Свободно любить

В замке Нурменгард Куини Голдштейн долго трясёт. Она старается взять себя в руки, не показывать волнение приспешникам Гриндевальда, но ей это не особенно удаётся. По счастью, они заняты разговором друг с другом, делятся впечатлениями о только что закончившейся встрече в Париже и обсуждают предателя, сгоревшего в пламени, а потому до неё никому нет дела. В ушах Куини всё ещё звучит крик Якоба, она понимает его отчаяние, но ничего не может изменить. Только мысленно повторяет: «Милый, это всё ради тебя». Когда посреди роскошно обставленной комнаты появляется сам Геллерт Гриндевальд, Куини вздрагивает и застывает, чувствуя ком в горле. Несмотря на сковавший её ужас, она тянется к его мыслям, с облегчением ловит в них отголоски: «У меня ещё будет время разобраться с вами, мистер Скамандер и мисс Голдштейн… Со всеми вами…» — и нервно сглатывает, наткнувшись на проницательный взгляд необычных глаз. Сразу после этого между нею и чужими мыслями словно вырастает стена, Куини даже отступает на шаг назад, в то время как Гриндевальд поздравляет своих сторонников с успешно выполненной миссией. А потом предлагает всем разойтись. Её огибают все, кто помогал Гриндевальду в Париже, они же уводят с собой молчаливого Криденса, и Куини понимает, что не знает, куда идти здесь, в чужом замке, и что вообще делать дальше. Она провожает их взглядом, пока за последним не закрывается дверь, и вновь поворачивает голову к Гриндевальду, невозмутимо стоящему всего в двух шагах от неё с палочкой в опущенной руке. — Куини Голдштейн, — размеренно произносит он, не двигаясь с места. — Ты ведь здесь не потому, что разделяешь мои идеи. И не потому, что решила стать верной мне, — о, нет. Ты верна лишь себе. — Вы… знали? — голос звучит совсем тонко, и Гриндевальд снисходительно усмехается. — Разумеется. — Тогда почему?.. — Куини осекается, не договорив. — Почему ты не сгорела в пламени, забравшем других предателей и глупцов? Это очень просто, Куини. Я его контролировал. И оно исполняло мою волю. — О, — она нервно улыбается. — Я поняла. Вы… вы не захотели меня убивать, потому что… — …Оценил твою смелость, — заканчивает её фразу Гриндевальд. — Твоё умение любить. Твою готовность пожертвовать собой ради того, кто не вписывается в правила, — выдержав паузу, он медленно шагает навстречу… и ещё раз, так что встаёт перед ней вплотную. Куини заворожённо смотрит в его глаза, чувствуя, как гулко колотится сердце в груди, но не находит в себе сил отстраниться. — Ты можешь проявить смелость ещё раз, Куини. И задать мне тот вопрос, ради которого ты здесь. Она не колеблется. — Что мне сделать для того, чтобы вы оставили его в живых? — Да, это он, — едва заметно улыбается Гриндевальд. — Вы… — Куини запинается, но дальше голос звучит твёрже: — Я сразу поняла, что вы ведёте нас к войне, где у таких, как Якоб, мало шансов уцелеть. Те, кто сражаются против вас, могут лишь стереть его воспоминания, но такие, как вы, способны… — …его убить, даже не заметив, что это произошло. Куини, чью мысль только что озвучил Гриндевальд, кивает. — Потому что он не маг, — отрывисто продолжает он. — Не тот, кого мы — я — считаю избранными. Не тот, чьё предназначение имеет смысл. — Да, — шёпотом подтверждает Куини, не отводя глаз. — Но я всё равно его люблю. И хочу услышать цену за его жизнь, если он ещё… — О, я его не тронул, Куини. Моё пламя не коснулось его сегодня, нет. Не после того, как в него шагнула ты. — Хорошо. Гриндевальд отступает в сторону, и Куини выдыхает. Мысль о том, что Якоб всё ещё жив, да ещё и подтверждённая мимолётным — на пару секунд — образом, вдруг возникшим перед глазами, успокаивает её настолько, что она расправляет плечи и спокойно стоит всё то время, пока Гриндевальд неторопливо обходит её по кругу. И когда он вновь встаёт перед ней, она чувствует себя готовой ко всему. К любой плате, даже той, думать о которой совсем не хочется. — Нет-нет, этого я от тебя не попрошу, — снисходительно улыбается Гриндевальд. — Разбивать такую любовь и вставать между тобой и им… я не настолько жесток. — Это радует. — Я даже не попрошу тебя идти против твоей сестры. И твоих друзей. У них есть хорошие, очень хорошие шансы уцелеть, если они окажутся на нужной стороне. Гриндевальд многозначительно смотрит Куини в глаза, и она понятливо кивает. — Я постараюсь. Но они вряд ли… — Мне достаточно, что ты постараешься. — Но тогда… — Всё то время, Куини, пока ты будешь рядом со мной, будешь оставаться там, где я нахожусь, и сопровождать меня там, куда я отправлюсь, помогая и поддерживая меня в моих делах, — всё это время твоему избраннику не будет ничего грозить. А потом, когда мы победим и построим новый мир, ты сама выберешь в нём место для себя и своего любимого. — Я согласна. — Превосходно. Домовики покажут тебе твою комнату, ведь теперь это и твой дом. Светски улыбнувшись, Гриндевальд уходит, и Куини, помедлив всего пару секунд, зовёт его, когда он уже касается ручки двери: — Мистер Гриндевальд? Он оборачивается. — Да, Куини? — Если я нарушу наш уговор, окажусь на другой стороне, вы ведь убьёте и меня, и его, верно? — Я, безусловно, об этом узнаю, Куини. И буду разочарован, ужасно разочарован, но, я полагаю, ты этого не сделаешь. Потому что тебе дорого твоё будущее счастье. Твоя любовь. И твоя жизнь. Куини молча кивает, понемногу осознавая, что всё-таки сумела заключить сделку с самим Геллертом Гриндевальдом и даже пережить откровенный разговор с ним. Она вспоминает Якоба и за две секунды до появления домовика тихо шепчет: «Всё ради тебя, милый. Всё ради того, чтобы ты остался жив».