Сладкого меда опьянение

Преследуемая жгучими лучами бога солнца, одна из прекрасных дочерей Атласа, обратилась к Зевсу с мольбой дать ей прибежище и спасти ее. Тогда Зевс обратил ее в чудную фиалку и спрятал в тени своих кущ, где отныне она цвела каждую весну и наполняла своим благоуханием небесные леса. Так, возможно, она и осталась бы здесь и никогда не была известна бы нам, если бы не один случай. Дочь Зевса, гуляя по лесу и собирая фиалки, была похищена Плутоном. Увидев его, она в испуге выронила прекрасные цветы на землю Тэен руками обводит небесную пену кружев, плавно опуская ладони вниз по кромке шелковой ткани художественного атрибута, он закрывает глаза и представляет, как захлебывается от накатившего чувства эйфории, от нежности лоскутка, что когда-то мог дермой соприкасаться с ним. Ему кажется, он скоро погибнет от своей страсти к рюшу и изумрудных украшениям. В студии Доена уютно, кофейный шлейф с карамелью стен нависали над головой Тэ, дубовые рамы с золотыми краями выглядывали с массивных полок рубленных стеллажей, а шершавые холсты, на которых, кажется совсем авангардные, пятна выстроены в невольной беспорядок. Старший понимал, что Ким давно потерял ту нить, которая когда-то вела его блестящей дорогой в тайный мир искусства, он не хотел налегать на стеклянную бутылку, сгнить в одиночестве после своего алого рассвета в богемском мире. Юноша старался как мог, цеплялся за остатки душевной скорби, но рвался фениксом на свободу к выражению своих мыслей посредством акрила и синтетической кисти. Ли же сам повесил на себя долг стать надеждой на спасение художника, их идеи часто сплетались в перламутровый браслет, кажется, что вот они родственные души, но между ними было глухая пропасть в стиле жизни, наверное, это единственная вещь, в которой парни не сошлись буйном ключе. - Скажи, как будешь готов, ты можешь сотворить все что угодно, а я попытаюсь передать это, - чужая рука на тонком плече успокаивала, дарила пряное тепло. – попробуй раскрепоститься, дать в грудной клетке порыв непринужденности и воли дикой. - Я сделаю все ради искусства, все ради духовного просветления тьмы нашего мира. – Тэ разворачивается к нему встречаясь с бледным лицом и тяжелым взглядом, он думает, что поражен этим ребенком, но улыбка его колит кончики пальцев, слишком лучезарная и мягкая, но глаза все равно передавали крайнюю усталость. – Мне осталось лишь обнажить свой настоящий образ и тогда я позволю окунуться тебе в забвение. В основном, свободу человек проявляет только в выборе зависимости. А зависел Тэен лишь от двух вещей. Имя горькое на вкус, на него так приятно было произносить вслух, ощущать как с уст оно вырывается нетерпеливой синицей, готов тут же вспорхнуть и улететь вдаль, одним лишь взмахом крыльев и перьев шуршание - Доен. Подол платья окропляли вышитые золотой леской белые фиалки, жилки лепестков которых горели опаловым отблеском. кончики цветка увядали от соприкосновения с фитиновыми лоскутами, что прозрачной пленкой укрывали оголенные ноги. Робкий вздох восхищения и нежная россыпь звезд таяла в глазах Доена, взрыв сверхновой и тысячи галактик жгут солнечное сплетение. Помутненный взгляд и страстное опьянение невинной влюбленностью. Золотые пласты стремительной линией огибали впалый живот Тэена, филигранные кружева плавной волной падали на дубовый паркет. Ким кисть в руках сжимает, фаланги ломкой спичкой хрустят, желание дотронуться до благословленного ангелами образа, наполняет пустой вакуум альвеол. Он нуждается в густые затяжки смога, когда видит, как на плечах Ли горят медные блестки, очерчивают острые перья ключиц. Старший смущенно отводит взгляд, теребит в руках ткань, не позволяет себе посмотреть на персиковое лицо художника. — тебе нравится, ведь? теперь, я твоя муза, источник вдохновения, — тэен хрипит, соль выходит с пестрых глазниц — будет ли тебе в упоении рисовать мою фигуру? — есть ли высшее наслаждение, нежели чем писать твои точеные черты лица? Он поворачивает голову в сторону мраморного пьедестала, бледного узора серебряных пятен, точно, как акриловые разводы на пергаментной бумаге. Его босые пяты обволакивались холодом, когда он осторожно ступал на них, а кончики пальцев мелко дрожат, пульсации к вискам точечно передают. Теэн бросает последний укромный взгляд на стройный силуэт Доена, поправляет упавшую ткань с персиковых плеч и осторожно, чуть поддерживая платье в руках, садиться на промерзлую поверхность. Старший линейный подбородок опустил на колени, ладони заводит за спину, выгибаясь пером, ощущая, как кафель тало студит кожу. Прозрачные грани стакана, в котором давно обмокли синтетические кисти, бросали шафрановые блики света, что через призму стекла играли радужными пятнами. Доен аккуратно выдавливает акрил из давно перепачканных тюбиков на пластиковую палитру, мажется в рубиновую краску, так чтобы пальцы июльским абрикосом алели, по-летнему сладко грели в груди. Смотрит как Ли лопатки с терпким хрустом сводит друг другу, как пепельные локоны выбившись падают на острие ножа скул, что горят лунным глянцем туманной ночи. И что-то крутит, ребра надавливают тяжко, так что дыхание влюбленно учащается. Художник вдохновенный своей натурой — муж, давно покинувший родную семью, ради славы роковой. Сполна из кубка золотого он выпивает меда жгучего, капли пряного напитка стекают с мягких уголков губ, падая в забвение тихого восхищения. В фалангах крутит деревянный стержень, боится коснуться хлопкового холста, запястья красной нитью тлеют, чуть болезненно сводит. Но приоткрытые глаза не сочились таинством откровенности души, губы искусаны сухие не манили оставить страстный поцелуй. Тэ явно нервничает, когда Ким с глухим звоном кладет кисть на железный стакан с водой и одаряет его холодным взглядом. — Все так наигранно, Тэен. — оглушающие молчание прервано высоким тембром. — Ты не чувствуешь, лишь фальшью наполнены глазницы твои. — он минует статный мольберт из сосновых досок, покрытых масляным лаком, и осторожно опускается перед Ли, так чтобы не напугать старшего. Ен мутнеет, кажется абрикосовым цветом загорается, когда До положил руки ему на хрупкое колено, кончики пальцев крепко сжимая. Юноша пугается, пытается не сжаться от обволакивавших чувств, совсем по-детски сжимает руки в кулак, ощущая, как пьянеет от сахарной пенки меда — касаний нежных. Доен хочет добиться чистоты эмоций, таинства пухлых губ, единение невинной пластики стана и выкроенной ниткой эроса тлеющей кожи. Пальцами под плотную ткань лезет, медленно оглаживает бедра, розовыми подушечками дотрагивается до внутренней стороны, аккуратно, пытаясь не спугнуть дымное наслаждение Тэена. Он готов вкусить спелую вишню и до сбившегося дыхания целовать низ впалого живота. Остаток воздуха, смогом в вакууме альвеол, заканчивался поминутно, дикарем опьяненный, не стал обжигать шафрановые кисти из мулине на груди у парня. Они не замечают, как их губы, содрогнувшись, соприкасаются в томном поцелуе, в таком тягучем и ожидаемом. Ли старается не поменять позу, но его грудная клетка сама рвется к телу художника, пачкая лепестки крохотных цветков в густой массе красок, что пятнами горели на запястьях младшего. Таять в руках ваятеля искусства — высшее наслаждение, Тэ готов утопать и не всплывать на берег, он знал, сколько значила для Кима его муза и то что движения должны быть аккуратными, невесомыми. Как поцелуй в влажную спайку и обещание верности, сердобольно укрывала в ласки. Но вмиг все оборвалось, беспамятство стремления, к таким уже родным рукам, заполняло пустотой жгучей. До отстранился в тот момент, когда Ли кажется дошел до зенита своего выгорания, когда тот закатывал глаза за плотные веки, готовясь прыгнуть с высокого пика одинокой скалы в проталины бушующего моря. Руки постепенно перестали сжимать бедра, все дальше оказывались от тела, которое поддалось мгновенной дремоте. Доен смотрит как экстаз сводит колени натурщика друг к другу, он заполнил свою чашу вдохновения, пластика тела и таинство путаного обряда ночи, провокация в искусстве, реформа в гнилом мире, что давно пьет кровь девственной души земли. Живопись и буйство мысли передавались на холст из поколения в поколение, но кто задумывался о том, что художник вкладывает в краску свое наслаждение или полнейшую ненависть. - В сущности, нет ни прекрасного стиля, ни прекрасной линии, ни прекрасного цвета, единственная красота — это правда, которая становится зримой, но ты доказал, что все блаженное таиться в человеке. - Ен возвращается к одинокому мольберту, уже озарвшись, открыв глаза на мир бренный и совсем невкусный, с готовностью осветить его рывком подрыва морали устоявшихся принципов. " хрупкие ладони твои, нежны как сладкий запах зари. и тонкие волны мои, локон золотистых волос собери, тонкую мою душу медленно оголи. а под ногами нашими пустыри, из сухой и острой травы забери. " - с любовью в хрупком сердце от: Ли Тэена; кому: Ким Доену. По словам одной легенды, фиалка возникла из слез благодарности Адама, когда его оповестили о прощении ему грехов Господом.