Пой же, пой на проклятой гитаре, Мой последний, единственный друг. Захлебнуться бы в этом угаре, Пальцы пляшут твои в полукруг. С. Есенин
Спой, красавица, в тебе ведь не одна бутылка меда! Хоть и достаточно одного разбавленного черноверескового, чтобы заставить плясать подобных тебе, но ты лишь неслышно прикасаешься губами к бутылке. Мед, как горючее в двемерских головоломках, смазывает уставшее горло, разодранное в клочья. От тебя несет алкоголем, но ты сидишь недвижимо, словно статуя, расслабленно опираясь рукой о стол. И даже самый громкий шум не заставляет тебя обернуться: твой взгляд не отрывается от темного окна. видишь: глаза светятся в темноте? Спой, травоглазая, об изумрудных подушках лугов гор. Ты никогда их не видела, ведь Скайримские горы совершенно непригодны для пастбищ, разве только для упертых козлов. Таких же, как ты: для молчаливых, от которых услышишь лишь мерзкое блеянье или хрипы. А, что ж, выпьем же на радость очередной беде норда! Но ты спой об интригах в богатых домах залива Илиака, спой же о мягких шапках на горах Хай Рока, таких различных со сталгримовыми шлемами Скайримских собратьев! Но ты не можешь знать подобных песен: с горькой усмешкой устремляешь взгляд в бутылку. видишь: зелень красуется в воде? Спой же, Суран, так, как поют в Суране. Натягивая нервы бархатом и звоном, сверкая невиданной красотой и очарованием в приглушенном мраке морровиндских фонарей, чей свет отражается в каменных, наполированных стенах, изредка освещая ворс искусно вышитых ковров. Там бы твое пение и твое тело стали бы лишь приятным дополнением к еде и суджамме. А, может быть, даже скуме, что текла рекой по Вварденфеллу, словно по родному Эльсвейру. Вспоминай этот остров так, как вспоминали его серокожие в ледяных и грубых камнях Квартала Серых. Вспоминай его так, будто он был твоей родиной, будто сама проводила паломников к местам поклонения. И не важно, что для данмеров ты - н'вах! слышишь: шелест книг на старой тахте? Спой же, Су Ран - Виндхельмская ядовитая птица! В твоих замотанных в бинты пальцах веточка душистой лаванды, только сорванной из цветочного ящика. Ты растишь свои растения с любовью, следя за каждым листочком. Но в карманах твоих - паслен, отдающих во всем твоем льняном платье сладковатой горечью смерти. И можешь ты не протягивать с ласковой улыбкой милостыню сироте, глухо посмеиваясь в огромный вязаный шарф от шутки любимого. Можешь не вести за руку, задорно улыбаясь и щуря глаза, в храм Мары: тебе уже не поможет богиня милосердия, не вытянет тебя из тягучего болота никто. Даже покаявшиеся грешники, которых уже приголубили Боги. слышишь: Апокриф льется в твоем хребте И осталось тебе хрипеть, задыхаясь Криками: песнь льется не из горла, щедро политого медом на радость Сангвину, не из натянутых, как струна, Верминой связок, не из сердца, давно сданному в банк Шеогората. Она льется, сталкиваясь с человеческой природой, из дракона, что сидит глубоко, в самой душе, что правит балом. Но ты ведь... Слышишь? Видишь?Нет
Знаешь: Душа твоя продана за еще одну отсрочку твои хрипы - предсмертная агония. тебя обволакивают Глаза