сколько таких зубодробительно прекрасных было в истории? словно бы с обложки сошёл, но сразу замарал свою идеальность в масляных пятнах реальности.
с самого начала я знала, что ничем хорошим это не кончится. слишком предсказуемо - брать, и вот так вот влюбляться ни с того, ни с сего. конечно, это не произошло по щелчку пальцев, потому что жизнь едва ли тянет на бульварный роман, коих прочитано мною было в избытке в погоне убить скуку. с первого взгляда не получилось, потому что ты одарил меня взглядом, полным пронзающей жгучей ненависти. видимо фраза "извините, у нас закончился шоколадный сироп" вызывает в людях неконтролируемое желание убивать. — прости его, — говорит в тот вечер юноша, подоспевший сразу после твоего ухода, — у нас был непростой день сегодня, и он срывается на всех. — всё в порядке, не переживайте, — отвечаю я, проглатывая обиду и сразу же заедая её натянутой улыбкой. в ответ он кивает и уходит, спрятав руки в карманах своей мешковатой синей ветровки. когда я увидела тебя в следующий раз, через неделю, может меньше - какая разница, если тут время тянется словно резина - столик занимал уже не один человек, а целая компания, которая увлечённо переговаривалась между собой, иногда переходя на повышенные тона. на самом деле, я даже не запоминала всех посетителей - слишком много нужно удержать в голове, но колоритный любитель шоколада остался размытым пятнышком в памяти, и начинал понемногу набирать резкости изображения. — привет, я ваша официантка, что бы вы хотели на завтрак? — с натяжкой можно четыре часа утра назвать завтраком. единственное, что приходит на ум - "отличное время для сна". — привет! будь добра... — поток заказов записываю на полном автомате. говорит ото всех парень в бордовой курке. на прошлой неделе была синяя, если я правильно запомнила. в голове бешено пляшет мысль: скажи что-нибудь, что угодно про шоколад. — могу предложить к панкейкам клубничный или шоколадный сироп, — опережая приоткрывшего рот блондина говорю я, и наблюдаю за тем, как он слегка заторможенно кивает, хлопая глазами за полупрозрачными солнечными очками. и на какой чёрт они ему в помещении, на улице самая настоящая ночь, освещение у нас в зале тоже ни к чёрту. — буду приносить ваши заказы по мере готовности, ладно? сперва подать напитки или вместе с завтраком? — все сидящие согласились на то, чтобы я меньше бегала и подала всё сразу. это ли не счастье? хотя, судя по их виду, некоторым чашечка кофе была просто необходима для продолжения функционирования. странные они. ухожу на кухню, чтобы разбудить нашего повара, который и не думал верить в то, что кто-то способен придти на настолько ранний завтрак. вообще, по регламенту, завтраки начинаются с шести утра, но эти парни выглядели так, будто им необходимо что-то полезнее луковых колец и стакана кока-колы.***
после этого компания зачастила в кафе, и каждый раз они приходили в неожиданное время. и ни разу их не было в нормальное. я стала брать больше ночных смен, потому что в тёмное время суток сравнительно спокойнее, и до прихода "седьмого столика" моё одиночество очень редко скрашивалось единичными посетителями. а в свободное время можно, наконец, почитать что-нибудь под дребезжание старого музыкального аппарата, находящегося неподалёку от кассы. самый, кажется, громкий столик неизменно занимает своё уже практически законное место, угощаясь блюдами, состряпанными поваром, которому в очередной раз за ночь не дали подремать. по правде, мне бы и самой подремать. и подремать, и позавтракать, потому что заняться здесь совершенно нечем - книга закончилась ещё полчаса назад, а других занятий предусмотрено не было. бездумно натираю стойку, лишь бы чем-то себя занять, коротая время, которое совершенно не желало течь хоть капельку быстрее. — хэй, дамочка? да-да, дорогая, ты. не хочешь присоединиться к нам, а заодно и рассудить спор? — а я ведь почти заснула! но от такого предложения отказываться попросту грубо, да и ребята вроде неплохие, за исключением того, что очень часто пререкаются, но каждый раз мирятся и выходят на улицу лучшими в мире друзьями. ковыляю к столику, на ходу поправляя форменную футболку и несколько раз моргаю, чтобы вернуть хоть небольшой процент остроты зрению. мне услужливо освобождают место с краю - как раз напротив того блондина, а рядом с ним сидит юноша, поменявший уже бесчисленное количество курток. "самый голосистый", - подмечаю я, как только он начинает говорить. речь у него, право, живая и богатая, насыщенная всякими словечками. он говорит что-то об ударных и клавишах, но я ни черта в этом не смыслю, поэтому тупо слежу взглядом за его воодушевлением, с умным видом изредка кивая. спустя несколько секунд после окончания речи, тишину наконец прерывают: — ну ты даёшь, совсем бедняжку загрузил. я-то думал, что ты только по отношению к нам так жесток, — подаёт голос юноша слева от меня, — это фредди, он музыкальный фанатик и убийца одновременно. — совершенно забыл представиться, прошу прощения. фредди меркьюри, мисс, — он улыбается так, что сразу становится как-то уютно. чувствуешь себя словно в безопасности, — ну а этот, — указывает на своего друга, — брайан. он просто космический кретин и совершенно не хочет меня слушать. перепалка возобновляется, но нахождение в эпицентре кое-что мне даёт: причина спора. как оказалось, они музыканты, по ночам выступающие или репетирующие. на этот раз они не могут определиться с музыкальным сопровождением новой песни, из-за чего ещё ни разу не отрепетировали её целиком: у каждого есть свой вариант, но других он не устраивает. блондин напротив погрузился в свою записную книжку, совершенно не обращая на разгоревшийся спор внимания. солнцезащитные очки опасно держались на кончике носа, вызывая едва контролируемое желание их поправить, но он просто поднял их на голову, вместе с этим убирая нависшие на лоб пряди светлых волос. — кстати, я джон, — сообщил мне четвёртый юноша, сидевший за брайаном, который приподнялся со своего места, схлестнувшись с фредди в битве аргументов. он единственный из всех пил чай и действительно ел свой завтрак, а не гонял выпечку по тарелке, размазывая и смешивая сиропы, — это роджер, — кивает он на блондина, — обычно он не такой, но сегодня день странный какой-то. ещё бы.***
тейлор заскакивает в репетиционную, и по одному его виду ясно: он готов убивать. шея у него при этом покрыта красными пятнами, заходящими на высокие скулы. так всегда происходит, когда он особенно раздражён. мне не нравится, когда люди злятся, но даже это он ухитряется делать как-то неуловимо красиво. светлая кожа убийственно контрастирует с тёмно-зелёным воротником рубашки, пока родж рыскает по комнатушке, старательно заглядывая во все углы. схожусь во мнениях сама с собой, что спрашивать, что именно он пытается выискать, лучше не нужно, и лишь обнимаю колени, забравшись на диван с ногами. белым кроссовкам не суждено постоять спокойно, и через пару мгновений они оказываются где-то в недрах темноты под этим самым диваном, благодаря роджеровским усилиям, который то ли со злости, то ли от из вредности запихнул их вглубь. цокаю языком, едва удерживая себя от закатывания глаз: ненавижу, когда ты так делаешь. внутри моментально просыпается хнычущий ребёнок: «за что ты так со мной?» нет, ну правда, чего я тебе сделала, чем заслужила такое? лицо твоё отчего-то смягчается. проходит пара тонких секунд, которые где-то вдали от чёрной дыры тянутся десятилетиями, и ты уже сам протягиваешь руку в поддиванную пустоту, силясь нашарить там плоды собственной злости.***
в выступлениях "квин" было то самое незримое что-то, которое отличает группу от десятков остальных. сложно объяснить на пальцах: это надо видеть. я не знаю, что есть внутри нас, та условная душа, которая управляет действиями, но в этом случае всё было сосредоточено на четырёх мужчинах, находящихся на не особо большой сцене местного паба, куда по пятничным вечерам стекалась окружная молодёжь. самое чарующее заключается в том, что так думаю не только я. некоторые целенаправленно ходят на выступления группы и старательно выискивают взгляды участников в толпе, завороженно замирая, всё же поймав его - на секунду, две, но этого хватает для замечательного настроения. фредди, захмелевший от концертных эмоций, вливает в себя ещё и пинту пива, чтобы уравновесить баланс пьяности между телом и разумом, и затем почти грациозно опускается на средней мягкости сиденье, занятое мною с самого начала вечера. на меркьюри приятно смотреть, потому что он выглядит самым счастливым человеком на планете, и ничего ему больше не нужно. — где остальные? — обычно все собираются за столиком, обмывая очередное блестящее выступление, но сегодня никого, кроме вокалиста не видать, да и того пришлось ждать, с трепетом высматривая в толпе. — дай-ка подумать... дикки свалил сразу после, у него там какие-то дела, мэй остался болтать со студенточками, что-то вроде интервью. они и меня хотели приплести, но ты же знаешь, я ненавижу все эти разговоры. родж направлялся к бару, а потом его не видно было. интересно получается. бросив, что сейчас вернусь, двигаюсь через толпу прямо к барной стойке, чтобы взять две пинты - себе и фреду - не обращая внимания за навязчивые мысли, поселившиеся где-то в голове: это ведь предлог. предло-о-ог. пока бармен колдует над стаканами, оглядываюсь по сторонам - из чистого интереса, мало ли, знакомых встречу, будет кого пригласить за столик - и выцепляю из толпы роджеровские растрёпанные пряди, переливающиеся радугой под цветастым освещением. едва не окликаю его, но заметив, что он не один, резко отворачиваюсь и забираю заказ, уже ожидающий меня. отпиваю горький напиток - гадость вообще-то, и направляюсь назад, очень надеясь на удачный исход миссии "донеси полные стаканы до стола, ничего не разлив".***
маргарет. маргарет, которая думает, что она особенная. особенная, потому что роджер тейлор целует её ключицы, словно мантру повторяя: хочу-хочу-хочу. а я силюсь не забыть её имя, пока мы сидим в студии звукозаписи. мар-га-рет. маргарет развалилась на диване и листает журнал, вынуждая меня тесниться на стуле. хочется сказать что-нибудь резкое, что-нибудь эдакое, но я в тот же момент буду объявлена врагом народа за несоблюдение тишины в студии. "квин" записывают первое демо, и это ощущается словно величайший исторический момент, по крайней мере в моей жизни. сомневаюсь, что когда-нибудь мне придётся ещё раз побывать в таком месте, ещё и ночью. именно после таких бессонных ночей они приходили ко мне на ранний завтрак, без конца споря о лучшем звучании. но теперь, правда, всё изменилось, и каждая реплика была понятна. да что там понятна, я сама принимала участие в спорах, сохраняя нейтралитет и выступая в роли справедливой судьи. это греет где-то изнутри. кажется почти фантастическим факт того, что эти ребята приняли меня в свой дружеский состав, общаясь наравне и выдавая проходки на каждое выступление, даже если я не могла придти. правда, потом оказывалось, что все планы можно отложить ради такого события. кто-то мог бы сказать, что я отдавалась такому чувству и влиянию компании, но я предпочитаю думать, что живу моментом. ах, знала бы ты, эм, что таких особенных у роджера были если не сотни, то с десяток имелся точно. было жаль миловидную блондинку, но оставалась хоть мизерная надежда на то, что она понимала, на что идёт, влюбляясь в роджера тейлора, который одним своим взглядом способен пригвоздить к полу или вознести на небеса. конечно же, выражаясь фигурально. но глаза у него до ужаса живые, завораживающие, как и он сам. как поглядит на тебя - считай, пропащая душа.***
— мы отправляемся в тур! — разрывает тонкую, словно бабочкины крылья, тишину меркурий, — совсем небольшой, всего лишь великобритания на разогреве... окончание фразы тонет в радостных криках. я тоже не могу сдержать счастья и гордости, потому что, чёрт возьми, "квин" достойны этого так, как никто другой, и на насколько мгновений даже забываю, что это значит - отпустить их. не видеть ближайших в жизни людей несколько месяцев. может, даже полгода. чувства опять смешиваются, и вновь маленький ребёнок напоминает о себе: "моё! не хочу ни с кем делить!". нерационально это. фредди, уже вовсю празднующий, ставит свой бокал передо мной и подсаживается на соседний стул, пытаясь проследить за взглядом. не хочу портить такой красивый и счастливый вечер, но от его внимательного взора ничего скрыть невозможно. и он видит: что-то не так. — хочешь с нами? — вдруг спрашивает фред, и я задумываюсь. в голове проносятся картины, идеалистические, но абсолютно прекрасные, наполненные холодным солнцем и оранжевой дорожной романтикой. а потом дверь трейлера отворяется, и появляется роджер, обнимающий за рёбра свою новую пассию. почему-то в моём воображении у неё слишком яркая зелёная майка и несочетающийся шейный платок горчичного оттенка, но его, кажется, это заботит в последнюю очередь. — хочу, — внезапно даже для себя соглашаюсь, мысленно взвывая: ну вот, обеспечила себе очередную боль собственноручно. за душой немного денег и средних размеров чемодан с одеждой. романтичнее бы было, будь у меня вообще ни гроша, но не зря я усердно вкалываю последний год; можно позволить устроить себе отпуск. да хоть с постоянными нервотрёпками, хоть с девицами в цветастых платках, но иначе жить, подсказывает что-то внутри, я уже не смогу.***
какой же это город по счёту? вроде шестнадцатый, но я уже ни в чём не уверена, заполняя свои пробелы в арифметике ароматными коктейлями в самых разных барах и кафе. сегодня, правда, не хочется. сегодня вообще ничего не хочется, поэтому я остаюсь в трейлере, даже не выбираясь насладиться репетицией. это драйвово, не спорю, но есть такие дни, в которые даже дышать с трудом удаётся, и этот как раз из таких. ополовиненная кружка с уже остывающим чаем неподвижно стоит на столе, дополняя композицию «одиночество с книгой». за окном антураж будто подыгрывает - вот тебе и серые тучи, и серые строения, и серые лужи, будто на весь этот мирок смотришь сквозь фирменные тейлоровские очки. может быть, он смотрит на мир так ярко, что приходится убавлять краски? поражаюсь глупости собственных мыслей, тут же замечая знакомую до хруста в пальцах оправу, второпях оставленную на соседствующей тумбе. похоже, манчестер показался ему достаточно блёклым.***
роджер заваливается в трейлер поздним-поздним вечером, почти ночью. по тому, как медленно он карабкается по ступенькам, делаю вывод, что он ещё и пьяный. странно даже. не нашёл себе лучшего ночлега, чем смертельно надоевший уже автобус, в котором протекала большая часть концертного тура. по обыкновению, если мы остаёмся в городе на несколько дней, то парни заселяются в отель или ищут варианты для ночлега после выступлений, у меня же такой возможности нет. денег немного, помните? поэтому я остаюсь в трейлере, ночуя на не отличающихся размером, но ставших уже привычными кроватях. в моём уголке было довольно удобно, и над полкой для всякой мелочи даже висели фотографии - групповые, города, в которых мы побывали, или просто каждый по отдельности. когда просто так ехать становится невыносимо, я готова фотографировать любое нечто, что хоть немного привлечёт внимание, лишь бы скоротать время в пути. подвыпивший тейлор, которого я заприметила уже на подходе, из панорамного окна, отвлёк меня от книги, которой брайан пополнил нашу общую и ужасно скудную библиотеку. что-то про космос и всё такое. часть слов я не понимаю, но общий интерес к произведению не терялся на протяжении всего вечера. но, кажется, ради такого гостя чтение придётся отложить, каким бы захватывающим оно не было. блондин на ощупь стягивает с себя кожанку, так же на ощупь цепляя её за один из четырёх крючков у входа, и проходит вглубь, падая-усаживаясь на стул прямо напротив меня. шарится по карманам, разочарованно ероша чёлку: — кажется я просрал свои очки. почитать точно не дадут. захлопываю книгу, положив вместо закладки игральную карту, которая оставалась на столе ещё с прошлого вечера, и оставляю её на тумбе, заодно забирая "пропажу". — гляди, — стараюсь максимально аккуратно усадить прозрачные носоупоры на переносице, при этом не зацепив дужками волосы, — вроде на месте. вдруг становится тихо. не просто тихо, а хрустально тихо, так, будто любой звук может эту атмосферу разбить на десятки осколков, которые распорют нежную кожу. родж сначала вообще не понимает, что произошло, а потом расплывается в хмельной улыбке, отдающей чем-то сладким, едва слышно выдыхает, пока я боюсь сделать вдох. отстраняюсь, проходя к тейлоровской постели, и сдёргиваю кое-как наброшенное утром покрывало, перегибая ткань пополам снова и снова, чтобы можно было убрать в специально предназначенный для этого ящик под кроватью, и на несколько секунд застываю перед окном, наполовину скрытым шторой, которая больше тянет на пылесборник. на улицы заступает ночь под предводительством луны, и лишь одинокие окна света прорезают окутывающую город темноту. вмиг становится свежее и дышится легче. тейлор уже задремал прямо на стуле, оперевшись о собственные руки. напульсник за целый вечер сполз с запястья ближе к ладони, не оставляя мне ничего, кроме желания стянуть его с роджеровой руки так аккуратно, чтобы не потревожить пока что хрупкий сон. с этим я успешно справляюсь, освободив аккуратные запястья от защиты, как и с очками, смотрящимися совершенно нелепо в такой ситуации. — родж, сделай четыре шага и окажешься в кровати, хорошо? — несильно пихаю барабанщика в плечо. он разлепляет умильно-сонные глаза и понимает, чего я от него хочу. медленно встаёт и делает ровно четыре больших шага, после чего заваливается в кровать не раздеваясь, уткнувшись лицом в подушку. я прекрасно знаю, что так он не заснёт: слишком жарко, да и поза не из удобных, поэтому терпеливо жду, когда его терпение закончится, и он сам снимет собственные кеды и перевернётся на бок, после чего накрываю одеялом, перебарывая в себе желание задержаться подольше. это уже совсем странно будет. сама же я долго ворочаюсь, закутавшись в плед - одеяло слишком жаркое - и проваливаюсь в странный сон лишь через несколько часов, прислушиваясь к тейлоровому едва слышному сопению.***
постоянные толчки где-то в области сердца: больно-больно-больно. мерзко. завываю в подушку, прикусывая запястье, но не позволяю себе произнести не звука, будто барьер ставлю: расколешься - признаешь собственное поражение. диагноз до смешного прост и невероятно очевиден: запуталась в тонких шёлковых сетях, расставленных по илистому дну. достать бы ножик, чтобы разрезать оковы, но такового не имеется. да ещё и рыбак в цветастом пиджаке несомненно заметит огромную дырку в собственной тонкой работе. пейзаж за окном совершенно не меняется, дождь лишь прибавляет антуража происходящему, затуманенному лёгкой дымкой от выпивки, с которой было покончено несколько часов назад. а кажется, будто целую жизнь. осознание ударяет больно, точно под рёбра, заставляя сбиваться мысли, дыхание и сердце, которое не желало возвращаться к нормальному, привычному ритму, прекращаясь в вакханаличное: бумбумбум. точно под звуки ударов капель по асфальту, может быть чуть медленнее. знать, что все твои действия и слова, смешанные со взглядами и глубокими морщинами где-то в глубине души, не возымеют успеха, заранее обречённые на провал - ужаснейшее, кажется в мире чувство. безвыходное. но как приказать глупому мозгу перестать? и знаю ведь, что с утра станет легче. чего уж там до собственных проблем, когда существует первостепенная задача: отдавать всё своё сердце безвозмездно.***
привыкнуть к рождеровым пассиям, сменяющим друг друга если не постоянно, то довольно часто, было терпимо. осознание того, что ни к одной он не испытывает эмоциональной привязанности, служило эгоистичным, но всё таки облегчением. создавалось впечатление, что он всё время пытался найти кого-то, но с каждой девушкой, бросающей уже несколько избитое утреннее: "мудак!", надежды таяли, словно клубничное мороженое во время августовской жары. в итоге он находил лишь собственную пачку сигарет в мягкой упаковке и подставлял лицо бледному солнцу, которому не терпелось посмотреть, как же там поживает его любимый. мне тоже не терпится на тебя посмотреть, но нельзя, нельзя же. глупые переговоры с внутренним я: "ну всего разочек, лишь одним глазком!". обрываю сама себя и обхватываю бедную мою черепушку руками, в попытках собрать мысли воедино, а желательно ещё и направить их в рабочее русло. выходит скверно, и сочувствующий взгляд брайана тому подтверждение: — плохо спала? — деловито спрашивает он, помешивая свой кофе чересчур энергично для человека, который полночи отрывался за стойкой. — как ты догадался? — кривлюсь в ответ, одновременно дико радуясь тому, что думы туманные наконец собирают свои липкие клубки и откатываются за пределы сегодняшнего утра. — а вот, — расплывчато улыбается мэй, и очень хочется, чтобы его эта улыбка сопровождала меня на протяжении всего времени, но нет же. красивые черты уродует морщинка, засевшая между бровей, когда он отставляет чашку, — и всё же, ты в порядке? на ответ у меня уходит чуть больше времени, чем нужно. — скорее да, чем нет. сложно объяснить, но я не при смерти, если тебе интересно. брай слабо поднимает правую бровь в тревожном недоверии, но перестаёт выглядеть таким серьёзным, как несколько секунд назад. осознаёт: что-то происходит, но понять не может. оно, наверное, и к лучшему, а то нечестно получится. вроде как обещалась не разваливаться и не раскисать, и сама же заставила друга волноваться и аккуратно выспрашивать о моём тонком душевном строе. надеваю на лицо улыбку, почти искреннюю - как ни крути, приятно, когда о тебе заботятся - и утаскиваю кофе прямо из под мэйевского носа, мол, не зевай, приятель. он даже не не обижается, лишь хлопает по плечу и присоединяется к молчаливому ознакомлению с местными газетами, в которых, по обыкновению, всё было очень плохо.***
совсем скоро рождество, подумать только. а я, словно самая круглая дура, вышла из опостылевшего трейлера в чужой куртке и жду чего-то. возможно чуда. курточка тонкая, джинсовая с лёгкой прокладкой: сгодится разве что для ранней осени, и нечего говорить о конце ноября, который окутал англию едва заметным инеем на окнах по утрам. давно, казалось бы, забытые бульварные романы, которыми можно разве что печь топить, всплывают на подкорках памяти неожиданно ярко, и я чувствую себя одной из этих героинь, над глупостью которых постоянно хихикала, прикрываясь салфеткой. все проблемы тогда казались несусветной мелочью: просто забудь его, красотка, и двигайся дальше сейчас представляется неосуществимой задачей, мысль о которой заставляет едва ли не трястись в горьком припадке отчаянного "никогда". потому что роджера тейлора забыть невозможно, потому что роджер тейлор навечно останется мечущейся по отделам головного мозга искрой - чувства-эмоции-дыхание-мышление, и прогнать его невозможно. сам того не зная, он причиняет огромные муки одним лишь своим существованием. но сейчас как-то иначе всё, будто видится со стороны. ты причиняешь мне боль, а я удивительно стойко сношу все удары, успевая даже восстанавливать поражённые участки. но не ухожу никуда. не могу. мазохизм чистой воды, правда ведь? или я просто схожу с ума.***
города сливаются в однородную серую массу, и отличить вечерние клубы становится слишком сложно: те же песни, те же эмоции, только слушатели каждый раз меняются, за исключением меня. будто зацикленный день. но есть и здесь проблески, дающие возможность глотнуть воздуха хотя бы ненадолго. репетиции в больших залах я люблю. ещё больше - саундчеки. с чинными лицами проверив исправность микрофонов, парни начинают выпускать накопленную усталость и нервное напряжение. ведь каждый раз страшно: а вдруг неисправность? но вот, минута-две, и петля, сжавшая лёгкие, разматывается, потому что всё хорошо. не идеально, но когда так вообще было? самыми живыми они выглядят в гримёрке, непосредственно перед самим выступлением. это тоже волнение: а вдруг у фреда пропадёт голос? а вдруг струны у джона неожиданно порвутся прямо на пальцах, причиняя мучительную боль? брайан скрипит колками, проверив звучание в последний раз, и удовлетворённо откидывается на спинку кресла, убедившись, что ничего не забыл. фредди отплясывает перед зеркалом, растрепав волосы, и разогревает связки, не жалея при этом окружающих. всем страшно, но никто этого не показывает. роджера ещё нет: унёсся минут десять назад, о чём-то ворча, но никто не понял куда и зачем. перебороть своё желание пойти с ним, или хотя бы проверить, оказалось ещё сильнее, чем мечта о минутной тишине, которую можно потратить на блаженное успокоение. — чёрт бы вас побрал! — дверь распахивается на мгновение, и в комнатке появляется тейлор. красные пятна гнева вновь царствуют на красивой шее, глаза словно мечут молнии, как ни странно, милостиво спасая меня от этой кары, — где мои чёртовы палочки? какого хрена их постоянно кто-то куда-то убирает? — их убирают, потому что ты, как правило, кидаешь их на столе или зашвыриваешь под кровать, а потом забываешь об этом, придурок. — помолчал бы, фредди, о забытых цацках! атмосфера электризуется с каждой миллисекундой. кажется, ещё немного, и раскалится до температуры солнца, уничтожая всё живое в округе. а я отчаянно пытаюсь вспомнить нахождение барабанок, любовно замотанных в одну из тейлоровских футболок; старый кейс развалился от старости ещё в лидсе. палочки нашлись довольно быстро: фред тонко намекнул проверить поверхность стола, на котором стояли маленькие закуски и пара бутылок дешёвого алкоголя. среди этого безобразия и покоились инструменты, которые я немедленно отдала роджеру. тот посмотрел на меня непонятным взглядом, пробормотав «спасибо», и засунув барабанки прямо за пояс штанов отвернулся, чтобы нацепить на запястья напульсники. конфликт рассосался, не успев начаться, и атмосфера быстро вернулась в исходную: комфорт. теперь абстрагироваться было проще, и голову заполонила если не тонна, то явный центнер разных раздумий. а что же значил его этот взгляд? был лидером среди остальных, но делать выводы было бессмысленно: в людях я смыслю не больше, чем в игре на фортепиано. просто хочется запомнить то приятное чувство, и испытывать его подольше. что же ты имеешь в виду? у меня постоянное ощущение, будто я что-то упускаю, но никак не пойму что именно. у фреда во взгляде смех, стоит мне только сфокусироваться на действительности. "ты сегодня до кошмарного рассеянная, дорогая", - говорит мне меркьюри, после чего выходит из комнаты сразу на сцену, будто бы в порядке вещей. группа тащится за ним, занимая заранее распределённые места, и выступление начинается. остаюсь стоять за сценой, потому что настроения выходить в зал нет совершенно, тем более, что я действительно не могу сосредоточиться ни на чём конкретном. доносятся звуки выступления, пробуждая желание выскользнуть и в очередной раз глянуть на происходящее в сотый раз за этот год. запретить мне никто не в праве, поэтому устраиваюсь так, чтобы меня не было заметно из зала, и наблюдаю за уже такими родными ребятами, совершенно не представляя, чем бы я занималась сейчас, если бы не они. наверное, выходила бы на смену, собрав волосы в высокий хвост и вооружившись очередной книжонкой, которой хватит на целую ночь. и не было бы громогласных споров, и панкейков с шоколадным сиропом поздней ночью-ранним утром. ни фотографий, украшающих мою стену, ни фреддиных дизайнерских вещей, которые выглядели весьма странно, но при этом невероятно притягательно. джона, который спускал всю мелочь на уличный телефон и пил исключительно чай, и брайана, который нашёл свою любовь в гитаре и научных работах. и роджера, который плотно обосновался в мыслях, что бы было, если бы не было и его тоже? их всех. страшно, и дышать по принципу "живи настоящим" не получается, потому что я знаю одну печальную правду: всё хорошее рано или поздно заканчивается.***
— роджер дорог мне, понимаешь? но меня он никогда так близко к себе не подпустит, точно говорю. было непривычно видеть меркурия таким. словно снял свой повседневный лоск. неугасающая, казалось, улыбка, медленно растворялась, потому что даже самому яркому солнцу суждено прекратить существование. фред вновь будет улыбаться, но в его глазах будет видно лишь отзеркаленное отражение прошлого. хочется обнять его, и сказать тысячу раз, что всё будет в порядке, всё хорошо, но мы оба знаем, что это не так. неуловимые, невидимые глазу изменения затронут каждого, пусть он хоть троекратно умножит свою хвалёную браваду. вместо скупых жалостей глушим чай, просматривая фотокарточки, и я прижимаюсь к родному теплу, чувствуя себя почти спокойно. с роджером было иначе. роджер выключает яркие краски и засыпает сидя, оперевшись об подставленную ладонь, когда у него резко заканчиваются силы.***
сегодня рождество. моё первое рождество вдали от дома - шутка ли, целых двести миль, но я совершенно не скучаю и мне ни капельки не грустно, потому что я нахожусь в окружении, кажется, лучших людей в собственном маленьком мирке. мы собрались в трейлере, потому что денег осталось критически мало, а до последнего выступления в этом году ещё нужно дожить. зато снег идёт с самого утра, причём такой, каким и должен быть - падает крупными хлопьями, укрывая серый асфальт. за широкими окнами вечереет, и не видно ничего, кроме белых деревьев, горделиво выстроившихся в ряд. нечасто можно увидеть такое, но этот год кажется искренне волшебным, и к тому же, какое рождество без чудес? наше жилое пространство было украшено сподручными вещами как только можно (и нельзя). на столе мы пытались соорудить символ мира. не сказать, что он вышел лучшим на свете, но казался довольно милым, несмотря на свою неказистость. фредди хотел повесить омелу, но эту идею я отмела сразу: это было бы слишком неловко для всех, кроме, разумеется, него самого. но мне со стыда проваливаться совершенно не хочется, поэтому небольшой кустарничек аккуратно возвышался в импровизированной вазе, которую создали из пустой бутылки колы. все уже захмелели, вливая в себя пряный эль, и вновь начали какой-то несущественный и ленивый спор, заставляя меня тихо прятать улыбку за стаканом и время от времени кидать взгляд в сторону роджера, на которого я честно старалась не смотреть слишком часто. он как всегда убийственно красив - словно картина в галерее искусств, достойная лувра: глаза блестят ярко, словно путеводные звёзды, и улыбка глубоко искренняя, такую тёплую и спокойную можно увидеть нечасто. ну вот, я опять пялюсь, но сил отвести взор просто нет, к тому же, он даже не замечает, болтая с джоном, но вдруг берёт и поворачивается ко мне, смотрит прямо в глаза, сохраняя те тёплые искры во взгляде. — с рождеством, — меня ведёт, и ничего лучше придумать не получается: улыбка на чужом, но таком родном лице становится шире, появляются морщинки у глаз. — кто-то совсем не умеет пить, да? — ну и это тоже. ты, как и всегда, бесконечно прав. заводишь какой-то отвлечённый разговор, а меня неумолимо тянет в сон. слишком тепло, слишком хорошо, чтобы быть правдой.***
— ты поедешь в океанию? — просто так, поедешь. без "нас" или "со мной". хочется разрыдаться. хочется вырвать оглушающую сигарету из аккуратных пальцев, переломить пополам, ко всем чертям растоптать хлипкой подошвой осеннего ботинка. — нет, — хочется сказать так много, объясниться: "ну не могу я так", но изо рта не вылетает ни звука. всё застревает где-то на полпути к лёгким. глубокий вдох, как перед последним припевом, когда требуется вся мощь собственных связок. ну же, попроси меня остаться. скажи, что тебе не всё равно. размашисто стряхиваешь пепел, не слишком заботясь о том, куда он приземлится. и вот, серость остаётся на рукаве тёмного утеплённого пальто. будет заметно. невзрачные тучи нависают над ливерпулем, не давая бледному солнцу любоваться январским рассветом. хочется порвать фото: слишком много всего случилось в илистом городе.