Are you cold?

Под мерный стук колёс двое едут в трамвае. За большими обледеневшими окнами проносятся мимо смазанные неоновые вывески и уличные фонари, чтобы потонуть в вечерней синеве декабря. Мидория, прислонившись к плечу Бакуго, с интересом провожает взглядом блестящие огни города, выдыхая тёплые облачка пара на покрасневшие руки. Шелушащиеся, испещрённые шрамами, ледяные ладони неожиданно накрывают чужие — бледные, но очень горячие. — Дай сюда, идиот. Мидория замечает, что Катсуки роняет привычное «идиот» как-то по-особенному, тихо-тихо и только для него. Эта мысль вдруг согревает его лучше всякого огня, Изуку чувствует, как жаром наливаются щёки, потому неумело прячет лицо в шарф. — Спа-спасибо, Каччан, — из-за холода зубы слегка стучат, и он спотыкается на первом слоге. — Идиот, — повторяет Катсуки, прижимаясь ближе к продрогшему Деку. Каждый вечер они возвращаются после учёбы домой одним и тем же маршрутом, на трамвае, и сидят близко-близко, как когда-то в детстве. Так вышло случайно, просто Бакуго однажды сел рядом с «бесполезным Деку» да так и доехал до остановки молча. Вне школы, когда их никто не видит, Каччан ведёт себя с ним гораздо спокойнее, но вместе с тем — страннее. И Изуку действительно не может понять, почему Бакуго такой. Такой тихий, внимательный и… добрый? А ещё эти его прикосновения. То коленом заденет — но это ещё нормально, на общественном транспорте всё-таки едут — то шапку поправит, недовольно цыкнув, то вот так за руки возьмёт. Последнее особенно смущает. Внимание Каччана, такое желанное и недостижимое, теперь полностью приковано к Мидории каждый день, чем тот, стыдно признаться, пользуется во всю. Мягкая улыбка сама расплывается на лице, а сердце бьётся так заполошно, как птица в клетке. Но даже так Катсуки не прекращает бросаться резкими словами и кричать на него в присутствии кого-то из их одноклассников. Деку не обижается. Ни на своё прозвище, ни на обзывательства, ни на лёгкие толчки в коридорах. Он думает, если Каччан будет и дальше держать его ладони в своих, а ещё аккуратно касаться волос, выбивающихся из-под шапки, то можно и потерпеть. Задумавшись, он не замечает, как они подъезжают к нужной остановке. От мыслей Изуку отвлёкает Бакуго, тянущий его к выходу, так и не отпускающий его руку. С неба плавно опускаются белоснежные снежинки, искрящиеся в свете фонаря. Они быстро покрывают плечи и светлые волосы Катсуки, Мидория смущённо следит за одной, приземлившейся на покрасневший кончик носа Каччана и мгновенно растаявшей. — Ой, — он тихонько охает, понимая, что их лица находятся слишком близко друг к другу, буквально в паре сантиметров, и хотел уже было отойти на шаг назад, но Бакуго, крепко удерживающий его, не даёт ему это сделать. — Деку, — горячее дыхание опаляет его покрасневшие щёки. — Ты замёрз? — Не… немного. — У тебя губы синие. — Правда? — Да, правда. — Я не заметил. Казалось, Катсуки чего-то от него ждёт, но Изуку, смущённый донельзя, не может ни о чём думать, кроме как о том, как бы сильно ему хотелось остаться здесь навсегда. Под этим фонарём, на трамвайной остановке, в окружении сверкающих снежинок. Напротив Каччана, у которого щёки и нос горят ярко-красным, как зарево рассвета. Мидория увлёкся разглядываением и совсем пропустил тот момент, когда Бакуго что-то попытался ему втолковать. — Что? — он резко приходит в себя. Раздражённый вздох. — Господи, какой же ты тормоз, Деку. Замёрзшие губы Изуку накрывают чужие. В раз становится необычайно жарко, легко-легко и мокро. Поцелуй длится всего пару секунд, но Мидория за это время словно видит всю жизнь перед глазами, вспыхнувшую яркими красками. Подумалось, что может, это он сам упал на Каччана и поцеловал его, а теперь тот убьёт его за это? А может, Изуку сейчас не стоит здесь вовсе, а лежит дома с простудой и наслаждается горячечным, но таким сладким бредом? — Пойдём! Вместе с громким выкриком Бакуго возвращается ощущение реальности происходящего.  — Каччан? Тот не отвечает, резко отвернув лицо, идёт вперёд по улице, подгоняя ничего толком не понимающего Деку. — Иди уже, нерд! Сколько мне тебя ждать?! — Б-бегу! Мидория бросается следом по хрустящему снегу и поспевает за Катсуки. Неловкое молчание прерывается спустя минуту самим Бакуго. — Деку, если ты опять замёрзнешь, сразу говори мне! Ясно? — Да, Каччан. Изуку слегка мнётся, но всё же добавляет: — Каччан, у меня губы опять замёрзли. Очень-очень. — Иди сюда, идиот.