Трезво мыслить

Ещё одна пьянка после концерта. Кажется, Юре уже не нужен повод чтобы напиться. Да даже и алкоголь не нужен, он постоянно пьян. И знаете, Паша всегда это знал и держал в голове, но, кажется вчера эта святая вера пошатнулась. Хотя лучше всего сказать пошатнулась, совершив тройное сальто и прекрасно упала на шпагат, удивив всех зрителей в зале в лице одного и единственного Личадеева. Да, это был один из тех разов когда Музыченко в пьяном угаре тянулся ко всем целоваться. Да-да тот самый Юра, что вот недавно краснел, рассказывая позорные истории, тот, что всегда слушается Анну Серговну и тот самый, у которого лицо Прусикина на заднице, именно он. В тот день Личадеев действительно потерял землю под ногами, мгновенно погрузившись в происходящее. Он забыл том, где они и что происходит вокруг. Но сегодня уже совсем другой день, другое место, да что говорить — другие люди вокруг. Не считая только Шляпников, они почти всегда рядом и почти всегда всем составом. Чего только стоит вспомнить открытие тату-студии, там даже чьи-то дети бегали и суетились. Язык щипали вчерашний прикус и сегодняшний алкоголь, а сердце — явно не сегодняшний огонь. Голову забили абсолютно разные мысли, порой было тяжело даже понять, как, что, с чем и как связано. Логическая нить уже давно была потеряна в помятом пластиковом стаканчике с пивом, от которого уже по чуть-чуть кружило голову и крутило живот, входя в реакцию с недавно выпитыми за компанию парой-тройкой рюмок водки. Он сам уже не смотрел, что именно пьёт и сколько. Сейчас же Личадеев не придумал ничего лучше чем просто выйти подышать на улицу. Невзирая на октябрьскую прохладу на улице, Паша просто стоял в одной рубашке, закатав рукава. Он просто смотрел в небо, на звезды, легко сокрытые в дымке облаков. В его руке все ещё был тот стаканчик пива, тёплого уже, но тем не менее пива. Хотя, не было похоже, что он собирается его допивать. Парень просто завис, запутавшись в своих мыслях, соединяя красными нитками все моменты: все те касания, слова, действия, что крепко связали его с Музыченко. Если бы не скрип двери сзади и нежное прикосновение тёплой головы на плече, Личадеев так бы и остался там, связанный нитками собственных мыслей. Лёгкая щетина слегка царапала, нет, всего лишь щекотала плечо. Послышался слабый запах алкоголя, было даже сложно понять, какого именно. Руки незваного гостя аккуратно обвились вокруг торса Паши, попутно забирая стакан пива из его рук. — Ты вообще в курсе, что тебе стоит завязывать так нажираться? — наконец первым заговорил Личадеев. — С чего бы вдруг?.. — Тихо раздался хриплый уставший голос с плеча. — Если бы не это, — руки аккуратно покрутили стакан перед лицом Личадеева. — Я бы не мог сделать то, что уже давно планировал. — Что именно? Несколько татуировок в виде члена на лице и ужасную стрижку пьяного барбера? — задористо спросил Паша, тихо смеясь. — Ой да иди ты. — Обиженно рыкнул Музыченко, сильнее щекоча плечо. Между ними снова повисла тишина. Да и пусть. Кто кинется их искать? Серговна? Смирнуха? Не смешите, они уже давно покинули эту «богемную вечеринку», о чем-то сладко воркуя под градусом. Кто знает, где их теперь черт носит. А кроме них музыкантов искать никто не будет — уж больно хочется потом тащить чье-то полумертвое тело домой по темноте. Да и если кого-то из них найдут пьяным под мостом это сразу же раздуют в новость дня, на потеху людям. Да и этим двоим, чего уж таить. Да, именно двоим, пусть даже найдут только одного. Они опять будут сидеть за чем-нибудь, хоть даже соком, Господи, лишь бы не впустую. Будут сидеть вдвоём, болтая о всем, что слышали после предыдущей встречи, о всем что произошло. Пока их милые жены будут яростно обсуждать какое-то событие вчерашнего дня. Этим они и отличались: спокойные и размеренные в браке с задорными и импульсивными. Тёплые руки отпустили торс аккордеониста, полностью перехватив стакан. Уже помятый стакан, слегка пропахший одеколоном Паши и все ещё в чьей-то помаде. Чего только не успел повидать за вечер этот бедный кусок пластика. Достав из-за уха сигарету, Юра полез в карман джинс, пытаясь найти свою зажигалку, но ни в левом, ни в правом её не оказалось. Пока Юра не мог осознать, что в джинсах есть ещё и задние карманы, Личадеев сам достал оттуда зажигалку. Старую, раритетную, кажется, сам Паша ему её подарил, но никто из этого дуэта не мог точно ответить на это вопрос. Зажав кнопку, Личадеев взглянул на пламя, а потом на его отражение в глазах Юры. На отражение этого танцующего, горячего мотылька в его глазах, на то, как этот мотылёк гибнет и тонет в глазах солиста. Точно так же как гибнет в них и тонет Личадеев. Дым зажженной сигареты слегка перекрыл их взгляды друг на друга. — Ох бля… — единственное, что тихо может ответить Паша. Личадеев всегда был тем парнем, что поддерживал атмосферу, не создавал. Эту роль он отдал Юре, что полностью сжёг и развеял его сердце, а после снова исцелил, чтобы продолжить медленно убивать, выпивая всю кровь, медленными глотками и постепенными укусами. Теми укусами, что сегодня остались на плечах, шее и руках Личадеева. Теми засосами, что оставляли багровые следы на спине Паши. Теми жаркими поцелуями, от которых неистово горят губы, теми поцелуями, от которых в голове остаётся только одно слово: «Ещё». Наутро они найдут себя в номере отеля, который вроде как был только для семьи Музыченко. Утром Юра пойдёт в душ, пытаясь проснуться, а Паша… Паша просто продолжит лежать на кровати, снова запутываясь в нитях собственных мыслей. Он не был пьян вчера. Когда-либо, но только не вчера.