***
|сколько раз не приходи — никто не будет рад тебе.| Взгляды, презренных и презирающих, окутывают Канеки с головы до ног. Они оценивают — о, понятно, ты всё такое же чудовище, — и пропускают вглубь своих рядов: бездействуют, |потому что их действия бесполезны и бессмысленны.| |ты так думаешь, потому что не можешь понять: смысл — бояться тебя.| |у них всех найдутся причины для всей жизни и действ, [завидуй]. а ты ничто. а ты всё такая же бессмыслица.| Некоторых лиц ему не видно — какая жалость, жалость, жалость на них, он уверен |и рад, что не видит их.| |их жалость — монстр, он омерзительнее тебя.| |оставить тебя одного? | |ты не будешь страдать от одиночества и не умрёшь.| |ты не вспомнишь о них, потому что тебе никто не нужен.| |и ты не нужен.| Канеки |сломанный электронный носитель [ты потерял все данные, не так ли?]| не воспринимает звуки толпы |ошибка воспроизведения аудиофайлов| и недовольные выражения их лиц |ошибка загрузки, попробуйте позже.| Он идёт, смотря сквозь них, сворачивает изображения в трубочку, сдавливая пустотой, поглощённый его собственной тьмой |ты вот-вот завершишь работу.| Комната допроса встречает его сдавленным смешком Такацуки Сен. Она сидит на краю стола, свесив ножки в миленьких туфельках на каблуке. Захочешь пасть ниц и поцеловать её ступни, такие маленькие, как у славной маленькой девочки — получишь шпилькой в глазницу, почувствуешь ту самую боль, из-за которой ты так красиво сходишь с ума |вспомни взгляд: он был острее, чем IXA, и ты задыхался от предвкушения каждый раз, когда несравнимая ни с чем боль пронзала нервы, проходя через мозг в затылок [отцы убивают надежду без любви].| «Ты так прекрасно погибал на его глазах», — её взгляд диктует ему его же мысли по кругу. Круговорот слов без смысла |только боль, боль и боль.| «Ты был так прекрасен, когда он тащил тебя за волосы, сломанную марионетку, — она взмахивает рукой в немом приветствии — тебе не нужны слова, что не отдают болью в месте, где должно было быть сердце, — Моя и Его, прекрасная, изумительная марионетка. Жалкая во всех своих плоскостях», — она смеётся в лицо, когда Канеки молча садится напротив неё, уверенно проводя от голени до бёдер руками, погладив коленные чашечки. Такацуки Сен поднимает ногу и давит каблуком ему в плечо, чуть откинувшись назад. Юбка складками падает ниже, почти открывая пах, и Канеки смотрит ей в глаза, только в глаза. |не отключайся.| Пальцы в перчатках заставляют задыхаться от смеха и абсурда, пока скользят всё выше, под юбку — она рассыпается волнами по ногам и столу, — и оглаживают округлые бёдра. Он сжимает их пальцами, резко потянув на себя, а она и не против — усаживается на коленях, втираясь в него всем телом. «Было так приятно смотреть на то, как ты восстаёшь из пепла снова, — она шепчет очередные мерзости на ухо и облизывает солёную кожу, коей обтянут хрящ, пока он пытается не поддаться астралу |не дай отключить|, — Тебе не надоело жить?» И сны в своём развитье дышат смертью, Приносят слёзы, муки и блаженство. |тебе надоело вечно погружаться в этот повторяющийся сон.| |файлы не сохранены. зачем ты отключился? | |тебе они больше не нужны: никто, ничто, ни ты.| Комната допроса напоминает некий притон — только для них и для их разговоров по душам |они втаптывают мысли, друг друга в грязь и запечатывают семью печатями, а потом открывают двери, слившиеся со стенами, наперегонки.| Такацуки Сен торгует книгами, прошлым, телом и конвульсиями, из-за которых хочется согнуться пополам — ему, не ей. Она оставляет свои следы на его пробниках — кусает чешуйки вместо кожи, облизывает когти и царапает язык до крови; целует, смешивая металлический привкус и слюну |ваши эксперименты нужно поскорее прикрыть.| Канеки смотрит пусто |твоя цель сидит у тебя на коленях и кусает твои плечи, пытаясь не застонать — грязно, развязно — не то, чего ты ожидал.| Всё кажется вновь бессмысленным и несвязным |ещё чуть-чуть — и она выложит тебе всё, доведённая до оргазма.| |ты не рад — не хочешь, чтоб это так быстро кончалось.| |потому что на место погони приходит желание умереть.| Вы закончились, как люди. |отключай системы — это тотальный пиздец.|***
|время тикает над потолком и с грохотом сваливается на голову, как бессмысленно прожитый час.| Время тикает над потолком и молоточком бьёт по перепонкам, ровно в ритм. Остывший кофе стоит возле лежащего на краю стола локтя и отдаёт свой аромат окружающему воздуху |этот запах — его кислород.| Канеки сжимает стаканчик в руке; слышит, как похрустывают, царапаясь, чешуи, и недовольно цокает языком. — Может, сделать новый? — Фурута стоит ровно за спиной, убрав руки за спину, смотрит в сторону и поджимает губы |он не хотел снова созерцать эти мерзости вместо допроса.| |они такие мерзкие, мерзкие, мерзкие.| |ты готов раздробить её кости, а ему будет достаточно пропасть в своих зеркальных мирах, пока ты будешь слизывать с него всю грязь, коей запятнала эта шавка.| |да, шавка. грязная тварь.| |грязнее тебя, вот и злишься.| |интереснее тебя, вот и ненавидишь.| — Просто убери, — Канеки снимает очки и нажимает на переносицу когтем, закрыв глаза и замерев, словно статуя в каком-нибудь соборе искусства готики. |ты не можешь налюбоваться.| Фурута кивает (скорее, сам себе) и склоняется над столом. Протягивает руку к стаканчику и замирает, посмотрев на Канеки. Он словно умер |чем чаще он подаётся астралу, тем ближе к нему смерть|, в абсолюте неподвижен и красив. Был бы ещё красивее, если правда умер. Сидел бы хладным трупом, наедине с ним и только с ним, и можно было бы прикоснуться к мертвенно-бледной, отливающей синим, коже, провести по скуле пальцем, спуститься к уголку губ |внутри всё связывает в тугой узел: то ли от нечеловеческого голода, то ли от возбуждения.| Вместо этого Фурута лишь прихватывает стакан с кофе и почти ненароком касается щеки Канеки губами, и тот вздрагивает, резко задирает голову и прожигает взглядом. Он хмурится, и чёрные волосы падают на отливающие серебром |по нему легче всего провести тепло [ему|тебе это так необходимо, видишь же?]| глаза. В них загорается и сразу же гаснет огонь — злость (не трогай меня, нет, только не трогай) сменяется безразличием (бесполезно предупреждать и останавливать в очередной раз). Фурута смотрит в ответ, словно ничего не произошло (пытается убедить себя в первую очередь). Чёлка падает на лицо, и он кланяется, скрывая его почти полностью — улыбка и только улыбка, печальная, как у Канеки |этим его не поразишь.| — Что-нибудь ещё? — Фурута выпрямляется и касается края стакана губами, собираясь сделать глоток. Холодная горькая жижа оставляет неприятный привкус на языке и идёт дальше, по горлу, и он чуть ли не подаётся спазму. — Мерзость, как вы это пьёте, — кривится и крутит стаканчик, не ожидая ответа: даже если бы и был вопрос не риторическим, Канеки бы всё равно не ответил. И правда, зачем ему. Канеки игнорирует вопрос и трёт шею чешуями, возвращаясь к отчётам: Такацуки Сен, Такацуки Сен, Такацуки Сен. Сен, Сен, Сен. |её так много. она под твоими пальцами, которыми ты печатаешь на клавиатуре, в книгах на полках и в мыслях.| |ты ею заполнен, и ты заполняешь её в ответ.| |честный обмен, но ты отдаёшь ей слишком много — всего себя, и без остатка.| |смысла нет, если некому отдаться, верно?| Он вздыхает, слишком тяжело и слишком громко, щёлкает мышью в последний раз и разворачивается к столу спинкой кресла. “Сегодня хватит, — говорит сам себе, проводя по собственной щеке пальцами дьявольского ящера, — Сегодня и так слишком много, хватит”. Канеки откидывается назад и закрывает глаза, пытаясь расслабиться, и из-за этого ему ещё напряжнее. Фурута молча наблюдает где-то с минуту, а потом решает уйти: командир устал, ему нужно побыть одному |забить себя до полусмерти| и отдохнуть |только если в мечтаниях о собственной кончине.| Фурута дёргает ручку кабинета, проронив тихое: “Зайду позже”, но вместо ожидаемой тишины слышит приказывающее: — Оставь. Фурута подчиняется. Он всегда подчиняется. Выполняет все приказы беспрекословно, не задавая лишних вопросов и лишнего тоже не делая. Замечательный, достойный сотрудник, правда дохуя болтливый, заботливый и тупой временами (почти всегда). Раздражает и выжимает всю желчь, высасывая изо рта вместе с терпением, которое скоро порвётся к чёрту, а потом и шея сломается, и лица не останется, и голосовых связок тоже (он готов их вырвать зубами: впиться в шею, выпить крови, откусить кусок плоти, выплюнуть и выбросить, а потом вырвать, вцепившись железной |оно ржавеет, ты знаешь?| хваткой). Прекрасный сценарий. Грязный, но ему так нравится. Канеки манит его к себе пальцем, и чешуи похрустывают в немом кабинете. Фурута не раздумывая подходит почти вплотную, ставит колено меж его ног и опирается на подлокотники, наклоняясь к лицу |своеобразный рефлекс: дан сигнал — выполняй. всё равно не сможешь остановиться на полпути.| — Что-то не так? — Фурута, отдавшись вниманию Канеки полностью, послушно ожидает очередного приказа — после такого его нельзя не дать. — Командир. Канеки смотрит на него в ответ, поблёскивая серебром |или тебе в очередной раз кажется, и он смотрит сквозь твоё существо.| Задумчиво поднимает ладонь и проводит по острой скуле когтем, нажимает до проступающей крови. Линия пореза получается до невозможности ровной, а капля крови, оставшаяся на когте, скатывающаяся по пальцу, наполнена белыми бликами и кажется чистой и сладкой. В горле встаёт ком, а потом Фурута прикрывает глаза ресницами, наклоняясь к пальцу и вбирая его в рот по фалангу. |всё время, всё чёртово время вот так.| Канеки проводит когтем по нёбу и передним верхним зубам во рту и вынуждает открыть рот. Фурута выпускает палец изо рта, тянет слюну, и приходится ещё раз провести по когтю языком, прежде чем Канеки произнесёт поражающее: — Почему бы тебе меня не съесть? Фурута замирает и смотрит Канеки в лицо, впервые с сожалением и неким презрением |и ты туда же.| Канеки противно: голоса в голове начинают гудеть с новой силой, и он кладёт на его шею руку, сжимая почти до хруста. Не хочет слышать ответа на вопрос — разберётся во всём сам |только не поддавайся.| Канеки проводит пальцами по сухим губам. Фурута шумно сглатывает и молчит, ожидая очередной команды. — Тебе же нужно это — моя смерть, — Канеки запускает пальцы в его волосы, мягкие-мягкие, и тянет за них к себе, дыша в губы. — Мне тоже нужно это. Фурута невольно срывается на тихий смех. Смеётся и дышит в его губы, вдыхая запахи вокруг |резкий запах одеколона и плоти — ты голоден, ты не по-человечески голоден.| — Вы думали, всё будет так просто? — он поднимает глаза и прижимается губами к губам. — Думали, что я дам вам то, чего так сильно желаете? — кладёт ладонь на шею в ответ, и взгляд потухает: презрение и жалость сменяется безразличием и глупой шуткой. — Смешно. Канеки внимательно слушает, пытаясь сосредоточиться лишь на голосе Фуруты |но они не успокаиваются: гудят, шумят, вскрикивают.| |он на грани молитвы и раскаяния.| |может, небо скажет, что он делает не так.| Он становится инициатором поцелуя, сжимая на затылке волосы Фуруты в кулаке, пока он скользит руками по телу, заставляя дрожать |опускается к тебе на колени, и ты ловишь ощущения дежавю.| |ты знаешь, как он к ней относится, и всё равно продолжаешь сравнивать.| |ты жесток, но тебе же похуй.| Руки сами ложатся на тонкую талию |он весь из себя сама элегантность и красота, кажется хрупкой игрушкой, которую очень легко сломать.| |хватит играться в куклы| и сжимают бока, пока сплетаются языки. Канеки кусает губы, и Фурута сжимает плечи пальцами, пытаясь отстраниться и посмотреть в глаза. Открывает свои: в чужих холод и никакого желания жить — всё бессмысленно и бесполезно. Снова. Фурута разрывает поцелуй и ласки, утыкается лбом в его плечо и смеётся, тихо и надрывно, словно на грани рыданий. — Глядя на вас, хочется умереть ещё больше, — он кривит губы в чём-то наподобие тупой усмешки и не находит сил и смелости поднять голову. Канеки впервые хочется прижать кого-то к себе |он не жертва, он твой убийца.| |рано или поздно всё закончится.| |как ни странно, но хотелось бы не одному подохнуть.| |ты тянешь его с собой и пытаешься убедить в обратном.| |эдем не примет двух.| |это игра на выживание, где тебе хочется сдохнуть первым.| |не мори его голодом — отдайся. если отдаваться кому-то, то появляется смысл, верно?|***
|если бы можно было избежать собственной казни, он бы сделал это прямо сейчас.| Канеки не может видеть через тьму. Она не светлеет и не расходится слоями, как бы он не старался напрячь глаза. Темнота, темнота, темнота — она давит со всех сторон и ракурсов, а все остальные чувства пугающе обостряются. |страх неизвестности и неизведанного заставляют думать о страхе смерти.| Он чувствует чужие руки на своём теле — он проводит ладонями от груди до бёдер. Когти и ногти царапают стену на автомате, и в мозгу появляется желание давних времён — расцарапать себе глаза до крови и гноя, боясь темноты и страдая клаустрофобией. |страх, страх и страх — ты чувствуешь себя маленьким ребёнком в плену полуночной тьмы.| 240 просыпается где-то далеко, и вместо голоса вырывается хрип, будто от безостановочных рыданий. — Тебе больно? — бархатный голос Фуруты слишком хорошо успокаивает, и это абсурдно пугает ещё сильнее. Его пальцы вплетаются в волосы, и он притягивает к себе. — Я могу защитить тебя от них, — звучит так, словно Бог его наконец-то услышал |он никогда не верил и не молился.| Фурута замолкает, подбирая слова, и на ухо шепчет, словно льёт мёд: — Я же могу понять тебя. Твои желания и гонения себя к чёрту. Обращение на “ты” звучит, словно успокоительное, и Канеки шумно сглатывает, царапая стену ещё раз. Руками он нащупывает его колени, проводит по бёдрам, с интересом сжимает ягодицы и ждёт реакции: Фурута прижимается к нему сильнее и кладёт ладони на щёки. |если бы можно было увидеть лицо...| — Ты улыбаешься? — он спрашивает со свойственной Хайсе наивностью, пока Фурута впопыхах вынимает из петель пуговицы его рубашки. — Я не вижу. Он слышит, как Фурута останавливается и взмахивает волосами — резко поднял голову. Не знает, смотрит ли он, или нет, но чувствует чересчур нежное прикосновение к щеке — Фурута проводит большим пальцем по скуле и смазывает слезу |плакса.| — Я знаю, — Фурута давит в себе что-то подобное смеху. — Разве неведение не интересней? — Он проводит по голой груди подушечками пальцев. Канеки поджимает губы и отворачивается, цокая языком по привычке. — Я боюсь темноты, — он буквально шипит это, и Фурута не сдерживает улыбки — она ощутима даже в интонации. — Как мило, — Фурута прикасается губами к дрожащей вене на шее, и Канеки почти задыхается. |ему никто не даст сделать это сейчас и насовсем.| |а так хотелось сдохнуть в подобной мерзости.| Фурута прикусывает кожу вместе с веной и глотает солёный её привкус вместе с льющейся в рот кровью. Лишь смачивает горло — пересохло после сдержанного смеха. |ты пытаешься найти в этом что-то ироничное и смешное, но пробивает только на плач.| |ты уже вырос из этого, а он остаётся таким же взрослым ребёнком.| |отвратительно, как тебе скоро пришлось повзрослеть.| Он слушает частое сердцебиение Канеки, отдающееся в висках с значительной силой звука, и думает, как было бы неплохо сегодня из него что-нибудь вырвать: жизнь, например. Хотя бы на минуту, а потом снова заставить его воскреснуть — разочаровать и разозлить до глубины души, до истеричного плача, до очередного приступа бессмыслицы и отчаяния. |он так красиво страдал из-за тебя [для тебя — насладись сполна] всё это время, и каждой клеткой тела ненавидел и обвинял [чистейшая ненависть переросла в самобичевание — он сам во всём виноват, идиот]. сейчас он готов отдаться тебе полностью. готов снова пойти на смерть, и на этот раз чтоб наверняка.| Фурута кусает плечи, отпуская шею, и из неё на лицо и грудь брызгает ароматная кровь. Он целует его в губы, заполняя рот языком, вкусом крови и эпителиальных тканей, пожирает с недолюбовью |ты так называешь ненависть| и очередным обвинением. |он остаётся твоим виноватым, и ты не хочешь ничего менять.| |он согласен на всё — на игры, на пытки, на смерть.| |развлекайся, пока есть время.| |вы оба потеряли всё заранее, чтоб потом просто сыграть в сожаление.| |не хотите ничего вернуть — не хотите стараться — таким вход в эдем закрыт.| |вы и не пытались в него попасть — падаете всё ниже и не хотите остановиться.| |смерть не приносит блаженство — очередная апатия, только вечная.| |вы боитесь темноты — боитесь того, что будет после смерти.| |вы живёте, потому что вам некуда деться.| |выхода нет.| |сгорай, гори.|