[с комочками ненавистными]
она не найдётся, её не найдут. даже не потеряют. и домой девочка не доберётся; затеряется в тени пятиэтажек, которые её как родную примут — не выведут и не отпустят, к себе прижимая ревностно. и лера не против будет. затеряется там с удовольствием неподдельным до последнего заряда батареи слабенькой, до последней сотки в кармане на сигареты и до рассвета, одиночество с лавочкой холодной деля. а лера просто не хочет быть найденной. той н е семьей уж точно. она не хочет возвращаться в свой одинаково пустой двор, в котором квартира пятьдесят четыре квадрата — не д о м . ей пусто, неважно, ненужно. ей — никак. и ей ещё немного до восемнадцати. месяцев несколько, отчаянием пропитанных и мальборо пафосным, который уже духи цитрусовые её пересиливает. её рыжие ниже плеч — ржавые, глаза карие — лукавые с сосудами лопнувшими; и лера – откровенно отвратительная картина, рисуемая художником с понятиями красоты съехавшими. но и её тоже любят. когда ее силуэт меж дворов угадывается, когда она в тени козырьков прячется, на телефон не отвечая, — леру все равно любят. марк с львиным сердцем её все ещё держит. крепко пальцы её со своими переплетает, душу её израненную своими мыслями правильными лечит понемногу. и марк настолько хороший, что это граничит с гребанной идеальностью, до которой бабаян так же как куклину до сигареты, ведь «я не хочу выбирать смерть». и от этой фразы брошенной у леры, кажется, желание курить на пару дней уж точно отпадает. в точку же бьет, не промахиваясь. а потом лера [вновь] мальборо глушит леденцами холс с гранатовым вкусом. и она несерьезно ко всему этому относится. ровно до того момента, пока в его дворе лере, на удивление, не пусто становится. и она понимает позже, что глубже в него уйти нельзя — она уже кончиками пальцев ног чувствует дно. она уже — на максимальной глубине; глужбе н е к у д а.она это понимает, пока куклин её выхватывает из темноты под фонари, что эти пятиэтажки пустые окружают, утаскивая в дом.