Пусть века, как пески, уносят За собой и людей, и храмы, Я ведь знаю — ты вечно в сердце, Будем вечно с тобою рядом. Эти тысячи лет — насмешка От любви на времён угрозы, Лишь с тобой я познала вечность — Мы её назовём любовью. (Mari Enn)
В бесконечном небе начинали заполнять тёмную палитру сумерки, наполненные истомой зноя, который лишь сейчас нехотя отступал. Встречаясь с прохладным прикосновением воздуха, наполненного багрянцем заходящего солнца, песок вздыхал, едва заметно подчиняясь бесшумному дуновению вечернего ветра. Ни крика птицы, ни шороха листьев акации. Пустыня безмолвствовала и дышала. Она была не менее живой, чем те, что скрывались в её песчаном покрове, ожидая наступления ночной прохлады. Все те, кто называл бескрайние пески безжизненными, глубоко ошибались. Она глубоко вздохнула и потянулась вверх. Тело чёрной струящейся дымкой скользило через скалистые заслоны, под которыми ей часто доводилось коротать долгие знойные дни. Отсюда не смогли бы выбраться ни змея, ни скорпион — слишком мало места между громадными глыбами, что закрывали её тёмное обиталище. Она тянулась вверх, чувствуя как тело превращается в подобие угольно-чёрного дыма, увлекающего всю её за собой. Спустя пару минут она была на поверхности. Алое солнце почти скрылось за горизонтом, оставляя красный след в небе. Это напоминало кровь или пролитое вино. Чёрная дымка начала клубиться, принимая неясные очертания тёмной фигуры. Кровавый закат и вечное Солнце. Она, как и это божество света, видела множество пролитой крови на этой земле, видела горечь и слёзы, страдания, от которых сердце становилось испуганным и замёрзшим. Сердце… Может ли дух пустыни говорить о том, чего не имеет? Она была уверена, что может. Она знала, что это. Ещё тогда, когда мчалась на своём коне по каким-то далёким степям, которых никогда не видела после странного звука. Звук летящей стрелы — и темнота. И ничего больше. А потом она очнулась в жаркой пустыне. Как и некоторые другие души, она стала хранительницей этого края. Почему? Никто не мог дать ответа, но считали, что душа, которая осталась среди песков, не успела исполнить своё предначертание. Какой была её миссия — она не могла ответить. Так же, как не могла вспомнить те древние степи, что уже казались наполовину сном. Так же, как не могла сказать, как звали её. Тогда. Значит, это не было главным. Посреди множества столетий, что неслись в беспрестанном хороводе, была лишь бесконечная пустыня. Потом в ней стали создавать храмы. Потом их начали грабить. Люди всегда шли в ногу со своими пороками. И только став духом пустыни, она поняла, что каждая песчинка — это жизнь человека. Мельчайшая, почти невидимая в бескрайнем море этих частичек, которые толкали друг друга и дробились, разбиваясь раньше назначенного часа. Одни опадали внутрь расщелин, что чертило на скалах время. Другие оставались у поверхности, чтобы первый порыв ветра унёс их за собой. И так — каждая жизнь. А ведь раньше она считала, что человек может затмить собой вечность… Теперь на фоне множества столетий всё превращалось в безмолвную пустыню, томно вздыхающую в ожидании прохлады. Всё исчезло. Нет. Далеко не всё. Чёрная дымка закружилась, припадая к песчаной поверхности, а через мгновение уже обрела вид тёмной кобры, неслышно скользящей по мягким пустынным волнам. Она могла бы переместиться в одно мгновение к назначенному месту, но сейчас, как и всегда, выбрала привычный облик и маршрут. Долина Царей казалась замершей во времени и пространстве. Сейчас сон великих храмов никто не мог побеспокоить — ночи в пустыне боялись даже самые заядлые путешественники. Когда-то эти места хранили сон тех, кто отправился в иной мир, светлый или бесконечно тёмный — в зависимости от собственных поступков. Она помнила, как огромные, сверкающие золотом саркофаги скрывались за тёмными проходами, в многочисленных храмовых усыпальницах… У духа пустыни не могло быть сердца, но внутри отчего-то стало больно и тяжело. Ей вспомнилась процессия людей, белые ткани одежды, бирюза, блеснувшая на гробнице, выполненной из сверкающего редкого золота. Она помнила этот саркофаг лучше самой себя, она помнила, как долгие ночи оставалась там, в самом величественном храме, рядом… Зачем? Она не знала, но где-то в глубине сознания (возможно, того самого, что ещё сохранило человеческое восприятие) теплилась надежда, что он… вернётся. Потом пришли расхитители. Большая часть их погибла, как только переступила порог великого храма. Укус тёмной кобры оказался смертельным. Но она не могла вечно нести вахту — она была всего лишь духом пустыни. Однажды с вечерним возвращением она увидела, что в гробнице ничего не осталось. Даже саркофага. Преступники лишь выбросили из него тело. И тогда она упала над ним, а в пустыне поднялся чудовищный ураган. Сначала она нашла жрецов, которым явилась в собственном облике. Они приняли её за богиню, решив, что человеческое обличье дух иметь не может. Они спасли всех тех, кто был обворован после своей смерти. И его. Надёжное убежище совсем не было похожим на храм, но главное — оно было защитой. Его защитой. Потом она нашла разбойников. С ними всё было просто, достаточно было лишь вспомнить миф о грозной богине Сехмет. Люди считали легенды чудом, а потому она решила сотворить это «чудо». Все двадцать похитителей были растерзаны львицей на одной из окраин пустыни. Она упивалась их смертью и кровью, пропитавшей песок под её лапами, но внутри по-прежнему горел бесконечный огонь, от которого было так больно… Шли века, потом они превращались в тысячелетия, а жгучее пламя не становилось спокойнее. От бесконечной боли люди умирали, а дух пустыни не мог иметь такую привилегию. Когда пришли новые жители этой местности, она приняла их за похитителей. Но глядя на то, как бережно они обращаются с деревянными саркофагами, где покоились выдающиеся цари древности, она усомнилась. Теперь эти искатели служили своей родине и прославляли прошлое. Время создало великие памятники и музеи, позволяя жить вечно памяти о том, что происходило на её глазах, что происходило в её… Уместно ли говорить о сердце духа пустыни?.. Тёмная кобра обогнула несколько изваяний и храмовых площадок. Она быстро ползла к высокому сооружению, что возвышалось, выходя прямо из сердца скалы. Она чувствовала, как внутри всё замирает, заставляя подняться дрожь, что была её вечной спутницей во время приближения к четырём одинаковым скульптурам. Как и раньше, тогда, несколько тысячелетий назад… Она стремилась вперёд, но вдруг замерла на песке, когда лунный диск осветил своим светом лицо одной из фигур. Уверенный взгляд, мягкая линия губ, изогнутые брови и горделивая осанка. Он снова был перед ней. Величественный и прекрасный, восседающий на своём огромном троне. И сейчас, казалось, даже камень не сможет остановить его одушевления. Но луна по-прежнему светила на изваяния, которые, как и прежде, оставались неподвижными. В один миг кобра обрела крылья и, превратившись в быстрого сокола, вспорхнула к подножию громадной статуи. Когда луна скрылась за очертаниями его короны, стопы великого правителя, высеченного из камня, обнимала хрупкая девушка. По её лицу катились горькие и беззвучные слёзы, которые утопали в песчаной россыпи, упавшей к его ногам.***
За полночь в центре Каира бродили лишь несколько ночных гуляк. Беззаботные туристы отдыхали на скамейках у Египетского музея, что поражал своим великолепием каждого, кто впервые приезжал в этот величественный и древний город. Час экскурсий продолжится завтра утром, а пока музей мирно дремал, купаясь в свете фонарей и сверкающей иллюминации. Так много света, так много сияния. Никто даже не заметил тёмную дымку, проскользнувшую внутрь сквозь стену здания. Она спешила по пути, который ей был прекрасно известен, мимо старинных камней и колонн с иероглифами, хранившими память о том, что происходило так давно, так ужасающе давно. Сумрачный зал, освещённый «глазками» нескольких камер видеонаблюдения, встретил её привычной тишиной. Сторож находился внизу, а с обходом никогда не торопился. Камер же не могли увидеть душу, они различали лишь тело — впрочем, как и сами люди этого странного времени. Она поспешила вперёд, к стеклянным витринам, которые более напоминали прозрачные саркофаги. Она миновала покоящегося Яхмоса Первого, что в своё время освободил Египет от захватчиков, Тутмоса Второго, которого знали как известного лучника, Сети Первого, что начал эпоху могущества египетских земель. Она почти не обращала внимания на всё вокруг, спеша лишь к одному, дальнему стеклянному «саркофагу», освещённому лампочкой сигнализации. Она замерла перед ним, собирая все силы, чтобы не упасть на гладкий каменный пол музейной комнаты. Рядом с ним она всегда принимала лишь свой собственный облик, потому что любой обман казался святотатством. Она не могла дышать, хотя ей это и не требовалось. Она не могла сделать и шагу. Так всегда. Так было и в тот день, когда они встретились…***
— Дух пустыни, я заклинаю тебя: появись! Слышишь ли ты меня? Чёрная дымка понемногу сгущалась вокруг молодого полноватого человека с тёмной бородкой и бритой головой. Жрец Амона всё выполнял в точности с указанными магическими формулами, а потому она решила показать ему свой облик. В темноте сгущающихся сумерек она казалась действительно демоническим созданием. Едва заметив её, человек упал на колени, протянув руки к черноте, из которой туманно вырисовывался тонкий силуэт: — Направь гнев свой на того, кто занял престол Египта. Покарай ненавистного и восстанови справедливость. Все его заклинания были абсолютно точны. Он и сам не мог представить, что в данный момент она находится в его власти не меньше, чем он под её влиянием. Малейшая ошибка — и его ожидала бы смерть. Малейшее неповиновение с её стороны — и дух был бы навсегда уничтожен, потеряв и свою сущность, и бессмертие. Хуже этого не могло быть ничего в любом из миров. — Имя, — грозно потребовала она, чувствуя, как гнев человека через древнейшие заклятия передаётся и ей, внутри клокотала пламенная ненависть. — Рамзес, — прошептал жрец, опуская руки на песок, чтобы не упасть от слабости. — Рамзес Второй, правитель Египта.***
Она неслась с чёрным вихрем вперёд, играя волнами ветра и забавляясь собственным смертельным танцем. Крылатый змей, рождённый из чёрной дымки, превращался в громадного льва, несущегося по воздуху, а затем принимал облик хищного грифа. Кого из обитателей земного и потусторонних миров выбрать, чтобы нанести удар наследнику престола. Она понятия не имела, в чём его вина, но все заклинания были использованы правильно, а потому частичка души жреца, одержимого местью и ненавистью, оказалась в ней самой. Рамзес. Говорили, что он слишком молод, поскольку лишь пару месяцев назад стал фараоном, однако его почитали во всём Египте, считали предвестником прекрасных и великих времён, вершителем чудес. Тем лучше. Ей было приятно погубить того, кто считался равным богам. Разве может ничтожный человек приравниваться к духам или божествам? Тёмные окна дворца. Несколько бдительных стражников остались спокойными на своих постах, не различив в темноте ночи её появления. Она наугад ворвалась в одну из комнат, выходившую окнами на восток. Она знала, что не ошиблась. Умиротворённое дыхание спящего, а рядом с ним в темноте были заметны несколько белеющих папирусов. Значит, новый правитель работает до самой ночи. Значит, сон его крепок, а смерть во сне одна из самых приятных. Она уже собралась было принять облик громадной змеи и ужалить спящего, как вдруг подумала, что никогда и не видела этого правителя. В темноте комнаты человек был почти неразличим, а потому она решила, что будет правильным бросить немного света, чтобы увидеть свою жертву. Взмах тонкой рукой — и несколько маленьких мерцающих точек, что напоминали ночных светлячков, оказались у изголовья его кровати. Из почти незаметных крошечных звёздочек они постепенно разгорались, освещая лицо спящего. Она вскрикнула и закрыла лицо руками, отпрянув назад. Словно брошенный в лицо песок, словно… пламя. Почему-то так не вовремя вспомнился греческий миф о Психее, что заметила спящего Купидона, от чего пролила масло из лампы прямо на него. Сейчас всё было иначе. Обожглась она. — Кто ты? — раздался негромкий бархатный голос. Она опустила руки, заставляя себя смотреть прямо. Перед ней стоял высокий статный мужчина в расцвете своей молодости и красоты. Мягкая линия губ, властный взгляд, тонкие черты лица… Сейчас она должна была принять облик кобры и заставить его умереть, заставить остановиться его сердце… — Я пришла убить тебя, — сказала она, оставаясь в образе человека; она не могла лгать этим тёплым светло-карим глазам, что смотрели прямо на неё. — Я догадался, — он улыбнулся, чем вызвал её потрясение. — Но кто ты? — Дух пустыни, — прозвучал ответ. Эти слова могли показаться глупыми, но он, кажется, поверил: — Знаешь ли ты, кто я. — Рамзес. Рамзес Второй, — ответила она, повторив дословно интонации слабеющего жреца, что едва держался на ногах. — Ты дрожишь, — он ласково коснулся её плеча, от чего заставил всю её содрогнуться сильнее. — Дух ты или нет, не бойся меня. — я не выполнила свое части, указанной в заклятии. — Что же тебе мешает? — вновь зазвучал негромкий спокойный голос. — Я не могу. Я не могу тебя убить.***
Она ожидала последнего заката, сидя на одном из камней возле своего подземного укрытия. Это был последний день её души. Она почти не помнила, как вырвалась вместе с порывом ветра из комнаты фараона, как мчалась в пустыню, надеясь освободиться от того, что жгло её изнутри. Это было впервые, это было кошмаров, от которого хотелось и плакать, и смеяться. Сегодня жрец Амона вновь произнесёт свою формулу без единой ошибки. Она не подчинится приказу, а значит, исчезнет в вечности, погубив даже свой дух. Невысокий мужчина с тёмной бородкой и лукавыми глазками подходил всё ближе. Взмах двух ладоней, которые он остановил перед своим лицом. Слова заклятия. Он потребовал от неё появиться перед ним, она повиновалась. Он повторил свой приказ погубить молодого фараона, которому завидовал — отчаянно, до самых глубин своей ничтожной душонки. Она молчала, не двигаясь с места. Последняя фраза зазвучала из уст жреца. Она ждала хотя бы малейшей заминки, но он прекрасно знал формулу заклятия. Оставалось всего несколько слов… — Не помешал ли я вам, о служитель Амона? Властный голос заставил вздрогнуть жреца, который заикнувшись, пробормотал нечто неясное. Для неё это была команда к действию. В заклинаниях и общении с духами важна была каждая деталь, каждый оттенок слова. Он ошибся. Неумышленно, но всё равно нарушил ход действия заклятия. Она рванулась вперёд, чувствуя, как тело болезненно удлиняется в броске. Через пару секунд тело человека безвольно опустилось на песчаный настил у высоких скал. На его шее остались лишь два едва заметных следа змеиного укуса… — Теперь я служу лишь тебе, правитель Египта, — она обернулась к своему спасителю. — Зачем ты пришёл? Из-за меня? — У меня не было других причин, — прямо ответил он. — Я хотел спросить тебя… — Я дам ответы обо всём, что мне известно, — она сделала шаг вперёд. — Почему ты не убила меня? Почему ты предпочла погибнуть? Она отвела взгляд в сторону. Не таких вопросов ожидала она от человека, пусть даже и великого фараона. Мгновение раздумий показалось сотнями лет, промелькнувшими рядом с ними, в пустыне, что всегда оставалась неизменной. — Я не знаю, — честно произнесла она. — Я никогда не сталкивалась с … — С пламенем, разгорающимся внутри? — негромко спросил он, коснувшись её прохладной руки. — С плачем и смехом, который из души рвётся наружу? С сердцем, которое бьётся словно раненая птица? Она не могла отвести взгляда от нежных светло-карих глаз, горящих бархатным светом в ночи. Он знал о ней всё. И даже сердце… Разве может быть оно у духа пустыни? Но внутри действительно разрывались тонкие струны, заставляя дрожать кончики пальцев, согретые его тёплыми ладонями. В его объятиях замирала даже самая могущественная стихия — время…***
Маленькая прозрачная капелька упала на стеклянную поверхность витрины музея. Сигнализация молчала, по всей видимости, приняв это за влажную уборку. Она неподвижно стояла у его прозрачного саркофага, который ему дали люди этого нового странного века. Странные — не лучше и не хуже других, со своими слабостями и пороками, силами и преимуществами. Жаль, многие из них совсем забывали о том, что существовало гораздо дольше телесной оболочки. Души умеют плакать. Теперь она знала это наверняка. А первый раз поняла это, когда сердце Рамзеса Великого остановилось. Ему было почти девяносто лет, он пережил многих своих детей. Великий реформатор, завоеватель, истинный бог среди смертных. Он нёс свет и солнце каждому, он создал могущественный и действительно великий Египет. А ещё… Он отказался от её подарка — вечной жизни. Она умоляла его согласиться, но он считал, что это непосильная ноша для простого человека. «Простого человека»… Он не был простым — и тем более человеком! Он был богом над богами, а она, бессмертная и всесильная, согласна была вечно служить ему, а значит, — быть рядом. Он никогда не просил её помощи, умело достигая чудес собственными силами, ему нужна была лишь… Её любовь. Та, у которой и сердца не могло быть, оказалась самой любящей среди всех земных и неземных созданий. Лишь она могла видеть его сомнения, тревоги, страхи и даже слёзы. Её же слёзы проливались каждый день с момента, когда он покинул этот неправильный мир, где бессмертие было самым страшным наказанием. Она опустила взгляд, чувствуя, как по призрачному лицу струятся солёные ручейки. Затуманенный взгляд отметил такое родное лицо. Время меняет людей, но не чувства к ним. Перед ней лежал величественный старец с потемневшей от хода тысячелетий кожей, тёмными глазницами и многочисленными морщинами. Но это был её Рамзес! Тот, к кому она приходила более трёх тысячелетий, тот, о ком она думала каждое мгновение вечности, что стала её проклятием. Она опустилась на колени перед прозрачной витриной, моля всех известных ей божеств подарить ему воскрешение, либо смерть — ей. Взгляд её вдруг упал на небольшую табличку из известняка. Это было странным, поскольку в нынешнее время уже не писали на таких предметах, а лежал «экспонат» перед ней на полу. Дрожащие пальцы потянулись к табличке. Восковое покрытие и ровные очертания символов. Это были старинные иероглифы, которыми пользовались много столетий тому назад! Но самым удивительным было то, что воск был тронут недавно — на нём ещё сохранилась мелкая стружка, что оставалась во время написания. Как же такое возможно? Смахнув слёзы, она сумела прочесть надпись. «Мы встретимся на рассвете». Маленькая табличка выскользнула из ослабевших рук и разлетелась на мелкие части, ударившись о каменный пол. Но её сердце, которого и вовсе существовать не могло, уже знало ответы. Она бросила взгляд в небольшое окно музея — небо начинало светлеть. Всполошенной птицей она взлетела вверх, чувствуя, что не может совладать с тем, что безумно рвалось из груди. Но ведь у духов пустыни не может быть сердца!***
Она была у своих привычных скал как раз в тот миг, когда первый солнечный луч появился над горизонтом. Это был совсем не обычный рассвет — сейчас от самого солнца к земле шла тонкая полоска света, что напоминала дорожку. Она бежала вперёд, не находя в себе сил принять какой-либо облик, кроме собственного. Солнце нельзя было догнать, но оно само шло навстречу. Она не могла отвести глаз от сияющего диска, что, казалось, заполнил ослепительным светом всё вокруг. Сейчас она могла смотреть на него, не мигая. Сияние — ярче которого не могло быть ничего во Вселенной. А потом — силуэт. Светлый и величественный, что с каждым мгновением становился ближе. Прямо к ней, по полосе солнечного света, спускался могущественный правитель Египта, его легенда и спаситель, Сын Солнца, Рамзес Великий. Только он — и всё вокруг перестало существовать, исчезнув в блеске его лучезарной молодости и светлой красоты. Она не верила своим глазам, которые замечали ласковые блики, играющие на золотистой коже, его ласковую улыбку и ту неизменную величайшую силу, которая исходила от него едва ли не с рождения и до последнего дня. Она едва не упала, чувствуя, что тело отказывается повиноваться ей. Его сильные руки подхватили её, крепко обнимая: — Мериэнн… Почти тридцать пять столетий… — Бесконечность без тебя, — прошептала она в ответ, едва не задыхаясь от слёз счастья, что рвались наружу. — Я просил за тебя каждый миг, — ласково провёл он ладонью по гладким волосам, что рассыпались по её плечам. — И они согласились. — Этого не может быть! — потрясённо выдохнула она. — Может, — улыбнулся он. — Высшие силы подарят тебе жизнь. Вторую жизнь. — И вновь без тебя, — вырвалось горечью на её губах. — Только жизнь. Маленькая человеческая жизнь. Это путь, в конце которого мы будем вместе. Теперь уже навсегда. Почти тридцать пять столетий… Другие люди, другие страны. Войны и разрушения, новые открытия и культуры. Всё это казалось таким ненужным, таким бессмысленным здесь, рядом с ним. Ведь под его поцелуями замирало даже само время…***
Солнце звало его обратно. Ему подарили лишь день, который стал драгоценным сокровищем для неё. Она видела, как неумолимо приближался солнечный луч, оставшийся единственным в небе после заката. Разомкнуть переплетённые пальцы было выше её сил. И вдруг её осенила пугающая мысль: — А если… Ели вдруг я забуду обо всём, что было? Он коснулся тёплыми пальцами её щеки и нежно посмотрел на неё. Нет — его взгляд касался самой души или того самого сердца, что никогда не оставляло её. — Никакие времена не устоят перед главной силой, — спокойно заверил он. — Любовь сильнее, чем песок времени. Ты всё вспомнишь — а я пришлю тебе знак. Твоя жизнь будет прекрасной и долгой, ты будешь светом среди людей. Этот свет я встречу там, где наши души всегда будут вместе. Нежность поцелуя застыла на её губах, когда солнечный свет коснулся его. Он исчез вместе с последним лучом заходящего солнца, оставив её в бесконечности собственных мыслей. Но после его слов стало спокойно и тепло. Так, как и тогда, множество столетий тому назад. Тогда, когда не было ни музея в Каире, ни его стеклянных саркофагов. Тогда, когда, как и сейчас, пустыня медленно вращала песок времени в своём бескрайнем океане, заставляя подчиняться своим законам. Она стояла в задумчивости, и собственные мысли оглушали её. Сегодня он назвал её «Мериэнн». Это древнейшее слово обозначало возлюбленную, а теперь оно станет её именем. Она выполнит всё, что сказал он. Она станет светом и солнцем, вдохновляясь тем, кто стал её жизнью и вечностью. Где-то внутри билось сердце. Новое, живое, настоящее… Она почти не ощущала его, а сильный удар его почувствовала лишь в то мгновение, когда от скалы рядом с ней оторвался огромный камень, что падал прямо на неё. Последним, что она чувствовала, была боль, пронзающая всё тело. Ей казалось, что правая рука и вовсе исчезла, а в голове мелькнула туманная мысль: разве может быть такое с духом пустыни?***
Она сидела на кровати, удобно уложив правую руку, на которую был наложен гипс. Серьёзный порез, сказали ей в больнице, а все родные очень переживали за её состояние. Но молодой организм прекрасно справился с последствиями сложной операции. Врачи обещали, что пальцы будут действовать. Она даже нашла преимущество в своём положении. Весьма успешно получалось обучаться писать левой рукой. А писать хотелось. Почему-то именно сейчас, когда она стала «однорукой», в голову лезло множество стихотворений. Строчки приходили сами по себе, мгновенно застывая на бумаге. И всё же что-то внутри не давало покоя. Какие-то мысли роились где-то в подсознании, не давая покоя даже во сне. Ей нужно было придумать псевдоним, своё особенное имя, под которым она могла бы печатать свои стихи и истории. А вот каким оно будет? Множество идей, но все они никуда не годились. Она отбросила листок, исписанный синей пастой, и посмотрела на полку перед кроватью. Всё как обычно, только несколько книг стояли отдельно от других. Возможно, кто-то решил сделать небольшую перестановку. Но… Что это? Она поднялась с места, зачарованно глядя на небольшой предмет, которого — она это знала наверняка — никогда не было в их доме. Тонкие и изящные, старинные, с загадочными символами сбоку — песочные часы. Она перевернула их, поставив на полку пустой стороной. Жёлтые крупинки песка медленно перетекали в пустую ёмкость, заполняя её всё больше. Песок… Песок времени… Вспышкой в сознании сверкнула бескрайняя пустыня, что дышала, наполняясь томными оттенками вечера. Новый переворот часов. Новая вспышка. Теперь уже это было солнце в огромном синем небе. Его лучи озаряли красоту древнего города и великолепного дворца. Она в третий раз перевернула песочные часы. Словно оглушённая, она вдруг отступила назад, закрывая лицо руками. Словно кто-то невидимый бросил песок в глаза. Пламя, разгорающееся внутри, вырвалось на свободу, обретая новые силы. Солнце и свет. Он — солнце и свет. — Мериэнн, — едва слышно прошептала она. — Мой псевдоним будет Мериэнн. Впереди была целая жизнь. Простая человеческая жизнь, что была лишь песчинкой в огромной пустыне истории. Впрочем, целая вечность была ничем против величайшей силы, побеждающей бескрайнее время — любви. А где-то в глубине дома негромкий напев по радио ласково нарушал тишину: Нетленна только любовь… Время растворит Лица людей, гор и морей карты. И только любовь светом своим ярким Озарит в темноте сквозь века нам пути…