Ибо велик день Господень и весьма страшен, и кто выдержит его?
Даниил закрывает глаза. Сверху на лицо отпускается горячая ладонь, подушечки пальцев касаются дрожащих век. Они трепыхаются, словно крылья бабочки, зажатой в кулаке. В какой-то момент Диме действительно приходится приложить усилие, чтобы эти тонкие оболочки не превратились в сочащиеся обрывки преимущественно красных оттенков. Горячая ладонь поднимается ко лбу, как если бы покойнику закрывали глаза в обратной съёмке. Да и уверенности, что он жив, у обоих, кажется, не так уж много. Даня готов поклясться, что шорох кожи заглушает все остальные звуки вокруг. Слишком громко. Лежа головой на коленях у Ларина, он ерзает и трёт липкими пальцами щетину, цепляется за нижнее веко, оттягивая его вниз неестественно и резко, будто оно чужое и вовсе ему не принадлежит, как, по правде, и всё лицо. Одна сплошная маска из воска, откликающаяся только на прикосновения Димы. Пальцы зарываются во взмокшие волосы, и Ермаков выдыхает так, словно первый когда-то секс берет начало в одну из следующих пяти секунд. Возня в волосах по звуку напоминает что-то среднее между шумом волн и хриплым умиранием радиоприемника. Так странно и так горячо от чужих пальцев, которые бездушно и жадно там рыщут, как детский врач, например, которого не интересует, настолько твои волосы мягкие и чем пахнут, когда в них нужно выискивать гнид. Хотя у этого искателя паразитов прочистить голову Дани вышло гораздо глубже. Следом Даниил берет Ларина за запястье и кладет его руку себе на грудь, прямо на сердце - за него он отчего-то не так боится, как за голову. Значит ли, что Даня доверил ему свое сердце? Спорно. Сердца Диму вряд ли интересуют. Да и в его руках есть кое-что поинтереснее — трип Ермакова, к примеру. Открывает глаза, медленно, пытаясь уцепиться за что-нибудь в сумраке собственной комнаты с медленно стекающими по стенам обоями и их приевшимся рисунком. Тщетно, с ним здесь только цепкий, беспристрастный взгляд Димы, будто всё это эксперимент, медленный яд, а он наблюдает за процессом со своего высокого положения. Поможет ли он, если эксперимент пойдет не по плану? Ермаков сглатывает сухой комок в горле и сосредотачивается на чужом лице, всеми силами стараясь не развивать эту мысль. — Нравится Воронеж? — хрипло усмехается Даня, глядя на то, как блогер уставился в окно, где в свете фонарей только и видно, что когтистые лапы качающихся деревьев. Будь Ермаков счастливым обладателем жилья на пару этажей ниже, то наверняка бы за эти годы сошел с ума от веток, слоняющихся тенью по темной комнате. Но, кажется, он и без этого на удивление хорошо справляется. — Просто, знаешь, в большом городе небо ни черта не видно большую часть года из-за освещения. Я вдруг понял, что очень давно не смотрел на звёзды. — Дима говорит быстро, как-то раздражающе сейчас. — Я знаю только, что ты очень много пиздишь, — со вздохом произносит Даниил и кладет руку поперек лица, закрывая себе глаза запястьем. Какое сейчас это вообще имеет значение? — Но всё ещё очень мне нравишься. Сухие губы растягиваются в ленивую улыбку. — Ты тоже ничего, Ермаков, — только и доносится в ответ с привкусом доброй усмешки. На балконе уже по-осеннему холодно. — Ну че, как тебе звёзды? — сразу же цепляясь пальцами за холодное ограждение балкона, Даниил шатко отступает назад, когда от качающихся ветвей перед глазами ноги тоже на секунду поддались на провокацию. — Пиздец. Дима уже крепко, даже больно держит за локоть, будто в курсе, что тут визуал тянет на десять баллов из десяти по шкале кислотных морей. — Звёзды клёвые, ты только не наебнись, окей? — Да бля, зачем я тогда вышел, — вяло усмехается он в ответ, но жмется к Ларину, как продрогшая псина, не находя другого способа стоять на ногах ровно, и не потянуться вдруг навстречу манящим конечностям деревьев под окнами. Ермаков шумно и устало вздыхает, пока бороздит носом мягкие пряди на виске Димы, вызывая странные и в то же время приятные ассоциации. Пахнет пылью и чем-то, к чему название так и не вспомнилось. Закрыть глаза и слушать эмоции, пока не такая уж чужая рука перехватывает локоть, всё ещё вдавливая заботу в вечно похрустывающий сустав. — Ну так как тебе звёзды? — Издеваешься? Ты уже спрашивал, — теперь копна мягких волос сама елозит по горбинке носа Ермакова - Ларин снова поднимает взгляд к небу. — Да и к черту. Очередной вздох горячим пятном ложится на замерзающую шею, следом разгоняя мурашки по спине. Сразу после Даниил скрывается в глубине квартиры, но возвращается так же быстро, как и уходит, возвещая о себе перебором четырёх нейлоновых струн, прежде чем Дмитрий решит пойти его искать, променяв свои ебучие звёзды. — Сыграю лучше, пока меня не стошнило, — Даниил хмурит лоб, так и не расслышав колкость с балкона, всё это время любовно прижимая укулеле к груди. Осев на пол и облокотившись на дверной косяк балкона затылком, ему стоит усилий зафиксировать взгляд на неподвижной фигуре в шаге от себя, чтобы порывы ветра на кончиках ветвей не унесли с собой остатки вменяемости.Они говорят, что любя живёшь вечно А раз так, я давно должен сгнить Ты готова сосать всем встречным Я продолжаю всё глубже рыть Яму для тебя Яму для тебя Яму для себя
— А ты романтик, знаешь. Про твою женщину? — Про твою, мужик, про твою.