Лагерь

— Бери в рот, сука. Раздается звонкий шлепок и темноволосый парень падает на колени.  — Ты вздумал не слушаться меня? А ну, давай! — светловолосый блондин с остервенением разжимает парню губы и шепчет: — Если будешь исполнять всё, что я тебе приказываю, останешься живым. Парень издаёт невнятные звуки и качает головой.  — Я… я буду, — едва не плача, произносит он. Лицо блондина озаряет ехидная улыбка. Он поглаживает свой давно оголённый член и берёт паренька за волосы.  — Соси. Послышались хрипы и стоны удовольствия. Блондин жестко насаживает парня, доводя того до нехватки кислорода. Периодически слышны шлепки — удары по щекам. Когда парень начинает дёргаться в конвульсиях, светловолосый ослабляет хватку и разрешает ему вдохнуть немного воздуха.  — Ну ты и сука, — рассматривая своего пленного, произносит блондин. — Щенок. Ничтожество. Тряпка. Парень, казалось бы, не слышит этих слов. Он пытается отдышаться, что удаётся с трудом, ведь межрёберное пространство всё ещё болит. Светловолосый избил его до такого состояния, что тот не смог убежать. Его руки саднят, а спину чертовски ломит. Блондин снова поднёс член к его лицу и начал водить по нему. Он толкался в щёки, нос, брови и шею, размазывая свои соки по верхней части тела юноши.  — Мм… приятно, — прокомментировал он, когда головка члена коснулась закрытого глаза паренька. — Тебя выебать, что ли, туда? Не успел парень ответить, как ощутил невыносимую боль в глазнице. Он резко отдёрнулся, но блондин сжал его плечи и встряхнул, повторяя слово «тряпка». Несчастный попробовал открыть глаз, но всё застилала белёсая пелена из смазки в его склере и долгой, режущей боли. Парень провёл рукой около глаза и взглянул на неё другим, здоровым зрачком. Крови не было. Пронеслась единственная мысль: «Господи, спасибо».  — Чё задумался, пидор? — тот с силой схватил его за волосы. — Тебе нельзя думать. Вдруг, на секунду застыв, блондин засмеялся, вызвав у парнишки непроизвольную дрожь. Он попытался поднять голову, но тут же был наказан: на его щеку пришёлся мощный удар накачанной руки. От неожиданности он прикусил язык и застонал от боли.  — Ненавижу таких, как ты, безвольных и мерзких, — блондин приподнял его за волосы и принялся таскать по холодному полу. — Ненавижу, бля. Парень буквально не мог дышать из-за адской боли, раздирающей его грудину и голову. Светловолосый ходил взад-вперёд по грязному туалету, используя его в качестве половой тряпки и, выдыхая сквозь сомкнутые зубы, через каждые несколько шагов приговаривал:  — Вот хуйня. Сука. Скотина. Приятно, нахуй? Брюнету казалось, что это длится вечно. Он действительно хотел умереть в тот момент, потому что ни физическую, ни душевную боль терпеть было невозможно. Он чувствовал мочу под руками, противный, грязный кафель, по которому скользили его ноги, и твёрдую руку на своей голове, крепко держащую волосы. Парень изо всех сил пытался абстрагироваться от происходящего, поверить, что это происходит не с ним, а с кем-то другим. Ведь это действительно так, он всего лишь наблюдает! В один момент ему показалось, что сейчас сознание покинет его. В глазах резко потемнело, а сердце забилось чаще. «Бог мой, неужели», — блаженно подумал он и в полуобморочном состоянии прикрыл глаза. В последний момент он услышал:  — Не смей! — и почувствовал, как что-то тёплое проталкивается ему в рот, после чего окончательно потерял сознание.

***

Отправить Константина в лагерь было идеей его мамы. Обеспокоенная необщительностью и плохой популярностью своего четырнадцатилетнего сына, она часто говорила, что ребята должны социализироваться. Даже папа Константина устал объяснять, что не каждый должен иметь сотню друзей и гулять двадцать четыре на семь. В таких случаях она обиженно произносила:  — Я беспокоюсь за будущее своего сына. Интроверты плохо взаимодействуют с социумом. Их надо переучивать, разве ты не знал?  — Он не левша, чтобы его переучивать, Вероника. Даже левшей уже не заставляют писать правой рукой, потому что это негуманно! — гневно кричал отец. — А вот и зря. Люди должны социализироваться… — вновь и вновь повторяла она, покуда отец молча не уходил в другую комнату, закрыв за собой дверь. Наверное, её профессия наложила слишком сильный отпечаток на семейную жизнь. Вероника, мать Константина, работала детским психологом. К ней часто приводили проблемных детей: сирот, жертв насилия, инвалидов. Все они боялись общения и простого человеческого тепла. Видимо, именно поэтому у неё появился страх за собственного сына. Она видела в замкнутости истоки депрессии, а в скромности — боязнь общества. Наверняка в чём-то она и была права, но Константина тихая жизнь устраивала. Больше всего он ненавидел, когда она записывала его на очередную секцию по футболу или делала что-то подобное без его ведома, поэтому он закрывался от мира ещё больше, уединяясь в своей комнате.  — Серьёзно, Ника, ты не права. Нужно ли ему это? — Аркадий, отец парня, потёр переносицу. — Ведь ты можешь сделать ещё хуже. Она лишь отмахнулась и произнесла:  — Я всё решила. Через две недели он поедет в детский лагерь «Заря». Смотри, я и билет уже купила! — Вероника подбежала к комоду и, открыв ящик, достала оттуда билетик. — Я отвезу его на своей машине, если ты боишься, что на поезде с ним что-то случится. Аркадий вздохнул и сказал:  — Я всегда тебе доверял. В воспитании детей у тебя гораздо больше опыта. Но, Ника... Смотри, чтобы это не вышло боком. «А выйти боком может», — подумалось Косте. Он уже не первый раз сидел на лестнице рядом с закрытой дверью и подслушивал родительские разговоры. Обычно они происходили вечером, из-за чего Костя подолгу не ложился спать. Его беспокоили намерения мамы, ведь социальным парень никогда не был. Наоборот, на всех мероприятиях и школьных вечеринках он старался держаться подальше, чтобы его не было видно. Не любил фотографироваться, светиться на видео. Нельзя сказать, что он был забитым, вовсе нет. Константин обладал нормальным телосложением, имел мягкие, тёмно-каштановые волосы и голубые глаза. В классе он был середнячком: его вроде как замечали, а вроде как и нет. По крайней мере, с травлей, пусть даже самой лёгкой, он никогда не сталкивался. Несмотря на хорошие внешние данные, Костя, сам того не осознавая, не особо любил людей. Он не понимал, почему его воротит от шумных компаний и близкой дружбы. Ему довольно трудно давались их шутки и весёлые истории; он просто не видел в этом смысла. В свободное время Константин любил играть на пианино и решать математические задачи. Он был достаточно умён для своего возраста и с лёгкостью усваивал школьную программу, в особенности технические науки. Его учитель по математике часто отсылал Константина на олимпиады по геометрии. Костя ездил в другие города. Потом приезжал. И через месяц снова отправлялся в путешествие на областной этап. Иногда ему казалось, что он попал в этот мир по ошибке. Где-то вычитав, что такие мысли появляются у тех, кто родился незапланированным ребёнком, Костя однажды подошёл к матери, которая в этот момент что-то печатала за монитором, и спросил:  — Мам, а вы меня хотели? Вероника что-то неразборчиво промямлила в ответ, даже не обратив внимания на вопрос сына. Тогда Костя подошёл к розетке и выдернул вилку. Компьютер погас, а мать вскрикнула и гневно посмотрела на парня.  — Ты что делаешь?! Я печатаю важный доклад, который необходимо сдать до завтра! Ты хоть понимаешь, что творишь? — на повышенном тоне обратилась она к сыну. — Тебе повезло, что я сохранила копию. Иди спать!  — Но сейчас восемь вечера, — тихо ответил Костя.  — Это неважно. Иди. Спать, — отчеканила мать, после чего встала и вновь включила компьютер. — Или делай уроки, если ещё не сделал. Потом покажешь дневник. И снова села за работу, всем видом показывая, что парню пора уйти. В тот вечер Константин долго сидел у окна и не понимал, что не так с ним и его родителями. Впрочем нет, больше он задумывался над тем, что не так именно с ним. Почему мать уделяет одной стороне жизни так много времени, но не замечает то, что находится рядом? Хочет изменить Костино поведениe, однако не может ответить на банальный вопрос. C отцом ещё хуже — он целыми днями пропадает на работе и практически не участвует в воспитании сына. А как бы хотелось Косте хоть раз сходить с ним в кино! Или в боулинг… Или хотя бы просто сыграть партию-другую в шахматы. Но нет, этого не дано. Иногда ему хотелось иметь рядом с собой верного друга или подругу. В такие моменты он вспоминал, что за люди его окружают, и это желание само собой улетучивалось. Вокруг него были жалкие подобия личностей, состоявшие из фальши и внутреннего поражения. Он думал о своей однокласснице, Насте, которая ради новой сумочки закатила отцу истерику, и тот на последние гроши купил эту чёртову "Армани". Он представлял, как её семья целый месяц сидит на гречневой каше и хлебе, а Настя любуется своей обновкой, и его щёки опалял жгучий стыд. Таких случаев было много. И людей, в принципе, тоже много. Ни с кем из них Косте не хотелось связываться ни дружески, ни любовно. Касаемо последнего, тот даже не понимал, каково это — когда тебе кто-то нравится. Парень никогда не испытывал нежных чувств ни к девушкам, ни к мужчинам. Да и его это не особо волновало. Нет, ну и нет. Что ж, насильно себя заставлять, что ли? Из потока мыслей Костю вывел звук открывающейся двери. Он мигом забежал в свою комнату и сел за стол, успев остаться незамеченным. И вовремя — парень услышал шаги, приближающиеся в его сторону. «Годы тренировок», — отчасти самодовольно подумал он. К нему зашла мать и села на небольшой бежевый пуф. Со счастливым лицом, как будто она выиграла миллион, сказала:  — Константин, у меня для тебя важная новость. Сядь и слушай. Костя прокрутился на стуле и хмыкнул:  — Я и так сижу, мам. Что случилось? Сейчас у Вероники не было желания расжигать ссору, поэтому она восхищённо произнесла:  — Через две недели ты поедешь в десткий лагерь «Заря»! — она выжидающе посмотрела на него, но реакции не последовало. Костя всё так же сидел с ничего не выражающим видом, поэтому женщина решила продолжить. — Трёхразовое питание и полдник, море, дружный коллектив и много ребят из разных городов! Ну, как тебе? Костя мысленно закрыл лицо руками и с некоторой долей иронии спросил:  — Мама, ты устроилась рекламировать этот лагерь? Выглядит так, будто вся клиентура разбежалась, и я — твоя последняя надежда. Вероника сделала вид, что не заметила и эту едкость, но её тон стал строже и повелительней.  — Завтра поедем за одеждой. Тебе нужно многое купить для отдыха. Не планируй ничего на выходные, если что, — она привстала. — Кепки-то хоть у тебя есть?  — Есть… — прикрыв глаза и опустив голову на стол, ответил парень. Немного помолчав, он спросил, не поднимая головы. — То, что я не хочу туда ехать, тебя не останавливает, да? Ответа не последовало. Он поднялся и оглядел комнату. Мать ушла и даже не услышала его вопроса. «Почему меня это не удивляет?» — уныло подумал парень. Конечно, из подслушанных разговоров он уже знал, что его туда всё-таки отправят. Но в любом случае это очень неприятное событие. С другой стороны, внутренний голос подсказывал, что не так всё плохо, что, может быть, ему даже понравится, и он приобретёт много новых знакомых… Но он снова вспомнил Настю. И ехать ему совсем расхотелось.