.colors.

      Раннее детство — тусклая, вездесущая пелена, отдающая серостью и, кажется, пылью.       Ненароком проскальзывают проблески фальшивых улыбок родителей, лицо безымянной девчонки, когда-то в далеком прошлом протянувшей мальчику из песочницы ромашку.       Но даже эти огоньки света блекли, неизбежно гасли, плесневели стереотипами, вдолбленными в неокрепшую маленькую голову беспощадными молотками жизни. «Хорошо учиться, закончить школу с красным дипломом, поступить в университет, потом стать юристом, отыскать красивую жену, завести стайку детей вместо щенков, о которых ты мечтал в пять лет, и воспитать из них маленькие копии самого себя»       Эти слова продавили себе место в черепной коробке и ни в какую не желали уходить. Где-то на задворках разума билась навязчивая мысль: «благодаря таким, как ты, мир еще жив, существует, не погрязший в преступности и беспределе.»       Всему нужен баланс, равноценный обмен. Всем нужна исполнительная зверушка. Всем нужен маленький робот из четвертого «Б» класса. Мальчик с программами и установками в голове ответит у доски на отлично, поможет преподавателю разбить класс на некрасивые пары и крикнет что «Венька шпаргалку в рукаве запрятал!». Кукольный мальчик на обиженные взгляды одноклассников ответит прозрачным взглядом невидящих глаз и поджатой линией сухих губ.       Такой мальчик нужен всем. Нужен заводам, образовательной статистике в завтрашнем выпуске новостей, нужен микросхемам в запылившихся мозгах.       Такой мальчик не нужен только Юрочке Баранкину.       Юрочка Баранкин бросает ржавое пустое тело такого мальчика в стену и смотрит в бессмысленные серые глаза.       Юрочка Баранкин криво ухмыляется и живописно разглагольствует о прогнившем обществе, будто отчеканивая монолог Чацкого (до которого ему ещё учиться и учиться). Возможно, живописи и нет, возможно Юрочка просто грязно ругается, путается в словах и допускает одну речевую ошибку за другой. Но изо рта его, вместе со словами стекают краски. Тонкими струйками бегут по губам, и капают на чужое сердце. В сердце неполадки — оно путает жгучий голубой, розовый, жёлтый с алой и очень холодной кровью, разгоняет инородные цвета по ветхому организму и, кажется, мозг тоже начинает сбоить, ведь       Бога нет, а настоящая утопия не будет построена. Мироздание мертво, есть только лжецы и лицемеры, не оставившие на планете живого места, и ты, безвольная покорная марионетка, одна из них. И ты сдохнешь в окружении таких же машин, а душа — то, что сложно ей назвать, — покроется плесенью.       Разумеется, разумеется это всё просто ошибка. Голубой залил мыслеприёмник, а зелёный просочился в самые дальние уголки и щели, о которых ничтожный мальчик и не подозревал, преображая что-то, что Юрочка кричал ему в лицо матом — какой нехороший поступок, следует доложить его матери, — в это неприятное подобие философских размышлений Зины Фокиной.       «Баранкин! Будь человеком!» — звучит со всех сторон, и в системный блок закрадываются смутные сомнения в отсутствии ноги или почки у Юры. Может Зиночка говорит о лишней хромосоме? В противном случае, чего-то нечеловеческого в Баранкине совсем нет. Впрочем, в людях пустой мальчик никогда не разбирался.       Теперь этот мальчик потихоньку срывается, падает. Худые пальцы ожесточённо скребут поверхность серого разума, но под сантиметровым слоем пыли волнуется и переливается мерзкий, тошнотворный пурпурный, в ошпаривающих волнах жидкого золота можно захлебнуться, черепная коробка расцветает зеленью ромашек, а в стенки желудка то и дело стучатся и щекочут до несдерживаемого смеха узорчатые голубые крылья махаонов. * * *       Удаляющаяся спина хулигана, родная, отчего-то гнетущая тишина включают реальность, запускают затормозившие шестерёнки. Юрочка Баранкин уходит, и с каждым его шагом по телу эхом проносится волна боли. Застывшие рамки мира сдавливают лёгкие, а перед глазами картина дурманяще плывёт.       Поднять учебники, пожаловаться на поведение Баранкина учителю, вернуться домой, сделать уроки… — упорно долбит установка, и исходит такими невообразимыми глюками и кляксами, что махаоны начинают в панике метаться внутри живота, не вызывая ничего кроме сравнения с омерзительными белокрылыми вредителями.       Программа идёт под откос. Где-то на этапе «настучать на Юрочку» становится стыдно, плохо и грустно. * * *       Костя Малинин лежит на полу, в окружении учебников и тетрадей. А затем, истекая всеми цветами радуги, приподнимает веки и впервые открывает серому миру взгляд чистых, лазурно-голубых глаз.