым наладились. Саша тогда забрал её с собой, да она так и осталась частью его небольшой коллекции, значительно увеличившейся после появления в квартире Вани. Они часто проводили вечера, сидя на полу плечом к плечу и слушая музыку, или дурачились, танцуя.***
Саше тяжело дышать после игры. Кровь бьёт набатом в висках, ноги и руки подрагивают, пот разъедает глаза, но он счастлив. Внутри пружиной закрутилась радость и теперь подрагивает, готовая в любой момент лопнуть и затопить его с головой. Справа на скамейку падает Ваня, кудряшки намокли и прилипли ко лбу, он тяжело дышит и улыбается устало, но глаза сверкают. Моисеев расхваливает их, благодарит, но Саша почти не слушает. Зависает в прострации, пытаясь понять, какого же цвета у Едешко глаза: синие или серые. Не задумывается, почему это так важно. Моисеев протягивает конверт Ване. Тот улыбается смущённо — не привык ещё. — Ой, спасибо. Паулаускас ворчит что-то, видимо, недоволен суммой, все вокруг бурно обсуждают победу, а Едешко вдруг смотрит Саше прямо в глаза. — Саш, а ты не хочешь прогуляться? Я тут купить кое-что хотел... но языка совсем не знаю, — под конец фразы и так тихий голос Вани сходит на шёпот. И как вообще можно отказать ему?.. Гулять с Ваней очень легко. Ласковое солнце Эссена чуть припекает голову, свежий ветерок треплет волосы, а Едешко без остановки восхищается всем, что видит. Саша не может отделаться от мысли, что гуляет с ребёнком. Или с щенком. Но это не раздражает. Наоборот, безумно умиляет. С лица Белова не сходит тёплая улыбка, сердце бьётся ровно, а в душе царит безмятежная радость. Наконец он забывает обо всем плохом не только на площадке, но и в обычной жизни. Кто бы мог подумать, что для этого достаточно просто пойти с Ваней. Они бродят по тихим немецким улочкам — весь народ, кажется, сосредоточился в районе стадиона — заглядывают в маленькие магазинчики, любуются архитектурой и просто радуются победе. Неожиданно Ваня тормозит у одной из витрин, лицо его принимает озадаченное выражение. Саша, проследив за его взглядом, понимает, что Едешко заинтересовался магазином грампластинок. — Как думаешь, пластинка — это хороший подарок? — тянет он, запуская пятерню в волосы. Саша хочет спросить, кому он собрался везти подарки из Германии, но Ваня опережает его, продолжая: — Хочу подарить что-нибудь Белову. Не каждый день ведь играешь с таким человеком! Ой, — Едешко стушёвывается, поглядывая на Сашу. — Я имел в виду Сергея... Не в том смысле, что ты не заслужил!.. Я просто... ну... Я бы и тебе хотел что-нибудь.... Белов понимает, что нужно спасать Ваню, пока тот окончательно не загорелся от смущения. Саша смеётся громко, стайка голубей взмывает в небо, испугавшись. — Расслабься, Вань! Я все понимаю, — рука сама тянется к кудрявой голове, ероша и без того непокорные волосы. — Я бы тоже хотел подарить что-нибудь Сергею, — Ванино лицо озаряется улыбкой. А Саша быстро убирает руку в карман. — И думаю, пластинка отличный вариант. Пойдем! Белов быстро распахивает дверь магазинчика, заходя в уютный полумрак. Ладонь чуть покалывает, словно мягкие кудри ещё щекотят кожу... А после уже в кафе алкоголь так приятно кружит голову. Саша редко пьёт, но в этот раз настроение располагает. Ребята вокруг веселятся, Мишико с Зурабом поют, не замолкая, Болошев травит анекдоты, а Ваня смеётся и постоянно тянется чокнуться кружкой с Сашей. Белову хорошо. Тело немного ватное, но ему нужно это чувство. Мысли текут лениво, и он не сразу замечает, как Ваня дергает его за рукав пиджака, кивая за соседний столик. Модестас, наконец, отошел к бару, оставив Сергея одного. Саша покорно встаёт вслед за Едешко, хотя шевелиться совсем не хочется. — С вами было очень приятно играть, — Ваня опять смущается, теребя пластинку. Сашка не может перестать улыбаться — какой же Едешко смешной с этим глупым шейным платком, купленным сегодня в одном из магазинчиков, несмотря на все отговоры Белова. — Ой, — пластинка чуть не вываливается из конверта, и Ваня возится, стараясь быстрее засунуть её обратно. — А мне с вами нет, — сухо и отчуждённо. Сергей даже не смотрит на них долго, тут же отворачивается под громкий смех Паулаускаса. Хорошее настроение тут же пропадает, Саше не нравится смотреть, как улыбка сходит с Ваниного лица. Он злится, но Едешко уже уходит, возвращаясь к общему столу. Его тут же приобнимает Зураб, протягивая полный стакан. Саше ничего не остается как подавить гнев и вернуться к ребятам. Ваня пьянеет еще сильнее и, кажется, напрочь забывает об обиде. Смеётся громко, танцует смешно вместе с Болошевым. И Саша начинает отходить, видя как Ваня веселится. Но тут появляется Паулаускас. Как ни странно не ругаться — петь. Литовец душу рвёт своим голосом, но Саша смотри не на него, на Ваню. У того глаза широко распахнуты, и рот приоткрыт в изумлении. Смешной. Саша так отвлекается, что начинает хлопать, как только Паулаускас замолкает. Тот злится, кричит, что недопел, разбрасывается пустыми обвинениями, и алкоголь у Саши в крови бурлит, пробуждая уснувшую было злость. Они кидаются друг к другу, но Мишико с Зурабом уже вклиниваются между ними. Алжан с Болошевым висят у Сашки на плечах, грузины вместе с Серегой оттаскивают Модестаса, а Белов только и смотрит Ване в глаза. Тот упирает руками ему в грудь, не давая сделать и шага. Тепло. Паулаускаса выводят из кафе, кто-то снова включает музыку, и Ваня наконец убирает руки с Саниной груди. Холодно.***
Какими же глупыми они тогда были. А Саша самым большим идиотом из всех. До конца не признающим, что разлюбил одного человека и полюбил другого. Ведь на самом деле Свешникова всегда была рядом с ним. Они знакомы с самого детства, всегда вместе, не разлей вода. А потом вдруг им почему-то пришло в голову, что встречаться не такая уж плохая идея. Наверное потому что с кем-то другим и не получалось вовсе. Тяжело жить со спортсменом, но ещё сложнее такого любить. Вечно в разъездах и сборах, всё время на износ, не жалея себя... Мало кто мог это понять. А они оба понимали.***
Саша действительно безумно рад видеть Свешникову. Внутри разливается приятное тепло, губы сами раздвигаются в улыбке. Она привычно тёплая, мягкая, податливая в его руках. Волна возбуждения пробегает по телу, стоит только Белову почувствовать под ладонями её кожу. Губы у Сашки сладкие, кажется, она совсем недавно ела шоколад. Прядь волос, выбившаяся из хвоста, нежно пробегается по его щеке... Все это так знакомо, но почему-то ощущается чужеродно, неправильно. Белов снова злится, уже точно на себя. Разрывает поцелуй и вдруг неожиданно даже для себя выдаёт: — Давай поженимся? Сашка счастливая, смеётся заливисто, сомневается для проформы, прижимается крепче. И Белову хорошо. Всё правильно. Всё как нужно. Свешникова шепчет на ухо, тянет за собой, и Саша идёт за ней сначала заторможено, потом бодрее. Уже сам берет её за руку, отодвигая поглубже странные чувства, смеётся, практически падая в комнату, прижимая невесту к себе. Секс как всегда нежный, уютный, тягучий. Сашка много целуется, жмётся к нему, дышит жарко... И только на душе и в теле разливается истома, только глупые мысли и образы окончательно исчезают, как воздух вдруг застревает в горле. Грудь сжимает в тисках, слева прямо под ребрами скручивает, колет. Мышца, что должна гнать кровь по его артериям и венам, пропускает удар, еще один... Перед глазами темнеет, и Саша из последних сил вскакивает, мчится не разбирая дороги, с трудом распахивает найденное на ощупь окно. И дышит с трудом, словно своими собственными руками заталкивая воздух в лёгкие. Свешникова за спиной суетится, зовёт его, что-то спрашивая, а Саша просто дышит, крепко зажмурив глаза и прижав руку к грудине. Старается пережить первый за долгое время приступ. В голове набатом случит: «Почему именно сейчас?».***
Стряхнув не самое приятное воспоминание, Саша по привычке потирает грудь слева, словно проверяя всё ли нормально. Сердце привычно уже бьётся нечетко, всё время сбивая ритм. Смешно вспоминать, как он безумно боялся не протянуть и пары месяцев. И что же, прошло уже почти два года, а он всё ещё жив и здоров. Почти. И пусть он больше не играет, зато тренирует юношескую команду Спартака. Разве мог он мечтать о большем?***
Каждый день в больнице похож на предыдущий. Саша искренне старается выполнять приказ Владимира Петровича — отдыхает, ест, спит, не нервничает и слушается доктора. К нему никого не пускают, любые волнения противопоказаны, и Белов очень скучает по ребятам, по площадке, по ощущению упругой поверхности мяча в руках и по серо-синим глазам. Почему-то Саша не может перестать думать о Ване. Он снова и снова как на повторе воскрешает в памяти его полный ужаса взгляд. Он никогда не видел на лице Едешко такого выражения раньше и не хочет увидеть снова. Нутро сжигает безумное чувство вины. Он не должен приносить людям рядом столько боли. Это неправильно. Лучше уж вообще не давать к себе привязаться, чем вот так... Отложив книгу, переданную тренером, Белов прикрывает глаза. Как ни старается он не нервничать и не накручивать себя, мысли снова и снова как карусель возвращаются к одному и тому же. Ему остался год. Сложно свыкнуться с подобной информацией. Саша так и эдак крутит эту мысль в голове, произносит вслух, пытается распробовать. Пытается представить, как скажет об этом матери, ребятам, Ване... Сашке... Стыдно признаться, но он почти не думает о Свешниковой. Словно маленький ребёнок старается отложить самое «невкусное» на потом. Но время поджимает, и как не хочется ему принимать решение, а это неизбежно. Белов и сам понимает, что идея со свадьбой была ошибкой. Поторопился, сглупил, уступив сиюминутному порыву. И теперь придётся расхлёбывать ситуацию... Не стоит портить жизнь прекрасному человеку, обрекая на страдания. Лучше прекратить это сейчас, дать ей возможность найти кого-то другого, здорового, без мерзкой заразы в сердце. Саша тянет губы в усмешке. Забавно думать, что орган несущий жизнь, его же и доконает. Однажды просто перестанет биться, и всё закончится. Для него закончится. А планета всё так же будет вращаться, солнце вставать и садиться, и люди любить баскетбол. Вот только его уже не будет. Ни на планете, ни под солнцем, ни на площадке. Снаружи вдруг раздаются крики. Белов чуть приподнимается, прислушиваясь. Нет, не показалось, действительно кричат «Сашка». Соскользнув с кровати, он подходит к окну, распахивая створки, и не может сдержать счастливой улыбки. «Вот ведь идиоты!» Его команда лежит прямо на земле, выложив телами счет 47-41. Победа! — У нас получилось! — кричит Модестас. «Неужели и он здесь?» — Мы выиграли! — Коркию распирает от счастья. — Саня, давай возвращайся! — Ваня подскакивает так скоро, словно хочет в прыжке до третьего этажа долететь. — Давай возвращайся! С тобой ещё больше накидаем! И Саша улыбается, с трудом сдерживая рыдания. Впивается пальцами в подоконник до побелевших костяшек. Кивает как заведённый, скользя взглядом по счастливым лицам ребят, снова и снова возвращаясь к одному лицу. Ваня очень бледный и осунувшийся, даже с высоты видно, что у него круги под глазами. Но улыбается он широко, привычно ярко, как солнышко. И у Белова в груди тоже становится светло.***
Быстро расставив пластинки и протерев комод, Саша принимается за полки. Здесь стоят книги, купленные им и Ваней, всякая забавная мелочь, которую они тащили из мест, где бывали, кое-какие сувениры, что Едешко привез с Чемпионата мира в Испании, и, конечно, фотографии. Больше всего командных. Вот фото с Чемпионата мира. Ванька неуверенно жмется сбоку. Все какие-то разрозненные. Серёга с Модестасом особняком, словно и не в одной команде. Алжан с Болошевым в разных краях. Странно видеть их такими... чужими друг другу.***
— Ребят, молодцы. Просто, молодцы. Но это не тот баскетбол, который мне нужен. Вань, не пытайся один всех обыграть, — Едешко привычно хмурит брови. Когда он так делает на лбу у него появляется смешная складка. У Саши нет времени думать о том, когда этот жест Вани стал для него привычным, да и вообще отвлекаться нет времени. — Вы вообще на площадке друг друга не видите и не слышите. Сергей, тебя двое вылавливают, Жар и Сашка всегда свободны. Теперь по защите... — Владимир Петрович, не пугайте. Я и через двоих забью, — Саша видит, как Модестас довольно улыбается в стороне. — Не надо ломать то, что работает. Разговор прерывает свисток. Саша с Ваней садятся на скамейку. Едешко наклоняется к нему так близко, что пружинки кудрей щекотят Белову шею, и бурчит с детской обидой в голосе, не отрываясь от площадки, на которой кипит игра. — Надоело мне другим отдавать. Я сам забивать хочу. Во! Вот так хочу! — на эмоциях подается вперед, хватая Сашу за запястье. На поле Серега обходит противников одного за другим. — Вот он идет... к кольцу. Защитники за ним, а он... мощный вверх... и полетел. Вот так я хочу! — чуть ли не кричит он, смотря как мяч Белова оказывается в корзине, и прячет лицо в полотенце. Саша не знает что сделать, чтобы его утешить. И, как и всегда в таким случаях, отшучивается. — Да, ладно, так все хотят! Ваня что-то бормочет в полотенце. А Саша лишь улыбается.***
А вот несколько фотографий из Сан-Паулу. Здесь все фото прямо с игры. На одном из них Ваня крепко обнимает радостно кричащего Сашу... Едешко трепетно вырезал изображения из купленных в Бразилии перед отлётом газет, наклеил на картонки, вставил в рамки и подарил Саше на их совместное новоселье. Ваня любит делать такие согревающие душу подарки. Да он и сам отлично с этой миссией справляется. По крайней мере Сашу он греет одним своим взглядом или улыбкой.***
Сан-Паулу становится неожиданностью для всех. Паулаускаса удаляют, у Сергея травма, и Гаранжину ничего не остаётся, как биться оставшимися, еще не притеревшимися друг к другу игроками. Сначала он выпускает Ваню, Коркию и Вальнова, а Сашу меняет на Алжана. Но игра у Жара сегодня совсем не клеится, и Владимир Петрович возвращает его. Саше впервые удаётся сыграть с Ваней. Вот так на поле, а не на тренировке. И это что-то совсем другое. Едешко больше не кудрявый улыбающийся ребёнок. Он сосредоточенный, цепкий, решительный. Метко оценивает обстановку на поле, предлагает план, обводит соперников и забивает решающий мяч. У Саши сердце пропускает удар и совсем не из-за болезни. Наконец-то он видит, почему Гаранжин взял Ваню в сборную. Понимает. Над площадкой раздаётся свисток, и Едешко снова превращается в радостного, прыгающего щенка. Скачет на месте, кричит ликующе и вдруг бросается на Сашу, обнимает, практически повисая. Горячо.***
Но самым любимым для Саши было фото, сделанное в Мюнхене в тот самый первый день Олимпиады.***
Ване очень идёт костюм. Эта мысль тихо стучит в голове с самого утра, с той секунды, как выйдя из душа, Саша натыкается на Ванину спину, обтянутую пиджаком. И продолжает сотрясать стенки черепа, пока они спускаются вниз, садятся в автобус, едут, выходят под вспышки фотокамер и криков встречающей их толпы. Кто-то из фотографов просит Белова сфотографироваться. Тот кивает и тянет Едешко за плечо к себе, закидывает руку на плечо, обнимая, улыбается в камеру. Внутри что-то трепещет. Он старается не думать что. Игры первого круга сливаются в одну. Слишком сильное давление, слишком маленькие перерывы, слишком устали. Но Саша даже благодарен этой ситуации, у него нет сил думать о том, что с ним происходит. О том, почему именно сейчас так хочется жить, дышать, слушать собственный стук сердца, что сходит с ума рядом с одним единственным человеком... Он просто не имеет права об этом думать. Наконец, оглашена победа в четверть финале. Пришло время матча с кубинцами. Саша сразу понимает, что что-то не так. Владимир Петрович словно здесь и одновременно нет. Вся команда чувствует, что с тренером что-то случилось. Они выигрывают ценой неимоверных усилий. Но сил радоваться нет. В воздухе словно застывает предчувствие трагедии. И совсем скоро гром всё же гремит. Исчезновение (бегство) Паулаускаса. Захват заложников и тревога за Мишико и Зураба. Бледный, словно вмиг лишившийся сил Сергей. Примолкшая команда, над которой дамокловым мечом нависает угроза возвращения домой. Отзываясь на всё это, сердце сбоит, колет нещадно, сбиваясь с ритма. Саша изредка прикладывает руку к груди, стараясь улучить момент, пока на него не смотрят. Но Ваня словно чувствует всё. Смотрит внимательно, напряженно, но, к счастью, не говорит ничего, понимает. Постоянно держится рядом, иногда чуть соприкасаясь плечами, коленями, руками. И от этого так горячо, так неправильно хорошо. Моисеев всё же даёт им шанс. Даёт им надежду. А Саша гонит от себя мысли, что это его единственная возможность сделать что-то великое, добиться наивысшей победы на площадке. Действительно последняя. Он вдруг начинает нервничать, чувствуя как ладони потеют, а страх медленно заползает внутрь. Но такая привычная уже рука ложится на плечо, прогоняя беспокойство, даря надежду и спокойствие. Саша косит взгляд, улыбается Ване. Накрывает его ладонь своей. Греется от своего личного солнца. И в этот же момент замечает Свешникову. Она стоит чуть в стороне и не сводит с них глаз. В них Белов читает понимание. Всё-таки его Сашка слишком умная женщина. «Больше не моя», — тянет он мысленно, совершенно не чувствуя печали по этому поводу. Саша чуть пожимает Ванину руку, снимает её с плеча и идёт к девушке. Та словно понимает, чего он хочет (и скорее всего так и есть), выходит из шумного зала и поджидает его в коридоре. Белов останавливается напротив. Смотрит, замечая и бледность щёк, и усталые, чуть поникшие плечи, и грустинку в глазах. Они слишком давно знакомы, чтобы не уметь читать друг друга. — Значит, он, — не спрашивает, констатирует она. Саша замирает на мгновение и кивает. Сам ещё не осознавая до конца чему. Не желая признавать. Свешникова чуть грустно улыбается, а потом кладёт руку ему на плечо, не на то, что ещё хранит Ванино тепло, на другое. Словно подчеркивает, что не претендует ни на что. — Я рада, что ты не один. Это было бы неправильно. Ты не должен закрываться. Никто из нас не знает, сколько каждому отмерено. Не теряй ни секунды, Саш. Живи и будь счастлив, — приподнявшись на цыпочки, она легко целует его щеку. Улыбается уже как-то теплее, подмигивает и уходит по коридору, уходит из его жизни. А Белова вдруг обжигает взглядом. Медленно повернувшись, он видит Ваню. Тот стоит у самой двери, видимо, вышел за ним из зала. Лицо словно маска, застывшее. Губы сжаты в одну чуть ломаную линию. Глаза отсюда не разглядеть. Но Саша отчего-то знает, что от них веет тоской и пониманием. Вечно это понимание. Саше иногда так хочется, чтобы он разозлился, накричал на него, высказался, оттолкнул в конце концов. Но Ваня всегда всё понимает. И принимает. Белова, его болезнь, его выбор. Сердце в груди сжимается. И Саша не знает, что именно служит причиной. Или не даёт себе узнать. Ваня подходит спокойно, чуть улыбается — уже справился с эмоциями — и кивает на выход. Глазами спрашивает: «Идём?». Белов кивает в ответ, следуя за другом. Едешко молчит всю дорогу до гостиницы, смотрит только вперёд, погрузившись в свои мысли, и, лишь зайдя в комнату, вдруг поворачивается к Саше: — Ты не должен себя хоронить раньше времени, — голос тихий, но твёрдый, решительный. — Да я и не хороню, этим другие потом займутся, — тянет губы в усмешке, пытаясь за иронией скрыть волнение. — Ты должен помириться с ней. Она ведь правда любит тебя. Женись, как хотел, — Белов вздрагивает: «Откуда он знает только?! Я ведь никому и словом не обмолвился!». — Год, два, неважно. Главное, что ты будешь счастлив! Никто не знает, сколько каждому из нас осталось, Саш. Может, мы умрём все, может нас завтра террористы убьют или кирпич на голову упадёт, — серо-синие глаза Вани прожигают насквозь, искрят. — Пожалуйста, не лишай себя шанса. Просто будь счастлив!.. с ней... — Едешко почти шепчет под конец. Голос прерывается, нижняя губа чуть дрожит. Весь он сейчас как на ладони, оголённый провод, а не человек. И Сашу ведёт от его эмоций, от этой открытости и искренности. Что-то (Белов всё ещё боится озвучить что) толкает вперёд. Всего один шаг, и вот уже невероятные озера Ваниных глаз смыкаются у Саши над головой. Он не думает, не хочет думать, анализировать, держаться. Он просто накрывает чужие губы своими. Запускает руку в ставшие родными кудри на затылке, прижимает к себе. Что-то взрывается: между ними, внутри Саши, во всем мире. Ваня замирает совсем ненадолго, будто не может поверить в происходящее, а потом подаётся навстречу, вжимается в Белова, словно пытается впаять себя в него. Во всех точках соприкосновения с Ваней Саша чувствует покалывание, словно Едешко действительно оголённая линия электропередач. Губы у него суховатые, немного шершавые, и Саша знает, что это оттого, что он вечно кусает их, когда нервничает. Ваня привычно горячий, и его тепло пробирается к Белову под кожу, заполняет собой, скручивается уютно под сердцем. Они отрываются друг от друга, когда вспоминают, что дышать всё-таки необходимо. Саша прижимает свой лоб к Ваниному, дышит судорожно, пытаясь успокоиться, и продолжает цепляться за Едешко. Вот он какой, его личный спасательный круг. Ваня молчит, лишь смотрит этим своим восторженно-счастливым взглядом из-под ресниц, от него у Саши внутри привычно разливается тепло. Белов чуть отодвигается, привычно убирает волосы с Ваниного лица, улыбается ласково. И сам себе обещает, что, если они выиграют завтра (вот такой он всё ещё трус), и он не помрёт прямо на поле, то расскажет Ване правду. Признается самому себе и ему в том, что хранит глубоко внутри. Сдастся чувству. Согласится на всё. — Пора спать ложиться, — голос у Саши хриплый. Он выпускает Ваню из объятий, напоследок ласково пройдясь по его щеке кончиками пальцев. — Завтра игра рано. Едешко, безуспешно пытаясь скрыть разочарование, кивает и исчезает за дверью ванной комнаты. Через минуту оттуда доносится звук льющей воды. Саша выдыхает с шумом, чуть прикрыв глаза, и думает, что ему сегодня не помешает ледяной душ.***
Белову всегда казалось, что Ваня намного проще смотрит на мир. Для него словно нет белого и чёрного. Плохого или хорошего. Он понимает всех, всегда рассматривает жизнь со всех сторон. Это всегда восхищало в нём Сашу. И пусть многим Едешко казался наивным, иногда даже глуповатым, но Белов знает, какой он на самом деле. Открытый всему миру. Всегда готовый шагнуть навстречу.***
Америка встречает их шумом и ярким солнцем. Даже воздух здесь кажется другим. Их с Ваней снова селят в один номер, но задерживаться в гостинице никто не собирается. Гаранжин разрешает им прогуляться, и Саша с Ваней, Мишико и Алжаном отправляются «в мир», заодно разыскивая бар, чтобы продать запасы икры. Спекуляция? Да, но лишние деньги в чужой стране не помешают. США словно яркая глянцевая обложка. Страна мечты, в которой всё дозволено. Зеркальные окна небоскребов соседствуют с грязными закоулками более непрезентабельных районов. И везде много людей. Они громко разговаривают, смеются, обнимаются... Спешат куда-то или просто прогуливаются. Свернув ещё раз, они вдруг видят целующуюся парочку, совершенно не стесняющуюся людей вокруг. Саша замечает, как Едешко чуть отстаёт, повернув голову в их сторону, смотрит внимательно, чуть приоткрыв рот от любопытства, едва не спотыкается. Белову сначала смешно становится, а потом как-то не по себе. Присмотревшись, он понимает, что щупленькая девушка в джинсах и футболке, которую парень прижимает к стене в переулке, вовсе и не девушка. В голове что-то щелкает, и горло пересыхает. Ваня облизывает губы и отворачивается от обнимающихся парней, натыкаясь на взгляд Белова. Краснеет как маков цвет, а глаза у самого огромные, зрачок расширенный, затопивший серо-синие озера глаз. Саша впервые тогда чувствует жар, прокатившийся от затылка до самых пальцев ног. Становится максимально неловко, но, к счастью, в этот самый момент Мишико с Алжаном замечают, что друзья отстали. Коркия возвращается за ними и, обняв обоих за плечи, ведёт дальше, причитая о медлительности, свойственной некоторым жителям Белоруссии и Ленинграда. Они успевают отойти от неловкости, когда встречают американцев, играющих в баскетбол прямо в одном из переулков. Глупый проигрыш и пострадавшее в тот день самолюбие до сих пор живут в его воспоминаниях. Но идея пойти в бар и залить позор алкоголем была еще более глупой. Подавленные разгромным счетом они плохо контролируют количество выпитого. И совершенно не понимают, как в баре оказывается почти вся команда. В тот вечер Саша узнает еще одну сторону Вани. Стоит Едешко напиться, он начинает буянить. Ярким подтверждением этому служит копье, которое он не понятно как снимает со стены, стоит Белову только отлучиться в туалет, и швыряет в дартс, разнося пол бара. Прибывший за несколько минут до этого Владимир Петрович лишь тяжело вздыхает и просит бармена вызвать такси. Следующий час они кое-как грузятся по машинам под руководством с трудом сдерживающегося тренера и уезжают в отель. Саша плохо помнит, как они добираются до номера. Кажется, их провожает Сева. Едешко всё время путается в ногах и пытается навалиться на Белова, но неизменно соскальзывает. Так что Севе приходится ловить его у самого пола. Наконец, они оказываются в номере. Ваня сгружен на кровать, Сева даже кроссовки ему снял. Белов тоже сидит на своей. Чувствует он себя потрезвее друга, но совсем этому не рад, ловя осуждающий взгляд Севы. Тот лишь молча вздыхает и выходит из номера, тихо прикрыв за собой дверь. Саша тяжело наклоняется, возясь со шнурками, когда вдруг слышит голос Вани (он думал, тот уже спит). — Как ты думаешь, целовать парня это так же как и целовать девушку? Воздух мгновенно пропадает из комнаты. Белов замирает, не в силах даже шевельнуться, не то что ответить. Он молчит слишком долго, сам не знает почему. Ваня уже спит — с его кровати доносится тихое похрапывание. А в голове Саши голос друга раз за разом повторяет свой вопрос, и перед глазами стоит картинка двух целующихся парней. Вот только эти парни совсем не те, что они видели на улице...***
По прошествии лет Белов отлично понимает, что самым сложным для него было даже не признать то, что он полюбил мужчину (того ещё ребёнка на самом деле), а смириться с тем, что он обрекает самого дорогого ему человека на безумную боль. Ведь что может быть ужасней, чем жить с осознанием скорой неминуемой потери? Наверное, только сама эта потеря...***
Сашка смотрит прямо в душу. Внутри всё разрывается на части с противным треском, летит куда-то, тлеет на дне, скручиваясь, как подожжённый пластик, тянет болезненно. Он не устаёт повторять себе: «Так нужно. Так правильно. Это всё из-за болезни. Я слишком дорожу ей и не имею права ломать жизнь...» — У тебя кто-то есть? Вопрос бьёт под дых. Воздух застревает где-то внутри — перед глазами проносятся знакомые кудряшки, искринки под ресницами и смущённая полуулыбка... «Прости. Прости меня, Саша». — Есть. И я теперь с этим кем-то, — не уходит, убегает. От слёз в глазах Свешниковой, от боли, от своих мыслей, в которых как пульс бьётся совсем не то имя... Белову тяжело возвращаться в строй. Тело ослаблено долгим лежанием в больнице, Сева постоянно контролирует нагрузки по наущению Владимира Петровича, а в груди... в груди дыра. Память снова и снова воскрешает убитые горем и непониманием глаза Свешниковой. Саше плохо. Саша грызёт себя изнутри. Саша не может разобраться... Всё никак не может перестать смотреть на него. Ваня — единственное, при взгляде на что, Саше становится легче.***
Прибрав, наконец, все полки, Белов идёт слить воду в ванную. Споласкивает тазик и тряпку, вешает её на полотенцесушитель, убирает тазик, проверяет стиралку. Размеренные и обыденные действия успокаивают, сбившееся дыхание приходит в норму, разволновавшееся сердце бьётся уже не так сильно, руки перестают дрожать. Работа всегда приводила его в чувство. Стоит занять руки чем-нибудь монотонным, как сознание очищается. Вот такой простой рецепт от Александра Белова.***
Саша хорошо помнит ту первую тренировку после Чемпионата в Эссене. Дав отдохнуть всего день, Владимир Петрович берётся за них серьёзно. Не всем по душе приходятся новые методы, но Белов доверяет тренеру сильнее, чем кому бы то ни было ещё. Так что слушается беспрекословно. Бег, физподготовка и даже работа на поле — всё это Гаранжин подчиняет новым нормативам. А уж когда все переходят к батутам, начинается самое интересное. Поделив всех по парам — Саша даже не удивляется, когда ему достается Ваня — Владимир Петрович отправляет их учиться «летать». Сначала народ не понимает, к чему это: Паулаускас бурчит, Серега кривится недовольно, Мишико с Зурабом переглядываются недоуменно. Но потом все втягиваются в процесс, отдаются прыжкам. Вверх, поймать мяч, зависнуть, пас, приземлиться и снова вверх. Словно он действительно летит, словно умеет, словно может сбежать... Мир сужается до коридора между ним и Едешко. Ваня кидает мяч. Прямо Саше в руки. И в этом есть что-то особенное. Они работают в одном темпе, существуют в одной плоскости. Словно на несколько секунд становятся продолжением друг друга. Единым целым. И нет больше никого во всём мире. И совсем не хочется бежать.***
Вернувшись в комнату и оглядевшись, Саша довольно кивает сам себе. Открывает шкаф, на секунду замерев взглядом на том самом олимпийском чёрном костюме Вани, пробегается пальцами по его рубашкам, невесомо улыбаясь, и решает, что уберёт их позже. Заметив на дне шкафа что-то синее, Белов наклоняется и выуживает на свет спортивную форму Советского Союза. «Вот такой Ваня патриот», — негромко рассмеявшись, Саша оглядывает находку. На левом рукаве олимпийки какое-то пятно. Да и штаны не выглядят чистыми. Вздохнув, он несёт форму в ванную — закинет следующей партией. Вообще, Саше всегда казалось, что синий идёт Ване намного больше красного. Наверное, дело было в его волшебных серо-синих глазах, или в том, что, когда Саша увидел его впервые, на нём была именно синяя форма... Ох уж эти его глаза! Они навсегда останутся загадкой для Белова. Серые или синие?.. Он давно пришёл к мнению, что они просто имели свойство менять свой оттенок в зависимости от освещения и, Саша правда верит в это, от настроения своего обладателя. Ваня умеет передавать глазами все эмоции, каждый мельчайший их оттенок. Или просто Саша умеет их читать?..***
Утром всем плохо не только от похмелья, но и от проигрыша уличным баскетболистам-любителям. Ваня сидит рядом на скамейке, прикрыв глаза и откинувшись на стену. Его мутит, он не бледный даже, зелёный. Саша почему-то не находит в себе сил поддержать его как-то. Моисеев, не замолкая ни на секунду, вещает о вероломстве американцев и их страшном плане по выбиванию команды СССР из равновесия. Конечно же никто ему не верит. Все разбиты и подавлены. Дух команды сломлен. Ребята начинают кричать и жаловаться. Сетуют, что вообще приехали в Америку. А Гаранжин в бешенстве запускает мячом куда-то в стену чуть выше Вани. Тот дергается от неожиданно-громкого звука рядом и практически падает на Сашу. Едешко горячий как печка, кожа Белова мгновенно покрывается мурашками. Оба замирают на секунду и одновременно отодвигаются. Саша чувствует, что что-то происходит, что-то уже произошло между ними, но не понимает, что именно. Игра идет из рук вон плохо, а тренера словно и нет с ними. Владимир Петрович все смотрит в свои бумаги, да чертит там что-то, совершенно не обращая внимания, как их раскатывает команда колледжа. На перерыве даже Сергей не выдерживает, подходит вместе с Сашей к Гаранжину, просит замечаний, наставлений, хоть чего-нибудь. Саша видит краем глаза, как Ваня на скамейке нервничает, смотря то на них, то на тренера. — Все хорошо, — сказал как отрезал. А счет тем временем 58-40. Внутри у Саши словно черная дыра появляется. Так стыдно и горько. Никогда он не думал так разочаровать Владимира Петровича. Тем временем восьмой номер американцев со всей дури вбивает мяч в корзину, да так что щит лопается, и осколки сыпятся на Алжана и Модестеса. Все вскакивают, кричат. А Саша вдруг чувствует, что ему не хватает воздуха. Уши закладывает, пред глазами всё плывёт. Он медленно пробирается через кричащий народ. Впереди, словно в узком черном коридоре, Сергей спрашивает Гаранжина, где был тренер на этой игре. Модестас и Ваня тоже там. Впереди. Сашино сердце сбивается с ритма, бьётся судорожно, то пропуская удары, то спеша с ними. Тело слабеет, ноги вдруг подкашиваются, и Белов падает. Последнее, что он видит, полные ужаса совершенно тёмные глаза Вани.***
Вернувшись в комнату, Белов останавливается у кровати. Последним в списке уборки сегодня стоит смена постельного белья. Саша замирает на некоторое время, а потом просто падает на кровать навзничь. Прижимается лицом к Ваниной подушке, вдыхая ещё оставшийся родной запах, сжимает её в объятьях, замирает, прикрыв глаза. Разве мог он вообще надеяться, что сможет прожить несколько абсолютно счастливых лет с самым прекрасным, волшебным, удивительным человеком на свете?! И что этот человек будет любить его так сильно, верить в них, верить в него, в лучший исход, что убедит даже Сашу.***
Американцы все как на подбор стенки. У Саши сердце заполошно стучит. Не от боли. От предвкушения. Они должны победить. Теперь не только ради золота. Белов оглядывается и находит взглядом Ваню. Улыбается ему. Греется в ответной улыбке. Гаранжин в последний момент меняет стартовый состав. Саша выходит на поле в первой пятёрке. Играют в быстрый баскетбол. Действуют как отлаженная машина. Штрафной. Саша у линии, чувствует взгляд Вани не спиной даже, всем телом. Мяч в корзине. Счёт 19:9. Американцы берут тайм-аут, а Владимир Петрович выпускает вместо Сергея Ваню. Понимает, что те настроились сломать лучшего игрока, приберегает его на потом в пару к Модестасу. — Саш, ты как? — в голосе тренера чувствуется тревога. — Нормально, — недовольный чрезмерной заботой бурчит Белов. — Саш? — Нормально я! — адреналин бурлит в крови, единственное, чего Саше хочется, немедленно вернуться в игру. Он ловит быстрый встревоженный взгляд Вани. Почему-то это успокаивает его, словно нервозность растворяется под кристальными глазам Едешко. Выходя на площадку, Саша чуть сжимает плечо Вани, прося не волноваться. А потом удар прямо в грудную клетку. Перед глазами мгновенно темнеет. Но Саше нельзя останавливаться. Он должен играть. Должен выиграть. Для себя и для Вани должен. Чернота рассеивается, и Белов снова в игре. Оглядывается быстро в надежде, что Ваня не заметил, и тут же видит, как американцы сбивают уже Едешко. Жесткий блок заставляет 9 номер как подкошенный рухнуть на пол. Тот лежит на площадке, корчась от боли, а Саше вдруг впервые страшно за кого-то другого. Странно осознавать, что не он один уязвим. «Никто не знает, сколько каждому из нас осталось», — всплывают в памяти Ванины слова. Сева уже тут как тут, и Едешко поднимается. Он всё ещё красный, задыхающийся, но повторяет как заведённый: — Нормально. Нормально все! И у кого только научился? Во втором тайме Паулаускаса наконец выпускают на поле, и он летает как птица. Игра ужесточается — американцы фактически избивают команду СССР, но все на грани фола, и арбитры вынуждены молчать. У Белова начинает таять надежда. Сначала кто-то разбивает ему бровь, и приходится ненадолго сесть на скамейку. Потом ломают Сако, и жестко отправляют в полет Сергея. На площадке чуть не начинается драка. Нервы у всех на пределе. Судья удаляет Мишико и девятый номер у американцев. Лучший центровой сборной США на скамье. У них снова есть шанс. После очередного жёсткого выпада в крови снова вскипает гнев. Саша устал это терпеть. Пора было побеждать. Свисток, одиннадцатый номер США лежит на полу, держась за голову. Белов не может сдержать усмешки. Энергия так и бурлит внутри. Они прессенгуют, но тут стадион начинает петь, и ход игры меняется. Счёт 49:48. Осталось всего тридцать секунд. Но у них всё ещё есть шанс. У него есть. Шесть секунд до конца матча, и мяч у него. Саша решает отдать Сако. Никогда он так глупо не ошибался. Мяч перехватывают американцы... Зураб сбивает пятый номер. Фол. Три секунды до конца. Саше хочется умереть прямо на месте. — Простите меня, парни, — шепчет чуть слышно, боясь даже взгляд на Ваню поднять. Словно он поймёт, в чём именно Белов виноват. Даг Коллинз на линии штрафной. Стадион взрывается криками. 49:50. Конец. У судей о чем-то кричит Моисеев. Гаранжин в ярости, а Саша ничего не понимает. На табло одна секунда до конца. Америка празднует победу. Белову нечем дышать. Но, видимо, кто-то там наверху всё же даёт им второй шанс. Судьи объявляют о технической неисправности табло и переигровке последних трёх секунд матча. Три секунды на надежду. Саша прячет в лицо в ладонях, пытаясь взять себя в руки. С усилием тянет воздух в лёгкие. — Ребята, у нас три секунды. Вагон времени. Можно выиграть, проиграть и снова выиграть! Но шанс весьма капризный товарищ, и снова американцы кричат в агонии счастья. Саша просто закрывает глаза, с трудом втискивая в лёгкие кислород. Только сейчас он понимает, как сильно хотел выиграть. Как сильно хотел сказать Ване правду. Как страстно желал дать им шанс. Но в воздухе снова кричит сирена. Моисеев настоящий волшебник, отвоевал им их три секунды ещё раз. — Сашка, движение к мячу и летишь под кольцо. Ваня, смотришь Сашку, — Гаранжин говорит спокойно, но Белов отлично знает, что сейчас творится у тренера на душе. Саша оглядывает зал, пытаясь совладать с эмоциями, отвлечься, и вдруг видит Свешникову на трибуне. Она улыбается ему тепло и чуть машет рукой. Саша не может не улыбнуться в ответ. — Плевать сколько осталось. Ты понял, Саш? — Белов с трудом возвращает внимание на тренера. Ваня рядом смотрит затравлено. Тоже увидел её. Боится глупый. — Понял? — Понял, — кивает спокойно, волнение отступило. Он всё сделает правильно. Они всё сделают правильно. Саша пожимает руку Ване, смотря прямо в глаза, пытаясь успокоить этим взглядом. — Парни, с вами здорово было играть. Честно, — Едешко от этих слов Сергея расслабляется, и Саша улыбается Белову благодарно. — Это был лучший матч в моей жизни. «Наверное и в моей», — думает Саша и решает, что все равно поговорит с Ваней. Даже если они проиграют. Как же много сейчас зависит от Едешко. Победа. И Саша тоже. Мяч летит через всё поле прямо Белову в руки. Бросок. Одна секунда до конца. Счёт 51:50. Он не может поверить в это. Саша летит через всё поле с криком, выталкивает из себя все страхи, падает с головой в эйфорию. Его обнимают то те, то другие руки. Товарищи рядом, они счастливы, кричат, смеются. Калейдоскоп красок наконец приводит его к родным серо-синим глазам, и вот он попадает в те самые руки. И уже не отпускает. Сжимает крепко, так что Едешко даже крякает от того, что весь воздух из него выжали. Но не отстраняется. Обнимает так же крепко в ответ и хрипло смеется, шепотом повторяя его имя: — Саш, Саш, я смотрел. Смотрел площадку. И видел. Только тебя и видел. Тебя и мяч, Саш... А потом зрители на площадке, и журналисты, и крики, и поздравления. И Свешникова откуда-то прыгает ему прямо в руки, обнимая и плача. И Ваня куда-то теряется. А Сашка так же крепко обнимает его, как и Ваня, и тоже шепчет ему в самое ухо: — Это ничего Саш, ты молодец, всё хорошо у тебя будет, у вас. Только будь счастлив. Мне всё равно с кем. Просто живи, пожалуйста, живи подольше... И Белов обнимает её крепко в ответ, с трудом сдерживая слезы. А потом в раздевалке Саша сам садится рядом с Ваней. Тот улыбается, но в глазах тоска и холод. Он опять понял всё неправильно. Все сидят счастливые и совершенно выпотрошенные, не осознавшие ещё до конца, что выиграли, смогли, одолели беспроигрышную машину США. И улыбаются друг другу ошалело, сумасшедше как-то. И Моисеев поздравляет их и раздаёт конверты с оплатой. И все единогласно без слов даже решают, что деньги эти отдадут Владимиру Петровичу для Шуры. И когда Сергей протягивает ему стопку конвертов, у него такое лицо, что сердце разрывается. Все встают, аплодируя лучшему тренеру сборной Советского союза. И Саша, конечно, встаёт, и сам плечом к Ване прижимается, чтобы почувствовать его тепло, сократить эту дистанцию, что тот, дурак, себе придумал. А после все решают отправиться праздновать прямо отсюда, но Белов задерживает Ваню в раздевалке и, стоит последним товарищам выйти, прижимает его к стене. Едешко смотрит недоумённо, будто уже смирился с тем, что всё было «ошибкой». Саша, еле прикасаясь, гладит его щёку кончиками пальцев. Он не может перестать смотреть на Ваню, впитывать в себя каждую чёрточку его лица, чувствуя, как Едешко вздрагивает от легчайшего касания. Белов наклоняется так, что между ними остаются считанные сантиметры, ощущая на губах горячее дыхание.. — Я хочу быть только с тобой, — шепчет он. Чужие ресницы вздрагивают, а серо-синие глаза чуть расширяются, согреваясь. — Прости, что я так долго не мог решиться. Что боялся впустить тебя в свою короткую жизнь... Ладонь Вани опускается на его губы, прерывая неприятную тему. Едешко улыбается привычно тепло и ласково. — Мне не за что тебя прощать, Саш. Я люблю тебя. Любил, наверное, с первой секунды. И чувства эти останутся со мной до конца. И даже дальше, — у Саши сердце делает кульбит и начинает биться с удвоенной силой от такого простого признания. Как у Вани получается быть настолько открытым, искренним? Таким честным с собой и окружающими... — И неважно, выберешь ты меня или её... или вообще всех оттолкнёшь. Я просто буду любить тебя. И ничто это не изменит. Ваня осторожно, словно всё ещё не веря, что его приняли, что не оттолкнут, цепляется пальцами за воротник рубашки Белова и подаётся вперёд, завершая Сашин манёвр. Поцелуй этот совсем не такой как первый — жгучий и неуправляемый — он нежный, лёгкий, обещающий счастливое будущее. В этот момент Саша окончательно осознаёт, что сделал правильный выбор. Год, два, три секунды — неважно, если рядом с тобой твой человек.***
Саша отнимает лицо от подушки. На белой ткани в мелкий цветочек остаются два небольших мокрых пятна. Судорожно сглотнув, Белов резко поднимается и принимается снимать пододеяльник. За ним на пол отправляются простынь и наволочки. Собрав всё в кучу, Саша относит их в ванную.***
— Чур я сплю справа! — Ваня пытается казаться решительным, но улыбка во все тридцать два зуба и стоящие практически дыбом волосы портят всю картину. Саша не может перестать улыбаться, смотря на него. Ваня весь как солнце, как воздух, как самое красивое, что он когда-либо видел, как его сердце. Не то больное, потихоньку убивающее его, а новое, бодрое, пульсирующее жизнью, наполняющее его счастьем и жаждой быть. Белов не спеша подходит ближе и неожиданно для Вани бросается вперёд, подминая его под себя, роняя на кровать. Едешко заливисто смеётся, копошась, но не пытается выбраться. А Саша целует его лоб, нос, щёки, подбородок... расцеловывает всё до чего может дотянуться. Его переполняет счастье. Ваня здесь, с ним, в Ленинграде и теперь навсегда. И не важно сколько оно продлится. — Я люблю тебя, — шепчет в самые губы, перед тем как прижаться к ним. Ваня лишь улыбается в поцелуй, прикрывая свои кристальные серые глаза, и обнимает крепко, продолжая защищать Сашу от всего мира.***
Заглянув на кухню и забрав оставленные на стуле книгу и корзинку с шитьём, Белов возвращается в комнату, убирая книгу на полку, а корзину в шкаф. Оглядев результат трудов, он кивает сам себе. Подойдя к комоду, Саша достаёт одну из пластинок, откидывает крышку проигрывателя, ставит винил и опускает иголку. Комнату наполняет знакомая мелодия.***
— Совсем не хочу улетать, — Ваня лежит головой на его коленях, качая ногой под ритмы Битлз. — Ну это же мама твоя, — тянет Саша, перебирая его кудри. Ему тоже совсем не хочется отпускать Едешко перед Новым годом, но родители это святое. — Слетаешь на неделю, и как раз успеешь к празднику вернуться. — Да я понимаю! — Ваня вдруг резко садится, смотря Саше прямо в глаза. И тот, наконец, понимает, в чем главная проблема. Положив ладони на покрытые лёгкой щетиной щёки (у Едешко выходные, игр сейчас нет), Саша притягивает его лицо ближе. — Со мной всё будет в порядке. Я не умру без тебя. Даже не думай. Мы ведь договаривались... Ваня фыркает, усмехаясь. — Так сердцу своему и скажи! — Лучше ты, — Белов хитро улыбается. — Оно тебя слушается. Ваня звонко смеётся и валит Сашу на пол, тянет его свитер вверх, привычно опуская ладони на его грудь. Прижимается к ребрам ухом, вслушиваясь в такие дорогие ему удары, и шепчет чуть слышно: — Не останавливайся. Только не останавливайся. Прошу. Продолжай биться, — горячие губы прижимаются к Сашиной коже, тело сладко простреливает жаром, посылая мурашки во все стороны. — Просто продолжай, — Ваня снова и снова повторяет свою мантру, спускаясь поцелуями ниже...***
Саша тяжело выдыхает, с трудом выныривая из воспоминаний. Сердце бьётся как сумасшедшее. Внизу живота клубится неуместный сейчас жар. Простонав сквозь зубы, Белов опускается на пол, обхватив голову руками. Пустота внутри снова начинает разрастаться... Неожиданно резкая трель телефона разрываета тишину квартиры. Дёрнувшись, Саша поднимает взгляд на так долго молчавший телефон.***
Звонок телефона разрезает вечерние сумерки. Белов как раз досматривает повтор матча и собирается готовить ужин — Ваня прилетает сегодня ночью. Смотрит на надрывающийся аппарат с удивлением — слишком поздно для звонков. Поднявшись с кресла, Саша быстро преодолевает расстояние до комода и поднимает трубку. — Сашенька! Саш, это ты? — голос на том конце провода находится на грани истерики. Связь плохая, помехи жуткие, но Белов узнает Валентину Петровну, маму Вани. — Саша! — Я вас слышу, Валентина Петровна! Что-то случилось? — волосы на затылке как будто приподнимаются. В груди растёт ощущение чего-то ужасного. — Сашенька, Боже мой! Саша! — женщина плачет в трубку, а Белов боится сделать хоть вдох. — Ваня! Сашенька, его самолёт! — Что с ним? — Саша не узнаёт своего голоса. — Только что звонили! Саш, самолёт разбился! Разбился! Никто не выжил! Боже мо-о-ой! За что же нам это?! Как так! — Валентина Петровна продолжает плакать и причитать, но Белов этого уже не слышит. Грудь привычно сжимает в тисках, слева прямо под ребрами скручивает, режет болью. Сердце пропускает удар, еще один... Перед глазами темнеет, и он отключается.***
Странно, что он тогда не умер. Видимо, магия Вани работала исправно даже без него самого... Очнулся Саша через несколько часов. Лежал долго, пытаясь осознать случившееся, выбраться из небытия. Где-то словно в другой реальности дверь выломали Алжан с Сергеем. Узнали, что случилось, и примчались в тот же день. Почти неделю Саша не мог даже с кровати подняться. Сегодня, наконец, получилось. Подойдя к комоду, Белов снимает трубку. — Саш, привет. Ты готов? Мы приедем через полчаса, — голос Сергея непривычно мягкий. — Да, приезжайте. Как раз одеваюсь. Опустив трубку, Саша ещё раз осматривает комнату, носившую такой яркий отпечаток Едешко, и идёт к шкафу. Достав черный костюм, переодевается, постоянно посматривая на часы. Стоит галстуку сжать его горло, как звонят уже в дверь. Выключив проигрыватель, Саша идёт открывать. На пороге его поджидают Сергей и Владимир Петрович. Бывший тренер приобнимает его неловко, избегая смотреть в глаза. Сейчас вообще никто не хочет смотреть ему в глаза. Саша их не винит. Наверное там просто совершенно пусто. И люди чувствуют себя не в своей тарелке. — Готов? — тихо спрашивает Сергей. Саша оглядывается, окидывая взглядом коридор, осеннюю куртку Вани, его ботинки, глупые шарфы, и, быстро сморгнув, отворачивается, кивая. — Готов. Впереди его ждёт дорога на кладбище. Похороны Ивана Едешко были назначены на 25 декабря.