Лунная соната

— Меня зовут Вэн Джунхуэй. Янань сонно тер глаза и — просто пытался им поверить. Прохладный воздух с окна заставлял его дрожать и обхватывать себя руками — имитация тепла. Имитация защищенности, бесстрашия. Янань старался держать спину ровно и не опускать взгляд в пол, когда Джунхуэй — вот так смотрел на него: чуть пытливо и заинтересованно. Словно чего-то ожидал, ожидал — а Янань мог лишь кутаться в одеяло и кусать губы. — Кто ты? — собственный вопрос показался глупым, детским, тем более, что Джунхуэй уже представился. Но других у Янаня не было. Абсолютная пустота в голове и странное волнение внизу живота. Джунхуэй спокойно сидел на окне, рукой придерживал створки. Где-то за его спиной синее, почти черное, небо тянулось от края до края, а звезды мерцали. Янань не видел звезд так давно, что почти забыл — каково это, стоять вот так просто у окна, смотреть на них и… И ничего более, просто смотреть. — Ты задаешь неправильные вопросы, — покачал головой Джунхуэй. Печально зазвенели серебряные колокольчики, вплетенные в его волосы с золотыми лентами. — Ты мог бы спросить, что я здесь делаю, зачем я здесь. Все об этом спрашивают, а потом кричат. Как думаешь, крик что-то может изменить? — Нет, — неловко ответил Янань, опустив взгляд в пол. Ему бы сейчас — тоже закричать. Кричать, когда ты просыпаешься и видишь в своем окне незнакомого юношу — абсолютно нормально; абсолютно нормально бояться и нуждаться в помощи. Но Янань не имел возможности кричать. И что-то во взгляде, в тоне Джунхуэя, в том, как он строил предложения, говорило — он знал об этом. Откуда-то, откуда-то знал, но спрашивать не хотелось. Джунхуэй все еще не спускал с него взгляда, точно ждал: тех самых правильных вопросов. Янань лишь опустил ноги с кровати. Босых ступней тут же коснулся острыми иглами холод. Растекся по всему телу, ледяной змеей скользнул вдоль позвоночника, разлился до кончиков пальцев — и даже губы начало пощипывать. Может, Янаню показалось; но его ресницы, кончики волос — покрылись инеем. — Как странно, — вырвалось против воли, Джунхуэй усмехнулся. Уголком рта, почти незаметно — но Янань успел заметить. — Ты прав. Очень странно. Повисла тишина. Странная, неловкая, в какой-то степени абсурдная. Янань потянулся к стоящему близ кровати стакану и заполнил ее водой — но менее неловкой она не стала. Джунхуэй прижал тощие колени к груди; таинственно зашептались слои его белоснежных одежд, зашуршал вельвет брюк. Все тем же пронзающим звоном отозвались колокольчики — Джунхуэй их поправил сначала, а потом и вовсе снял. Протянул руку над пропастью в несколько этажей — от окна до земли, — и отпустил. Лунный свет мелькнул на них… И, возможно, Янаню показалось; наверное, он не до конца проснулся; подвело зрение; но: серебряные колокольчики превратились в созвездие, раскинувшееся напротив окна Янаня. Тот забылся — и по холодному полу босиком скользнул ближе к окну. Точки звезд мерцали, но, кажется, уже у самого горизонта. Джунхуэй улыбнулся и пожал плечами, словно этот жест все объяснял. Возможно, и правда — все? Янань не был особенно понятливым, тем более в таких вещах, но тоже пожал плечами. Кажется, Джунхуэя это рассмешило, потому что он фыркнул в кулак и жестом подозвал Янаня к себе. — Тебе действительно кажется это странным, да? — Янань кивнул, хотя, наверное, и не стоило. — Это нормально. Это и правда странно для остальных. — Для остальных? — Для тебя скоро будет привычным. И вновь Янань ничего не понял. Единственное, что он понимал очень хорошо — ему не стоило стоять у открытого окна на холодном полу, не стоило с тощих плечей скидывать теплое одеяло. Под легкую футболку забирались ледяные руки, касались ребер и выступающих позвонков, водили вдоль ключиц и задерживались на шее. А под ребрами, в легких — разливалась болезнь. Янань знал, что он — как цветок летний, такой хрупкий, что мороз загубит. Болезнь наполнит легкие как морская вода, Янань в ней — захлебнется. Уже сейчас к горлу подступал кашель, а в груди что-то ныло, скручивалось в тугой узел. Но звезды были так прекрасны. Янань остался у окна. Джунхуэй кивнул чему-то. Откуда-то с улицы — так непривычно в этот час; Янань мог поклясться, что часы показывали за полночь, — доносилась протяжная песнь кунхоу и хуцинь. Когда-то Янань ходил в традиционный театр, где две пожилых женщины касались струн так красиво и изящно, что Янань замирал, забывался; тонул в нежных звуках, в умелой игре. Но эта песня была прекраснее. Прекраснее настолько, что Янань случайно — забывал сделать вдох. Джунхуэй пошевелил пальцами в воздухе словно играл на пианино. Янань мог бы усмехнуться немому театру, не раздайся отклик одинокой ноты. Черно-белого ряда клавиш не было нужно Джунхуэю, чтобы подхватить песню хуцинь и кунхоу. — Волшебство, — крутилось на языке; Янань озвучил. Улыбка Джунхуэя стала шире. — Хорошо, что ты понял наконец. Я уже и не знал, что бы еще показать. Его голос звучал как музыка ветра — случайно сравнил с хрустальным перезвоном Янань, когда взгляд коснулся качающихся верхушек деревьев. Пушистые перышки ловца снов погладили щеку Янаню, когда тот придвинулся ближе к Джунхуэю — и дальше от яркого света луны. Но в сравнении — и кожа Джунхуэя казалась подсвеченной. Точно фосфор, она испускала бледный холодный свет. Было ли в Джунхуэе хоть что-то реальное? — Кажется, это сон, — вслух для себя решил Янань, на что Джунхуэй покачал головой и взял в руки ловец. — Так кажется, но это — самообман. Все твои сны: здесь. Под его тонкими пальцами узлы распутывались, перья слетали за окно и на пол. Янань не испытывал сожаления, ему, скорее, было интересно. И совсем немного страшно. Словно в сказке — из тех, что вечерами рассказывала мать, думая, что они приносят облегчение. Облегчения не приносили сильные препараты, как же помогут сказки? — Ты недооцениваешь сказки, — точно услышал его мысли Джунхуэй. Не дав Янаню ответить, он легко подул на ловец снов, лежащий на своих руках. Зашевелились шерстяные нити, разлетелись последние перья — и из кольца взметнулись бабочки. Их крылья казались серебряными, с золотистыми прожилками; одна уселась на колено Джунхуэя; Янань бы ничему не удивился этой ночью. — Это и есть твои сны. Пойманные в клетку, заточенные отголоски на дни и годы, безвольные, но хранящие в себе надежду. Они, знаешь, сны твои — как бабочки. Однодневки. С первыми лучами рассветного солнца осыпались пылью на подоконник, и никто даже не задумывался — откуда она. Последняя бабочка метнулась прочь, когда Янань робко протянул к ней руку — и тут же отпрянул. Звучало, наверное, это все же абсурдно — что его сны обращались в серебряных бабочек, погибающих с рассветом? Почему именно бабочки? Не мотыльки или рыбки, не божьи коровки или щебечущие пташки? Что особенного было в бабочках? И погибнут ли эти — на рассвете? Звуки хуцинь и пианино стихали, но кунхоу продолжал играть. Янань по ощущениям был — потерянным и оброненным, каким-то оглушенным, дезориентированным. Джунхуэй, такой странный весь, смотрел все еще на него, точно продолжал ожидать — неясно чего. Странный и красивый: четкие черты лица, живой взгляд, бледная кожа и контрастные ей алые губы. Такой красотой восхищались, ей подчинялись — и Янань почти физически ощущал, как она околдовывала его. Джунхуэя хотелось коснуться и убедиться, что он точно настоящий, но еще больше — на него хотелось просто смотреть. На сердце Янаня было неспокойно; он продолжал кусать губы, пальцами мять край футболки. Наверное, это все же был сон — определив для себя подобное как истину, выходило не сойти с ума и не утонуть в собственных мыслях и размышлениях. Джунхуэй говорил только загадками, а Янань — всегда был плох в их разгадывании. — Так зачем ты здесь? Это ведь был правильный вопрос, да? — Поверишь, если скажу, что показать тебе звезды? Янань не сдержал смешка и покачал головой. Светлая челка упала на глаза. У Джунхуэя полярно ему — волосы были чернильно-черными. Это Янань отметил и запечатлел на самом краешке сознания. — Поверить, что какой-то парень залез в мою комнату, чтобы показать мне звезды? А ты бы поверил? Джунхуэй смотрел ему в глаза: — Да. Кунхоу наигрывал что-то, поразительно схожее с «twinkle twinkle little star». За окном мрачным золотом под лунным светом рассыпалась поздняя осень, стрелки часов ползли от полуночи к трем часам ночи — и Янань осознал, что стоит у окна несколько часов, хоть и казалось — минут. — Возможно, я тоже начинаю верить, — приходилось признать, что происходящее было слишком нереальным для реальности, и слишком простым — для сна. В отдалении завыла собака; эхо подхватило и разнесло меж стен одинаковых многоэтажек. Янань вздрогнул; отчасти, от напомнившего о себе холода. — Смотри внимательнее на них. Запоминай. Позволь их свету коснуться твоего лица, — прошептал на ухо Джунхуэй, подведя ближе к окну. Сам слез с подоконника, встал позади Янаня. Мурашки пробежали по коже, когда чужие чуть теплые губы коснулись сначала шеи Янаня, потом скул, потом — уголка его губ: искусанных, сухих. Сердце почти не билось, хотя ожидалось — абсолютно другое. Хотелось спросить, спросить, спросить — но Джунхуэй приложил к его губам палец, кивнул на звездное небо. — Позволь им целовать тебя. Как ты меня только что? — билось в сознании. Украдкой Янань косился на Джунхуэя. И все еще обнимал себя за плечи. Мерзли босые ступни. Неожиданная тишина подсказала, что часы остановились. — Тот, кто успевал увидеть звезды — самый счастливый. Звезды благословляли и принимали в свои объятья, а лунный свет нитью Ариадны указывал путь. Я лишь пешка в их руках, гонец, посланник — зови как хочешь. — Кто ты такой? Молочные цветы жасмина расцветали на вытянутых руках Джунхуэя, пьянили тонким ароматом, кружили голову. Нежные лепестки, непорочные лепестки — завораживающе. — Вэн Джунхуэй. Кунхоу смолк, лай собаки раздался вновь, на этот раз — скорбнее и пронзительнее. Как плачь. Как предсмертная песнь. Показалось ли Янаню, или он правда уловил аромат ладана от курительных свечей? Сердцебиение Янаня, кажется, становилось все тише и тише. Словно прислушивалось. И это было так глупо, так иррационально. — Успевал увидеть звезды перед чем, Джунхуэй? — все же спросил Янань. От ответа его ноги подкосились, но Джунхуэй прижал к себе и не позволил упасть. Янань видел часы и знал — за спиной скоро должен был разгораться рассвет, его сны должны были растаять или осыпаться пылью — как угодно, но исчезнуть. Янаню уже стоило проснуться в своей постели, запить препараты водой из стакана, натянуть одеяло до подбородка и с тоской посмотреть на завешенное окно. Было ли все сном? — Перед смертью, глупый. Часовая и минутная стрелки на циферблате остановились напротив цифры «четыре».