Прочь из моей головы

Куинни слышала голоса сколько себя помнила. Ещё при жизни мамы и папы она различала даже самые сокровенные мысли окружающих, хоть и не всегда понимала, что говорят они не вслух и не надо отвечать голосам. Пусть себе звучат, воспитанные девочки не должны интересоваться чужими тайнами. Когда родителей не стало, сёстры Голдштейн остались одни против целого мира. Тина, её старшая сестра, хотя бы была обычной волшебницей, нет, даже не так. Сестра была нормальной волшебницей, смелой, сильной и решительной. Порпентина Голдштейн была создана для головокружительной карьеры в Министерстве и успешно шла к ней, с лёгкостью обходя даже более опытных коллег-мужчин. Те могли за глаза обсудить её мужиковатые повадки, пальто не по фигуре и неаккуратную стрижку, но всякий раз замолкали, стоило сестре пройти мимо них. Тина внушала уважение к себе. А Куинни ненавидела себя. В детстве — за усталые мысли родителей, которые улыбались им, возвращаясь с очередного тяжёлого дня, в школе — за то, что не могла сравняться с сестрой, во взрослой жизни — за неуклюжесть. Просто попробуйте сосредоточиться, когда вокруг вас не затихают навязчивые голоса, которые никогда не врут. Куинни вздрагивает, переворачивается на спину, пытается спрятаться с головой под толстым одеялом. Даже оно не может согреть её, внушить чувство уюта, прогнать очередной ночной кошмар, переросший в приступ беспорядочных (и далеко не лучших) воспоминаний. Девушка прижимает ладони к вискам, зажмуривает глаза. Из горла рвётся крик, но Куинни вовремя подавляет его: она теперь в Нурменгарде, в слишком большой и непривычно роскошной собственной спальне. Рядом нет родителей, а родная сестра скорее попытается убить её, чем поможет. Вот стайка знакомых с факультета. Куинни улыбается им чистой улыбкой невинной овечки, произносит пару необязательных фраз о погоде. Девчонки, её подруги, улыбаются в ответ: — Хорошо выглядишь, Куинни. У тебя новая шаль? Тебе так идёт. «Легкомысленная дурочка». «Пустоголовая кокетка. И что он в ней нашёл?» Картинка сменяется. Она больше не в Ильверморни, а в Министерстве, разносит очередную порцию бумажек. Простая работа, как раз для такой легкомысленной и неловкой особы, какой считает её Тина. Куинни совсем не злится: сестра имеет право так думать. Пусть никогда и не высказывает своего мнения вслух. Вокруг водоворот из слов — половина правды, половина лжи. Она бы зажала уши руками, чтобы не оглохнуть, но сейчас руки заняты толстыми папками с какими-то отчётами. Вряд ли кто-то прочитает их прежде, чем отправит бумаги пылиться в архив. — Мисс Голдштейн, вы сменили причёску? Не хотите ли выпить кофе? — это один из коллег её начальника. «Только бы Эмма не заметила». Мужское внимание давно стало привычным. Куинни не может грубить, поэтому вежливо отказывается и быстро идёт по коридору, стараясь уйти подальше от сальных взглядов. Миссис Флэтчер, такая же секретарь, как и она сама. Душа компании, иногда приносит печенье. Если кто-то отказывается брать, миссис Флэтчер делает обиженное лицо и поджимает тонкие губы. А так она вполне милая женщина, чей муж — милый тихий человек, а сын — миленький, но немного хулиганистый мальчик лет шести. — Куинни, ты не поможешь мне доделать? — протягивает стопку каких-то листков. — Сын приболел, я должна бежать домой. «Как же устала. Хоть бы эта дурочка поверила, так не охота сидеть ещё три часа». Куинни слишком добра. Она соглашается, хотя и знает правду. Миссис Флэтчер всё ещё считает её дурочкой, ну и пусть. Возможно, семейная жизнь действительно сильно выматывает. В тот же день Тина приводит домой Ньюта, этого забавного растрёпанного знатока магических существ. Чуть позже Ньют приводит Якоба, и сердце Куинни на мгновение замирает. Якоб также очарован, его мысли полны восхищения и восторга. Как жаль, что он самый обычный человек, не-маг. Они не могут быть вместе по закону, а для Якоба закон — непреодолимая преграда. Куинни хотела бы верить его словам, полным беспокойства, но не может. Она слышит правду, и и без того раненое сердце разбивается на тысячу осколков. Встреча с Геллертом стала точкой невозврата. Странноватая волшебница находит её на мостовой Парижа, трясущуюся, дизориентированную, в таком глупом виде, какой может быть только у Куинни Голдштейн. В Европе слишком много людей, их мысли заполняют сознание, разрывая его на кусочки. Урождённые легилементы часто сходят с ума, и в этом кроется главная причина. Куинни наверняка повредилась головой, если позволила последовательнице Грин-де-Вальда увести себя. Куинни наверняка ощущала себя в здравом уме, когда проходила через яростное голубое пламя, оставляя за спиной близких и друзей, оставляя за спиной Свет, свою тихую прежнюю жизнь. — Куинни? — девушка вздрагивает, когда чужая ладонь ложится на её лоб. Прикосновение самого разыскиваемого тёмного мага в мире несёт тепло, а его голос обволакивает, буквально пленяет себе. — Что с тобой, дитя? Грин-де-Вальд входит неслышно даже для неё. Наверное именно эта способность так удивила её в первую встречу — мысли этого человека всегда скрывались за непроницаемой стеной. Сначала она испугалась, и даже отчаянно выставила перед собой волшебную палочку. Бесполезно и бессмысленно, ведь в том доме ей не желали зла. Если бы Грин-де-Вальд захотел, она была бы мертва в тот же момент, когда он вошёл. Но он не хотел её смерти — он рассказал ей правду. По крайней мере то, что сам считал правдой. Куинни садится, неловко подтянув к себе ноги, кутаясь в одеяло, как бабочка в кокон, не заботясь о том, что выглядит просто жалко. Всё тело трясёт, голос срывается, но ей всё равно удаётся выдавить из себя невразумительное «всё в порядке, мистер Грин-де-Вальд». — Для тебя я Геллерт, — неожиданно он садится на корточки так, что их лица оказываются на одном уровне. — Ты волнуешься за сестру? За того нелепого маггла? Или призраки прошлого не дают покоя моей милой Куинни? Этот человек распространял вокруг себя особую ауру. Когда он с горделиво выпрямленной спиной и властным огнём в глазах входил в какой-нибудь из залов Нурменгарда, все на несколько секунд переставали думать и дышать. Наступала почти мёртвая тишина, давая Куинни драгоценные моменты передышки от постоянных голосов. В этой тишине его слова звучали особенно веско, благо, он никогда не бросал их на ветер. Куинни перестаёт трястись, будто Грин-де-Вальд своим появлением прогнал остатки кошмара. Его мысли спрятаны от неё, но глаза прямо перед ней. Один карий, а другой пронзительно голубой. Девушка тонет в них, погружается в транс. Медленно кивает. Истерика, что едва не накрыла её минуту назад, отступает по воле одного из сильнейших магов современности. — Да, Геллерт. — Им ничего не грозит в новом мире, — маг лёгким движением смахивает золотые кудряшки с её лба, успокаивающе касается щеки. — Мире, где больше не будет несправедливых законов, где маги смогут сами управлять своей судьбой. Ты сама поможешь мне построить его. Я покажу тебе. Он протягивает ей руку. Куинни не колеблется — все сомнения были сожжены несколько дней назад в Париже. Мужская ладонь обхватывает её тонкую кисть. Грин-де-Вальд на секунду прикрывает глаза. Его мысли текут быстро и неотвратимо, как вода в широкой реке. Они чуть не смывают её, но Куинни умела пользоваться своим даром. Она едва не вскрикивает, когда перед мысленным взором проносятся ужасающие картины прошлого и будущего, смерти сотен людей, огонь и кровь. Куинни берёт себя в руки и, когда невидимая стена возвращается на место, робко улыбается, чуть морщась от боли в висках. Мысли Грин-де-Вальда не врали. — Теперь отдыхай, моя милая Куинни. Впереди трудный день, тебе пригодятся силы, — говорит он. Грин-де-Вальд уходит, а Куинни впервые за несколько дней засыпает спокойно.