Расплата

      Элизабет в глазах других никогда не делала ничего противозаконного или противоречила общепринятым нормам, но это только на первый взгляд. Она давно переступила тёмную черту, и путь назад казался ей ещё более неправильным, чем черта, которую Мидфорд воздвигнула самой себе и которую пересекла.       Сейчас Зиглинде стояла в комнате без чьего-либо ведома, она чувствовала себя максимально неправильно и преступно. Элизабет уж точно не должна быть здесь, ей тут не место. Даже сама хозяйка комнаты не знала о её приходе. Старые огромные часы, стоящие в комнате, тикали максимально громко, отдаваясь пульсацией в ушах. Нежные руки, облачённые в белые перчатки, нервно теребили подол любимого платья Элизабет нежно-розового цвета.       В нем девочка ощущала себя ещё выросшим ребёнком, а туфельки на низком каблучке весьма этому способствовали. Может она преподнесла самой себе все так, будто это все ради Сиэля, только это была ложь. Элизабет даже самой себе не хотела признаваться в своём эгоистичном желании не взрослеть, лишь бы не увидеть ещё больше грязи этого мира. Взрослеть, чтобы познать это мир или стать все дальше от самой себя.       Элизабет, как и любая порядочная леди, имела много масок. Каждая надевала ту, в которой ей было конформнее всего. Она не была исключением, играла девочку, не знающую всей правды. Делала вид,что слепа, ничего не видела и знать не хотела. Действительно нетрудно. Маски такие хрупкие и скользкие. Свой образ так легко сломать, также как и сделать.       Ей говорили, что любовь прекрасна, она окрыляет и толкает на неожиданные поступки. Тысячи любовных романов были в их семейной библиотеке, хоть и с не охотой, её мама призналась, что читала парочку и даже порекомендовала несколько. Элизабет учили с детства любить, так сильно, так крепко и надежно, чтобы это предавало ей сил. И когда ей сказали, что Сиэль теперь её жених, юная леди почувствовала странное чувство в своём сердце, тогда она ещё не до конца понимала. Элизабет думала, что правда, искрене и чисто любит Сиэля всем сердцем.       Зиглинде была другой, непохожей. Она не пыталась любить и не верила в Бога. Зиглинде верила в науку и свои силы. Чувство любви было ей чуждо. Для Элизабет, которую растили с любовью это стало шоком, как будто столкнулись две реальности. И Мидфорд думает, что все-таки, наверно, раскололась её реальность, а не представление мира Салливан.       Элизабет не ставили запрет на любовь, но она знала, где рамки заканчиваются, и что её ждёт в случае нарушений. Психолечебница, и кто знает, когда она выйдет оттуда. А получит ли свободу тогда?       Блондинка ощущает опасность всей ситуации, но все равно ждёт прихода Зиглинде. Ожидание встречи, кажется, целую вечность. Своей судьбы невозможно избежать так просто, Элизабет это знает. Её тресёт, время уже подошло, а Саливан все нет.       Девчушка закусывает губу от досады и понимает, что что-то произошло. Громко стуча невысокими каблучками, Элизабет бежит прочь из чужого дома. Она забирает в свой экипаж и приказывает в ту же секунду возвращаться. Они тут же трогаются. Паула, ждавшая свою Госпожу здесь, встревоженно смотрит на неё. Не в состоянии что-либо спросить, Паула грустно вздыхает и беспомощно смотрит на встревоженную Элизабет.       Юная девочка погружает в свой страх и отчаянье, и просто очень надеется, что никто её не видел, что никто не понимает. Все боятся расплаты за свои поступки, но Элизабет чувствует, что даже её здравый рассудок не понимает её действий. Она все не может унять сердце и свои эмоции.       «Глупая девчонка.»       Так ужасно осознавать, что ты все время лжёшь всем вокруг даже самой себе. Нужно пересилить себя и засунуть свои глупые чувства подальше. Минутные падения, так были прекрасны.       Зиглинде не пишет ей. Девушка почти уверена, что ни она одна осознала все и решила сделать шаг назад в пустоту. Глупо было делать шаг вперёд, и обжигать своё сердце. Вот только тогда это была небессмысленно и ненапросно. Непросто. Но только для них двоих.       Мидфорд почти уверена, что не должна отсылаться ей письма, на которые не придёт ответа. Её душа, будто медленно покрывается коркой льда из невысказанных чувств. Так тяжело держать все в себя, когда ты умираешь внутри. Морально разрушаешь себя из-за своего собственного эгоизма и нежелания забывать.

***

— Леди Элизабет, вам письмо. Наверное от Сиэля, — радостно махая руками, забегает в комнату Паула, а в одной из них чистотелый конверт. Она заинтересованно поворачивает голову к своей служанке, но почему Элизабет не уверена, что это письмо от Сиэля. Он никогда не писал писем и вряд ли бы стал вообще заниматься таким. Может ей так хочется, думать.       Она выхватывает конверт из рук служанки и торопится вскрыть его. На бумаге не было адреса отправителя, и её этой встревожило. — Что там Госпожа? Хорошие новости, надеюсь, — спрашивает Паула у девушки, а та с внимательностью вчитывается в каждую строчку, в каждую букву. Глаза её расширяются, и Элизабет не верит, что письмо от Зиглинде.       Сердце бьется, как бешеное, а она стоит, как вкопанная не в силах пошевелится или выдавить из себя, хотя бы одно слово. Ей хочется верить, что происходящие не сон, но Мидфорд не может избавится от нравящегося чувства, что это все ложь или какая-нибудь подстава.       Она подходит к горящей, как обычно в вечернее время свечи, и сжигает письмо. Бумага горит яркими языками пламени, а пепел осыпается на стол. Огонёк вскоре затухает. Элизабет почти уверена, что Паула удивленна таким поведением и спешит объяснится. — Это было любовное послание от Сиэля. Он попросил его сжечь, чтобы никто его случайно не прочёл. Ему было бы очень неловко, Сиэль ведь такой стесняшка, — Лиззи натягивает самую искрению улыбку, на которую вообще способна. Паула смотрит на неё и нечего не спрашивает, но она почему-то уверена. Леди Элизабет лжёт.       Паула ничего не говорит. Прежде, чем уйти она на секунду прикрывает глаза, после удаляется, чтобы проверить готовность ужина.

***

      Элизабет уверена, она ведёт себя, как дура, но поделать со своим сердцем ничего не может. Она натягивает красивое пышное розовое платье с множеством рюшек. Надевает красивую розовую шляпку с розами и белые перчатки. Её отражение полностью соответствует её желаниям.       Она с нетерпением поглядывает на часы, боясь опоздать на место встречи. Но плохое чувство от того странного письма её не отпускает. Ужасные мысли залезают ей в голову, она отмахивается от них, как от настойчивых мух, списывая все на свои глупые страхи.       Девушка боится опаздать, и уезжает раньше под предлогом встречи со своей одной очень хорошое знакомой. Ложь противна, но она быстро это забывает, и вот Элизабет уже нетерпеливо посматривает в окно. Они так долго не виделись, и наконец-то смогут обняться. Почувствовать тепло друг друга и ласковый взгляд.       Экипаж вдруг останавливается, и девушка удивлена. Она встревоженно выходит из корветы. Перед её глазами стоит полиция, и её пальцы уже почему-то дрожат. Мурашки по коже. Несколько людей стоят у разбитого экипажа, и Элизабет отдаленно слышит их разговор. — Бедная девочка, она так молода и так рано ушла, — говорит один из полицейских, Элизабет медленно подоходит к стражам порядка и бледнеет с каждым шагом все сильнее. Кожа побледнела до цвета свежего мела. — Господин полицейский, извините, что тревожу вас. Но я могу узнать, что тут случилось? — спрашивает Мидфорд, умствуя как душа уходит в пятки. Два офицера смотрят встревоженно на девушку, боясь, что она сейчас упадёт и рассыплется. — Из-за сезона дождей дорогу размыло. Водитель не справился с управлением, и корсета перевернулась. Внутри была девушка. Похоже она сильно стукнулась о железную часть экипажа, и мгновенно скончалась на месте от того, что была задета сонная артерия. Она теперь заснула на всегда, — отвечает офицер, Элизабет затуманенным взглядом смотрит на офицеров.       Она решетильно направляется к накрытому телу на своих ватных ногах. — Мисс, туда нельзя посторонним, — говорит громко офицер, пытаясь остановить девушку, но Элизабет успевает добежать и дёргает белое покрывало, котором накрыто тело.       Офицер хватает Мидфорд, тащя её прочь от тела. Она успевает рассмотреть мертвеннобелое лицо Зиглинде, которое не выражает ничего, кроме безразличия. — А-а-а-а-а-а-а-а-а-а, — пронзительно от боли кричит она, прежде, чем отключится без сознания. Офицер уже несёт бессознательно тело. — Черт, нужно отвезти чувствительную мисс в больницу, а вы ждите здесь подкрепление, — наказал напоследок офицер, и ему кивнули в ответ в знак понимания.

***

      Элизабет ничего не слышала, да и не хотела, даже во сне, она ощущала боль, разрывающую её грудную клетку. За что ей такая боль? Ей ничего не хочется. Она смотрит пустым взглядом в потолок и ничего не ждёт.       Вскоре приезжают родители. Они обеспокоены и посмотривают, на притворяющуюся спящей Элизабет, которая внешне, похоже, спокойна. Ей все равно, что с ней теперь будет. — Она поправится. Просто сильное волнение, а сейчас ей нужен покой, — обнадеживающе докладывает доктор, родители вздыхаю с облегчением.       Только Элизабет уверена, что ей больше не вылечится, будто она заразилась неизлечимой болезнью. Одно Элизабет могла сказать точно, ей нужен покой. Смертный покой, чтобы не любить и чтобы не сойти с ума.       Она согрешила и знала это с самого начала, но все равно выбрала такой путь. Ей хотелось верить в любовь до конца, верить в себя до конца, как её учили. Быть счастливой и просто быть собой. Правда, быть собой непозволительная роскошь. Мидфорд наконец-то это осознала. Любви не осталось, и Элизабет, кажется, тоже.