Кружка с чаем и пара слов

— Ну и что ты там делал?! — тяжелый шерстяной плед опустился на плечи Ноя. Оуэна редко можно было увидеть в ярости. Разве что тогда, когда он был очень голодным... В остальное время казалось, что в нем нет ни капли злости, лишь безграничная любовь к еде и друзьям. Он расхаживал по кухне туда-сюда, весь на взводе, и кипел, как чайник на плите. — Хмм, дай подумать, что я мог делать в ванной с ножом, держа его над венами? — даже в таком состоянии с непросохшими дорожками слез на щеках, синяками под глазами и многочисленными шрамами на руках, больше не прикрываемыми длинными рукавами свитера, Ной не удержался от сарказма. — Почему ты не рассказал мне..? — Оуэн снял свистящий чайник с плиты, перед этим раза три обжегся и на четвертый догадался надеть варежку. Кипяток струей полился в кружку, начал подниматься пар. — В этом мире полно прогнивших и черствых людей. Из-за таких, как они я и пытался покинуть этот чертов мир, — о другом говорила татуировка на тыльной стороне ладони, перечеркнутая алым порезом, не зажившим до конца — «Эмма». Как он вообще согласился на такую тупость? Парные татуировки... — А ты пришел, не дал закончить и потащил меня к себе домой. Кто виноват, что Оуэн живет по соседству и решил заскочить именно в этот момент? Кто виноват, что дверь в квартиру случайно оставили открытой... И Ноя увидели в состоянии, в каком он меньше всего предпочел бы быть увиденным. Ной чувствовал себя беззащитным. Все порезы хотелось немедленно скрыть, чтобы их не видели, чтобы не спрашивали, что случилось, чтобы Оуэн просто забыл об этом и оставил Ноя в покое. Ной чувствовал, что устал. Устал от Эммы, устал от боли, устал от всего, что с ним происходило, устал наносить себе увечья. Он чувствовал, что находится в темной комнате без выхода. Раньше всякие чувства ему заменял черный юмор вместе с сарказмом, всю эмоциональность — едкие замечания и критика. Что-то пошло не так. В один момент Ноя окутали цепями, в другой ослепили и в конце оставили чахнуть... В одиночестве. — Но что я мог сделать? Просто позволить тебе... Умереть? — слышно, что последнее слово Оуэн произносит с дрожью. Он не поворачивается. Не хочет видеть заплаканного друга, иначе заплачет сам. Пар закручивается в сложные узоры, из которых не может распутаться. Чайный пакетик опускается в горячую воду, и она приобретает коричневый оттенок. Видимо, исчез и дар речи. Ной молчал. «Да», «нет», «отвали», было столько вариантов, но что-то душило, держало за глотку крепкой хваткой. Он продолжал молчать, а липкий ком в горле рос и рос. Очередные тихие всхлипывания послужили Оуэну ответом. И с каждой слезой, катящейся по Ноевым щекам, все больше ломался образ безразличного парня-ледышки, который, казалось, был разбит Эммой в дребезги уже давно. ...Оуэн наконец повернулся. В его глазах больше не было ни ярости, ни грусти, ни беспокойства. В них было лишь сочувствие и желание утешить. — Эти шрамы, — начал он. Раньше Ной никогда не слышал, чтобы Оуэн говорил с такой интонацией. — И я имею в виду, все шрамы... Не исчезнут. Они повлияли на тебя слишком сильно, и просто так от них избавится не получится. Мне не нравится видеть тебя в таком состоянии, дружок, я хочу сделать все возможное, чтобы больше не видеть грусть на твоем лице. Ты самый веселый человек которого я когда-либо встречал..! Разве ты не хочешь вернуть все ко временам когда мы просто веселились и не плакали из-за всяких девчонок, а? Все шрамы можно попытаться залечить. Я залечу твои, если ты позволишь. Вода стала темно-коричневой и крепко пахла. Чай готов. За такое короткое количество времени Ной узнал стороны Оуэна, которые тот никогда не показывал. Он все еще молчал — но дышать стало легче. — Здоровяк... — Ной незаметно для себя усмехнулся. В темной комнате начал брезжить слабый свет. — Ну ты даешь, — он вытер слезы тыльной стороной ладони. Цепи стали гораздо легче. Одно маленькое усилие — и их можно будет сбросить окончательно. — Ну так? — кажется, Оуэн вернулся к нормальной, вечно счастливой версии себя. — Будешь моим персональным лекарем, что ли? А перед Ноем появилась кружка чая, являющаяся тем самым выходом наружу. Оставалось только взять ее в руки. — Ты пьешь с сахаром или без? Холодные ладони немного обжигало, но было приятно. По всей кухне витало что-то теплое, понимающее, что нельзя было описать словами, но можно было почувствовать. — С сахаром, — кивнул Ной и укутался в плед. Совсем скоро Ной выберется. Для этого нужна лишь кружка сладкого чая и пара теплых слов.