За кадром

Куинни никогда бы не подумала, что любить может быть тяжело. Для неё это всегда было лёгкое, прекрасное окрыляющее чувство. Ей никогда не доводилось испытывать боль от неразделённой любви, она могла только отдалённо чувствовать её от Тины: сестричке не так везло, как ей. У Куинни с этим всё было хорошо. Мужчинам нравилась непосредственная, в чём-то даже инфантильная очаровательная блондинка. Их мысли, далеко не всегда приличные, это только подтверждали. Куинни наслаждалась вниманием и была счастлива оттого, что нравилась. Но кто бы мог подумать, что так будет не всегда. Девушка не понимала, почему так случилось, но стоило ей один раз увидеть его, Ньюта, — и она пропала. С первого взгляда он чем-то привлёк внимание к себе, быть может, тем смешным шарфом или своей растрёпанной шевелюрой, или сутулыми плечами. Хотя он ведь даже не её тип мужчин. Ей нравятся совершенно другие: весёлые, открытые, с потрясным чувством юмора, умеющие красиво ухаживать за женщиной. С ними легко, их понимаешь с полуслова. А он… Он ведь ещё почти мальчишка, несмотря на свои двадцать девять. Взгляд — напряжённый, осторожный, запястья в шрамах, которые пытается скрывать. Всегда чего-то опасается, как будто боится, что снова будет так, как уже было в прошлом. Звери ранят его, а он продолжает о них заботиться. И зачем, скажите на милость? Ответ очевиден: затем, что любит. А любовь может делать больно. В этом Куинни убедилась сама, на личном опыте. Было что-то волшебное в том, как он ухаживает за своими животными, почёсывает им шею, улыбается им, ласково заговаривает с ними. В такие моменты он безмятежен, раскрепощён. Его глаза излучают такую нежность, что, казалось бы, даже мать не любит своё дитя так, как Ньют — своих тварей. Порой Куинни пересекалась незначительными взглядами с ним, и тогда на её губах расцветала улыбка, а он лишь едва-едва приподнимал вверх уголки губ. Но и этого хватало, чтобы сердце забилось быстрее и душе захотелось петь. Иногда они сидели рядом за чашечкой чая и разговаривали о самых банальных вещах: погоде, зверях, даже о Тине. Хотя вот как раз о последнем Ньют старался говорить как бы между прочим, без особого интереса. Но даже не нужно быть легилиментом, чтобы понять, что его, напротив, интересует эта женщина. Её сестра. Природную проницательность не обманешь. То, как Ньют отводил взгляд при упоминании имени Тины, как он краснел, смущаясь, а порой, когда смотрел на девушку, в его взгляде появлялась теплота, — это всё говорило, что не так уж она ему безразлична. И Куинни, несмотря на любовь к Тине, не могла понять, почему именно на неё он обратил внимание. Ведь она совершенно не пытается быть привлекательной, красивой, женственной… Она не видит смысла нравиться мужчинам, не наносит макияж и всегда одевается в простую неброскую одежду. Так почему? Впрочем, они идеально подходят друг другу. «Да, — отстранённо думала Куинни, — подходят. Оба пришибленные». Они были на своей волне, просто плыли по течению, не искали никого, существовали сами по себе. Тина предпочитала личной жизни карьеру, и Ньют ведь тоже не тянулся к обществу девушек: воспоминания о Лете его ещё тревожили. Два одиночки, которые встретились для того, чтобы начать взаимодействовать друг с другом и с миром. У Куинни не было шансов. Она могла лишь прикусывать губы, смотря на счастливого, начавшего улыбаться Ньюта, и крепко сжимать кулаки. На нежной коже ладоней оставались следы-полумесяцы от ногтей, но они и близко не сравнятся со следами в сердце. Хотелось приблизиться к его лицу, провести пальцем по сухим на вид, обветренным губам и запечатлеть поцелуй, оставить на них след от помады, чтобы дать понять всем, что он — её. Вот только Куинни он не принадлежал и принадлежать не будет. Хотелось тоже начать разводить этих животных, только чтобы Ньют тоже обратил на неё внимание. Как тогда, много лет назад, на Литу Лестрейндж. Но, вероятно, способных заменить её нет: поскольку даже несмотря на прорастающие чувства к Тине, он всё равно продолжал вспоминать ту невероятную девушку, а вот сама Куинни в его мыслях практически не мелькала. И это огорчало. Куинни всегда считала любовь Божьим даром, но сейчас — проклятием. Ей нравилось делать Ньюту какао, как бы невзначай касаться его руки и кокетливо поправлять волосы, хоть и зря; нравилось засыпать, шепча тихо его имя, но просыпаться после светлых и радостных сновидений, в которых мелькал любимый мужчина, было мучительно тяжело. Ей даже хотелось стереть себе память. Да, сразу же после отъезда Ньюта она так и сделает, применит к себе «Обливиэйт», и больше эти чувства, во имя Мерлина, её не побеспокоят. И будет хорошо. Больше он не станет мерещиться ей в каждом прохожем, а в воздухе исчезнет его аромат. Но она так и не смогла. Не решилась. Куинни слабая настолько, что даже не в силах рассказать о них кому-то. Быть может, однажды ночью, всхлипывая, она сознается в этом Тине, своей дорогой сестрёнке, и та, уже состоя в отношениях с Ньютом и ожидая его приезда, вздохнёт, погладит её по волосам и скажет: — Глупая сестра. А пока что всё будет тайно. Всё будет за кадром. Это её ноша, и Куинни приложит максимум усилий, чтобы не согнуться под её тяжестью. А что не убивает, то делает сильнее.