Как бы то странно ни звучало, но мальчик 5-ти лет по имени Питер Паркер прекрасно умел отличить запах продукции Харди* от Реми Мартин*. Когда тётя Мэй достала с верхней полки маленькую бутылочку алкоголя на Рождество и провела горлышком у Питера под носом, он уже точно мог сказать, что тётушка в алкоголе не разбирается от слова совсем.
Что самое смешное, так это то, что Питер в жизни и капли не попробовал.
Просто когда каждый вечер и каждое утро начинается с знакомого терпкого запаха, волей-неволей начнёшь отличать одно от другого.
Питти очень нравилось думать о том, что где-то в мире (может даже в Австралии) живёт милая, добрая девочка, помогающая родителям делать что-то подобное. Почему-то звали бы её обязательно Ребекка, а волосы у неё переливались бы красивыми бордовыми оттенками. В моменты мечтаний о девочке из далёкой Австралии, дядя Бен обычно ерошил его волосы и поджимал губы. Питера расстраивать не хотелось, но было очевидно, что девочки, регулярно находящейся в одном помещении с дорогущими бутылками вина и коньяка, не существовало.
Когда Питеру было 5 лет, его дядя уже на полном серьёзе готовился отваживать от мальчика 20-40-летних женщин и мужчин с огромными счетами в швейцарских банках.
Однажды Питер проснулся посреди ночи от разъедающего ноздри запаха дыма и гари. Он сжался, подмяв под себя одеяло, задрожал всем тельцем, вдыхая неприятные ароматы, и крепко зажмурился. В комнате стало очень душно, жарко, и просто отвратительно ужасно запахло чем-то незнакомым. Металлом, огнём, потом и… На душе было неспокойно, словно этот дым, окружавший Ребекку, означал совсем не то, что она как обычно засиделась в мастерской отца-изобретателя, а что-то…
Страшное. Очень страшное.
В груди очень неприятно кольнуло, и Питер, резко шлёпнув ладошкой по выключателю, умчался в ванную, искать освежитель воздуха, который должен…
должен был помочь Ребекке не чувствовать этого отвратительного привкуса металла.
То, что запахи вокруг были очень похожи на те, которые кружились вокруг, когда Питер до крови раскромсал себе руку проволокой, думать не хотелось.
За несколько месяцев после этой жуткой ночи, Питер похудел, осунулся и окончательно перестал выпускать из рук либо освежители воздуха, либо пачки с мятной жвачкой. По вечерам он запирался у себя в комнатке и подолгу сидел на кроватке, усиленно выдыхая мятный аромат через рот. Очень хотелось, чтобы человек «на том конце провода» не чувствовал ни духоты помещения, в котором находился, ни запаха крови вокруг, ничего из того, что чуял сейчас ещё совсем детский нос сидящего в обнимку с баллончиком морской свежести мальчика.
Это длилось ещё довольно долго, но Питер всё же смог выдохнуть с облегчением, когда эти ужасные запахи пропали, оставляя за собой стерильную чистоту шлейфа новых ароматов.
Ребекка, кстати, словно в благодарность за запах мяты, ещё пару недель дразнила его запахами конфет и новых одеколонов.
Когда Питеру исполнилось 14, и, умилённая его результатами в учёбе, учительница физики звонко поцеловала его в лоб, Паркер наконец-то понял, чем же был тот лёгкий аромат, смешивающийся с коньяком.
Это были женские духи с примесью запаха тела.
В тот день Питер понял две вещи:
Во-первых, в жизни даже самой-самой общительной Ребекки не может быть столько разных женских запахов (уж слишком часто они менялись), а значит…
Вместо Ребекки чужие женские духи чувствовал какой-нибудь Джон или Уилл.
Это, по крайней мере, объясняло запах мужского одеколона по утрам.
Во-вторых, следуя количеству женского присутствия в жизни Джонни или Уилли, Питер окончательно удостоверился в том, что его соулмейту и без прыщавого малолетки неплохо.
В 16 Питер Паркер лишается самого близкого ему человека и понимает, что…
С большой силой приходит большая ответственность.
После этого ни о Джонни, ни о Уилли он старается не думать.
* * *
Тони Старк не чувствует даже самого слабенького запаха ни в 10, ни в 15, ни в 30 лет. Он уже давно научился жить с этим. Всего-то и нужно, что этот недостаток в виде отсутствия родственной души заполнить гениальностью в какой-нибудь другой отрасли. Заполнил, и вуаля! Ты полноценный парнишка-гений с отцом-миллионером за худощавой спиной.
Правда, когда ему исполняется 21 год, присутствие отца за спиной переходит в переносный смысл.
В 38 он попадает в знатную передрягу, и…
Конечно же, его «родственная душа» появляется именно в этот момент, с аэрозолем «Морская свежесть» наперевес.
Когда Старк лезет пальцами себе в грудь, он отчётливо ощущает запах дешёвенькой мятной жвачки и чуть ли не хохочет, когда понимает возможную причину того, что соулмейт до сегодняшнего дня о себе ни слухом ни духом.
Он вполне может оказаться 6-7-летним дитём.
Так смешно, что аж грустно.
По возвращении он нарочно кидает Пеппер в руки список кучи дорогих конфет и нависает над этой горой пару дней, надеясь, что та (тот) оценит это сладкое великолепие.
Как бы Тони не отрицал это, с появлением реактора у него в груди там появился и один недостающий кусочек сердечного пазла.
* * *
В голове продолжают крутиться два слова, которые, по сути, разделили жизнь Человека-Паука Питера Паркера на до и после.
Первое слово — Тони.
Второе — Старк.
Господи, да он же сам так и представился.
Тони. Ага. Просто Тони, не заморачивайся со всеми этими «мистер» и «сэр».
Я просто чёртов
Энтони Эдвард Старк, сидящий на твоей крохотной кухоньке чуть ли не в обнимку с тётей Мэй и её кексами. Грант, стипендия, что-то ещё, и…
И подмигивает.
Питер чуть в обморок прямо там не грохнулся от смеси ужаса с диким восторгом. Да и как не грохнуться? Пошёл за ним такими скользящими тихими шагами, дверь закрыл (ещё и на замок!), и…
«Привет, Питер, я всё знаю, Питер, хочешь чтобы я
тебя оттюнинговал твой костюм, Питер?» — В голове сейчас всё мешается, и Паркер не замечает, как почему-то приятный запах кекса кажется ужасным, а запахи сплетаются и накладываются друг на друга.
Как вообще можно думать хоть о чём-то, когда у тебя в комнате переминается с ноги на ногу сам Железный человек, который ещё и апгрейды костюма предлагает?
Хотя, нет, думать в принципе получается, но только о шоколадных тёплых глазах, низком голосе и до одури приятном запахе…
Запахе?
Питер ошарашенно моргнул, пытаясь уловить в воздухе хотя бы самый слабый посторонний аромат, но ничего. Только какие-то жутко знакомые нотки в дорогущем одеколоне, запахе ткани и…
Господи.
— Всего лишь Тони, — отзывается мужчина, и Питер краснеет, понимая, что последнюю фразу выпалил вслух.
Он мотает головой из стороны в сторону, растерянно выпаливает что-то невнятное и практически силой выпихивает мистера Старка за дверь. Уши нещадно краснеют, в горле першит (то ли от восторга, то ли от удивления), а разум нашёптывает:
— Это невозможно, Питер.
Но кто же знал, что Тони Старк не любит со всеми делами сердечными затягивать?
Уже на следующей неделе Паркер с гордостью ставит свою нелепую зубную щётку в самую дорогую (наверное) подставку для щёток в мире.
Владелец подставки ничего против не имеет.
Только кексы ненавидит.
И Роджерса.
Но это не точно.
