___
Кэссиди сплёвывает кровь из разбитой губы, и подтягивает изрядно пострадавшее тело к пустой оконной раме: — Ну что, ушлёпок, повеселимся? Я же спросила по-хорошему, а ты со своими крысами руки распустил. Ты видел этого человека? — М-мы-е-т! — за рамой второй этаж, торчащая из мусора арматура, и звук, с которым мачете отрубает головы брамину. Кэсс осторожно спускается по раскрошенной лестнице, применяя лучший в этом мире дезинфектор в плоской поллитровой бутылке.___
Девушка в балахоне машет и говорит приветливо: — Эй, ребята, а вы тут не видели высокого загорелого парня? Около… — задумывается она, блин, а сколько же ему лет, ну пусть будет, — тридцати лет, во-о-от тут шрам, а на руке зелёная светящаяся хреновина. В ответ испуганно качают головами и смотрят навыкате и обречённо, а из темноты делают почти синхронный шаг четверо в кожаной броне. Вероника сокрушается: — И почему я не стала актрисой… Наверное, потому, что в бункере нет реквизита, в кодексе не прописано, или старейшина Макнамара упёрся бы рогом. А сейчас важно найти того, кто опрометчиво обещал таки обеспечить пожизненный запас кексов и относительный мир в относительно взятой Мохаве. Ну и платье — мечтательно улыбается она, вытирая кастет о загаженную тряпку.___
— Я не хочу неприятностей, я простой механик, но тостеры вам чинить не буду… — бубнит старый гуль, поднимая ладони вверх в универсальном примирительном жесте. Но его универсальность заканчивается на границе человеческого, а стоящие перед ним давно за этой чертой. За гранью — только судороги, капающая слюна, расширенные до невообразимости зрачки, невнятное злобное мычание и чудом держащийся в пальцах нож. Остаётся уповать на скорость — снять с предохранителя, прочертить несколько громких линий с рикошетами, ударить прикладом и покинуть перекрёсток паутины. Рауль думает, что частые упражнения идут на пользу старым коленям, но никогда не признается вслух.___
Двое мирных и бесполезных — на шесть часов, ещё пятеро торчков — на девять. Не стоят внимания. Переключиться на другой переулок. И почувствовать загривком, как цель загорается в оптике гобийской винтовки красным светом, выделяясь на фоне ненужных. Важная шишка среди местной гнили — такие всегда в курсе, что происходит на две мили вокруг. Красный берет сжимается вокруг головы, напоминая, «один выстрел — один труп». Но сегодня другие планы, нежели в отчеканенном на эмблеме девизе — сегодня нужно дать возможность себя увидеть, чтобы получить информацию. Не винтовка — подарок для снайпера, плавно толкается отдачей в ответ на выстрелы для «шестёрок» вокруг главаря. И последний раз — чтобы перебить ногу и возможность отхода. Бун спокойно спускается с позиции к корчащемуся в чёрной луже тьмы: — Курьер. Видел его? — Мать твою, сука, я тебя урою, тварь! — слишком много слов без смысла и снайпер едва заметно ведёт бровью от отвращения. — Говори или сдохнешь. — Какой ещё курьер, блять, с-с-сука, — зажимает дыру 308-го калибра, пытаясь отползти. Вон там, рядом с банкой, пистолет, можно… Мягкое приглушённое «чвак» и крик боли снова разрезает темноту — минус вторая нога. — А-а-а, видел, блять, видел, мать твою! — аргументы оказались убедительными, — Какие-то крутые говнюки, в чёрной броне и масках на всё ебало. Накачали и утащили нахуй. — Куда? — Блять, я щас сдохну, мне нужен стим, я подыхаю, сука! Снайпер разочарованно вздыхает и медленно снимает подарок из-за плеча: — Левые кварталы, слева от главной улицы! — визжит, захлёбываясь адреналином. «Спасибо за информацию» говорит винтовка. Остаётся успеть до того, как влипнет и Геннон.___
Из разбитых и заколоченных окон просачивалась тьма. Она топила в себе узкие проёмы между домами, пожирала малейшие пустоты трущоб — бесконечно ненасытное чудовище, всё мало. Никакой цели, кроме неограниченного поглощения всего, что случайно попадает в сеть. И личный крючок для Аркейда — раздавленные солнечные очки, неизвестно как не погребённые под другим мусором. Очки, словно укоряюще жалующиеся — как ты это допустил? А он и сам не понимает, как, но единственное точно — никогда больше, ни за что, потому что больно и дышать сложнее. И от осколков чёрных стёкол больно, и от того, что они не ошиблись. Но просто стоять и пялиться на отражение своей боли, чувствуя, как за шиворот затекает ледяной поток тьмы, далеко не так полезно, как идти дальше. Аркейд дёргается, пытаясь сбросить оцепенение, оттолкнуть радостно пеленающие новую жертву нити, и роняет находку. В руках остаётся один большой осколок, который он машинально засовывает в карман поглубже — надо будет поискать в «Лаки», наверняка найдутся похожие. Занять мысли грёбанными очками — отличный способ не представлять, что может найтись чуть дальше, вон за теми баками (или в них), например. Он держит оружие правой рукой, левой приподнимая безобразные крышки. Пусто и можно выдохнуть. Несколько десятков шагов и переулок предательски заканчивается тупиком. Геннон едва сдерживается, чтобы не ударить в кирпичи со всей силы — не делает, понимая только, что это бесполезно. Тьма собирается вокруг, кружит, танцуя на костях надежды, а кулаки всё равно продолжают сжиматься от злости. К чёрту справедливость, к чёрту сострадание, к чёрту удачу — ругается, обвиняет, мечется между стенами, мерит шагами маленький грязный квадрат пространства. От бессилия Аркейд всё же случайно бьёт ладонью по закрытой рыжей двери справа от себя — и та поддаётся, приоткрывается на дюйм, коротко скрипя проржавевшими до основания петлями. Несколько бесконечно долгих секунд он не верит, пока тьма не протягивает своё холодное щупальце из проёма и не гладит ласково по щеке. Он передёргивает плечами и понимает, что пошёл бы и в самый ад. В голове мелькает мысль об античном Орфее, вызывая кривую усмешку: здесь оглянуться — вопрос выживания, всё наоборот. Медленно, медленно, чтобы не хрустнуло под ногой битое стекло, не зашуршал мусор, не споткнуться нечаянно о возможные растяжки и не угодить в заведённый капкан. Он проходит первый этаж заброшенного дома насквозь, оказываясь в «колодце». Из следующей двери, напротив, уже тянется след зовущей темноты. Аркейд настороже, Аркейд удерживает напряжение, которое, того и гляди, перельётся через край, но нельзя. Иначе кто спасёт, кто поможет. Только бы всё в порядке, только бы… Едва слышный звук заставляет задержать дыхание. Он замирает, забывая перенести вес на другую ногу и вслушивается, собирает из окружения свой компас, впитывает это приглушённое «м-м-м». Тьма досадует — прятки получились слишком короткими, нечестно и неинтересно. Аркейд мчится на второй этаж, где одна стена разрушена, а возле другой лежит… о господи, нашёл, я всё же нашёл, надо помочь — мысли обгоняют друг друга, пока Геннон бросается к бессознательно мычащему Курьеру. Пульс, глаза, дыхание, связан, безоружен, накачан в ноль — странно, что тут никого даже поблизости, наверное, самоуверенность и расчёт на долгое воздействие химии. Чёрт, что за дрянь ему колят, если он совершенно не соображает… Аркейд не успевает удивиться тому, насколько быстро его руки действуют, освобождая пленника от верёвок — кажется, чисто автоматически, хоть ничего подобного прежде он и не делал. Курьер вяло двигает рукой, приоткрывает глаза и шепчет-хрипит пересохшими губами «я не хочу». Аркейд позволяет себе порадоваться — жив, повезло, что никого нет, он жив! Кажется, истерически улыбается, проводя руками по чужим рёбрам, шее, плечам, ощупывая и проверяя состояние. Его устраивает всё, кроме зашкаливающего пульса и падения в бездну подсознания — надо выводить их из трущоб, а на себе он его явно не унесёт. Есть, конечно, одно средство из чрезвычайных запасов, которое, судя по состоянию, может частично компенсировать эффекты и позволит дойти хотя бы до главной улицы. Геннон рискует, вкалывая в ослабленный организм экстренное средство, но риск оправдан: Курьер открывает глаза, пробует туманную реальность на вкус, облизывая губы, и шевелит затекшими руками, цепляясь за рукав халата. Чувствует, как к шее прижимаются отрезвляюще холодные пальцы, а тихий голос уговаривает: — …ну же, ты меня слышишь, я знаю, это сработало. Вот так, отлично, — руки перемещаются на плечи. Курьер улыбается криво и слабо, шутит невнятно и идиотски, но засмеяться всё равно почему-то хочется: — Скажи мне, что в черепе нет ещё двух дырок. — Скажу всё, что захочешь, когда мы будем как можно дальше отсюда, — облегчённо проводит ладонью по горячей коже, прежде чем помочь подняться. Курьер пытается взять собственное тело под контроль, но голова пульсирует, а дыры в стенах и полу пляшут как подвыпившие артисты в театре «Топс». Он шатается, пока пьёт предложенную воду. Шатается, пока Геннон перекидывает его руку через себя, предлагая опереться на плечо: — Надо идти, мой препарат не сможет купировать всё то дерьмо, которым тебя накачали. Курьер хмыкает непривычной грубости и удивляется тому, что чудом может разглядеть в своём состоянии — пылающей задиристой решительности в глазах стоящего так близко Аркейда. Он хочет ляпнуть какую-нибудь чушь, к которой привык, но выходит только очень благодарное «спасибо». И это куда правильнее. Невозможно одновременно держать оружие и помогать спускаться по сломанной лестнице — Геннон грамотно удерживает обоих от падения ценой безопасности. И сожалеет об этой невозможности, выходя с Курьером в «колодец». Потому что в лицо смотрят три дула — пулемёт, лазерный пистолет и боевая винтовка. За ними три сплошь чёрных силуэта наёмников в масках, шлемах и хорошей броне. Чем-то напоминают ван-граффовских головорезов, но явно не они — иначе плазмы и лазеров было бы на порядок больше, а пауза куда короче. Аркейд смотрит на наёмников с бессильной злобой — не успеет ни выхватить оружие, ни закрыть собой… Курьер медленно выпрямляется, немного пошатываясь и отпуская плечо напарника. Тело отказывается слушаться, взгляд плохо фокусируется, а мозг, похоже, решил припомнить все колкости из диалога в Большой Дыре и никак не может придумать хоть какой-то план. У Геннона идей тоже нет — кроме явно читающейся «не завалялось ли в кармане плазмолива». Но не завалялось и он вынужден держать руки на виду и испепелять взглядом надменно молчащих бандитов. Одно интересно — почему их до сих пор не пристрелили. Или хотя бы его, он же совсем лишний. Очевидно, напарник нужен живым. И теперь их обоих ждёт крайне весёлое времяпровождение с долгими пытками — уж это можно гарантировать. Курьер приподнимает подбородок и щурится. Аркейд отрешённо думает «непроизвольные сокращения мышц и, возможно, тоннельное зрение» и слышит — скорее, чувствует — всего одно еле различимое слово: — Ложись. Хотел бы удивиться, с чего вдруг, но тело реагирует само, уже привыкшее следовать за тем, кто неоднократно показывал, что чувствует ситуацию. Поэтому резко пригнуться, перекатиться в сторону за бочку и слушать, как тихо просвистели пули, вгрызаясь в мягкую плоть. Несколько секунд — и от самоуверенных чёрных наёмников остались только тела с аккуратными дырками 308-го калибра. Узнаваемый почерк — так же метко стреляет и тот, кто сейчас пытается подняться, держась за стену, с другой стороны переулка. Но раз у него с собой точно не было винтовки, оставался только… Аркейд бросается помогать Курьеру: — Как ты вообще заметил? — Блик знакомый, — он улыбается чему-то своему, опираясь на руку Геннона, — пошли, Бун прикроет, если что. Казалось, тьма признала поражение — обратный путь оказался безопаснее. Минотавры попрятались в своих норах, а лабиринт податливо распутывался под ногами, словно сам был путеводной нитью. Аркейд держал эту нить в руках, она тяжело дышала от напряжения и понемногу плавила его левый бок своим жаром. Немного прихрамывала и сквозь зубы шипела проклятия так и оставшимся безымянными наёмникам и их химии. И все боги Старого мира осуждающе качают головами, глядя в душу Аркейда, где он немножечко наслаждается этим моментом. Запретно, тайно, — не время и не место совсем, — с мазохистским удовольствием чувствует на себе всю тяжесть Курьера в обмен на тесный контакт. Но чем ближе к выходу, тем яснее — лекарство уже перестаёт действовать. Точнее, оно действует — Курьер по-прежнему на ногах, переставляет их, но сознание снова начинает путаться. Начинает бормотать себе под нос какой-то бессвязный бред, глядя в землю. Если прислушиваться, различаешь только отдельные слова вроде «сон», «призрак», «меченые» и ещё какое-то смутно знакомое, не разобрать. Внезапно замирает на месте, не давая сделать следующий шаг и разворачивает Геннона к себе, цепляется за плечи и срывается в лихорадочную горячку: — Я знаю, ты опять снишься, сколько можно, измучил уже, вытряс, выжал всё до капли, не могу молчать, надоело. Осточертели кошмары, ничего не могу сделать, а ты молчишь, тебя и нету здесь на самом деле, а всё равно молчишь, — а сам держится за плечо, да так, что пальцы побелели. Аркейд непонимающе смотрит в блестящие глаза и сам заражается этим помешательством — невозможно не, оно как тьма трущоб, жадное до людей. Курьер дышит тяжело и часто, на грани, а рукой ерошит короткие волосы, гладит шею, скулы, приступом берёт давно открытую крепость: — Раз молчишь, послушай, что я скажу. Невыносимо, понимаешь? Не могу больше… На губах — горько, губы — сухие, неистовые, ненасытные, а щетина колется, наплевать. Боги Старого мира махнули рукой на захлестнувшее обоих безумие — неважно, если двое больны одинаково. Больны до самой нехватки воздуха. Волна спадает, оставляя сбитое дыхание, лёгкую дезориентацию и оседающего на землю от внезапной потери сил Курьера. Аркейд с трудом возвращается к реальности — вот стена, вот куча мусора, за поворотом главная улица, а только что они целовались так, словно от этого зависела сама жизнь. Он едва не садится рядом. Это оказывается слишком даже для него, но обдумывать и анализировать всё ещё неуместно. Аркейд хочет идти в «Лаки», а не в форт, как собирался изначально. Он врач, справится сам, а в столе были препараты… Чёрт, мысли не собрать никак. Он мысленно даёт себе пощечину — перестань! Пытается привести в чувство Курьера, но бесполезно. — Помощь нужна? — Бун смотрит, наклонив голову. Взгляд неразличим за очками, но Аркейду чудится лёгкая насмешка. Кровь приливает к щекам — неужели видел?! Неловко, пытаясь скрыть замешательство: — Да. Да, пожалуйста. Они вдвоём поднимают на ноги Курьера, который больше не говорит ни слова. Всю дорогу до «Лаки» Аркейд отводит глаза, смотрит под ноги, на группы Королей, на секьюритронов, но не на невозмутимого Буна. Наконец Курьер лежит в своей постели, а снайпер уходит, чтобы найти остальных. Нужно снять хотя бы броню, чтобы точно оценить повреждения… Но Геннон застывает, стоит только посмотреть в сторону кровати — кровь помнит, течёт по венам горячей лавой. Решая, что уже можно потратить немного времени на обдумывание, он опускается на диван, не в силах и оторвать взгляд от напарника. Снимает очки и с вымученным стоном прячет лицо в ладонях — и что теперь делать? Это всё химия. Чёрт знает, чем его накачали, может, это из-за галлюцинаций, а он сам просто подвернулся под руку. Если это так, то он, вероятно, ничего не вспомнит, когда придёт в себя. А значит… Ай! — ногу болезненно колет осколок в кармане. Аркейд достаёт его, задумчиво вертит в дрожащих пальцах — а что если не случайно… Нет, исключено. В конце концов, он никогда не вёл себя так, чтобы… То есть вёл, но он же так себя со всеми ведёт, привычная манера, да и только… Исключено. Значит, нужно забыть обо всём, чтобы не мешало. Никому не мешало. Геннон невесело улыбается, вставая — о да, он мастер по части секретов. Итак, отложить и забыть — теперь должно стать проще. Осколок остаётся на столе символом запечатанного воспоминания. Аркейд зачем-то считает шаги до кровати — получается шесть и ещё половина. Вздыхает и принимается расстёгивать крепления, вытаскивать ремни из пряжек, снимать наплечники и пластины металла. Чем ближе к оголённой коже, тем чаще приходится себе напоминать — отложить и забыть, отложить и забыть, забыть, забыть — как мантру. Но не удержать скользящий по телу взгляд, как ни старайся. Нужно оценить повреждения, провести базовый осмотр — в кои-то веки Аркейд рад работать с людьми. С единственным человеком. Ничего серьёзного — пара синяков на рёбрах и руках, небольшая ссадина на локте и сердце быстро бьётся… чёрт, надо убрать руку. Получается нехотя — приклеило, заворожило совсем. И как это забывать? Злится, отдергивает пальцы, чтобы снова пройтись по ключицам, плечам, торсу — убеждая себя, что это исключительно ради медицины, и заставляя замолкнуть ехидный шёпот, знающий правду. Предсказуемо обнаружить на шее сбоку след от иглы — так и похитили. Аркейд вспоминает, дёргается — точно, надо посмотреть, что именно они вкололи, вдруг получится сделать лекарство, а не пичкать его детоксином без меры со слепой надеждой. Паутина сплела их вместе, она пружинит, тянет назад, к кровати, пока он ищет в столе в другой комнате что-то, чем можно взять кровь — и чуть ли не бегом возвращается обратно. Снова лёгкое поглаживание, от которого не удержаться — по руке — прежде чем выкачать несколько миллилитров крови в ёмкость. А теперь — работать, смотреть, что это была за дрянь. Он укрывает Курьера одеялом, и легко касается его лба губами (просто проверить, нет ли жара, просто проверить). Наконец заставляет себя отойти. Несколько раз он отвлекается от колб, проверить состояние — оно неизменно, и каждый раз ощущение, будто загоняешь себя всё дальше. Возвращается Бун вместе с Вероникой и Раулем — Кэсс отправилась в «Гоморру» на вечер, предпочитая отвлечься от «золотой клетки» и чтобы не злиться на свою беспомощность. Вероника суетится, спрашивает, не нужно ли чего-нибудь — Аркейд слышит себя будто со стороны, когда просит найти какой-нибудь еды в холодильнике, сосредоточенно капая реактив в пробирки. Она тащит Буна и Рауля на кухню и через час на заваленном заметками и химикатами столе появляется результат совместных усилий — тарелка со стейком из брамина. Почти идиллия — если бы тот, кто обычно развлекает всех сумасшедшими историями, шутками и самим своим присутствием, не лежал сейчас в своей постели, не приходя в сознание. К пяти утра у Геннона в глазах колючий песок недосыпа, в позвоночнике стальная арматура, но в руках — заветный шприц с лекарством. Он идёт в комнату, не думая ни о чём, кроме «пожалуйста, подействуй», где сидящий в кресле Бун, кажется, вообще не хочет спать. Никогда, что ли, не хочет — мимолётно думается, пока пальцы на автопилоте нащупывают вену на локтевом сгибе. Лекарство введено и, несмотря на усталость, от которой превращаешься в бесполезную лужу, Аркейд сидит на диване, не двигаясь и неотрывно глядя на своего пациента. В голове будто открыли окно и проветрили… проветрили… ветер… дует ветер… Бун смотрит на уснувшего на подлокотнике дивана доктора — напряжённая складка между бровей не разглаживается даже сейчас — и думает, что как-то так выглядит то чувство, которое для него самого умерло вместе с выстрелом возле Коттонвуд-Коув. И в какой-то мере забавно наблюдать, как эти двое пытаются делать вид, что между ними не горит земля. Бун меняет выражение лица — то ли страдальчески, то ли наоборот в улыбке, встаёт и идёт в гостевую комнату за лишним одеялом. Накрывает Аркейда, а сам остаётся сидеть — он даже немного соскучился по дежурствам с тех пор, как ушёл из Новака. В 9 утра заходит Вероника, жестами отправляя снайпера спать и занимая его место. В 10:32 глаза открывает Аркейд, невыспавшийся и всё ещё уставший, отвоёвывает право остаться в комнате одному. Проверяет состояние — теперь уже без лишних мыслей, на них нет сил — температуру, зрачки, дыхание, сердцебиение. Изменений по-прежнему нет. Время тянется как двухсотлетняя жвачка — невкусное и бесполезное, потому как ничем занять себя надолго, кроме умоляющего взгляда на кровать, не выходит. Геннон отказывается от еды, не желая уходить или смотреть куда-то ещё, и думает, что нужно было перепроверить формулу — что если он ошибся… в первой проверке или в пятой… И хоть тот самый ехидный шёпот напоминает, что это слабо похоже на «забыть», скорее на неуёмную тревогу, он отмахивается от него. Он держится до полуночи, пока не выключается, откинув голову на спинку дивана. В комнате появляется молчаливая тень снайпера. В этот раз Бун не идёт за одеялом — Рауль заносит его, проходя мимо комнаты. Долгое время Бун думает о том, как удивительно они все в итоге сработались, несмотря на отличия в мировоззрении и личных предпочтениях. — У меня во рту гнездо сраных касадоров, Крейг, — жалуясь, хрипит Курьер. Бун удивлённо приподнимает брови и уголок рта: — Хм, живой всё-таки, — он тянется к столику, передаёт стакан с водой. Жадное бульканье красноречиво — живее всех живых и из могил восставших. Курьер откидывается на подушку, удовлетворённо вздыхая: — А покурить не найдётся? — Начнёшь дымить — получишь, — Бун кивает в сторону дивана, — хотя, если учесть… — Конечно, не стесняйся пустить весь мой труд псу под хвост, — получилось чуть громче, чем следовало, и Аркейд поморщился, откидывая одеяло. Снайпер хмыкнул чуть слышно, развернулся и вышел из комнаты — сами разберутся. Геннон проводил его взглядом и повернулся к кровати. К горлу подступил комок, когда он понял, что сейчас должен наклониться и проверить… И неизвестно, чем это закончится. — Ты так смотришь… Меня облучило и на лбу растёт третье ухо? Всё в порядке, — вышло полувопросительно, Курьер не мог достаточно сосредоточиться, чтобы понять, что видит в блестящих за очками зелёных глазах. Чёрт, ну что за невозможный оттенок… И ощущение, будто он знает, как он должен измениться, если оказаться ещё ближе и сделать что-нибудь провокационное… Но чувство ускользает, дразнится и скрывается за углом смущённого покашливания доктора. — Кхм, да. Хочу проверить, что твой организм нормально отреагировал на лекарство, переработал токсины и не последует никаких побочных эффектов, — говорил и ощупывал, проверял, постукивал — прикасался. Легко, профессионально, но… Было какое-то «но», заставившее его голос звучать слегка напряжённо: — Ты… Ты помнишь что-нибудь? Курьер постарался вспомнить всё, что мог, но кусок памяти будто накрыли грязной тряпкой: — Да, помню. Ублюдков этих, в переулке. Твоё перепуганное лицо помню, — он беззлобно улыбнулся, — и как Буна заметил тоже. — И всё? — Геннон забыл понять, что задержал дыхание. Шестой потёр лоб и нахмурился: — Ну… Да. А что? — театральная гримаса ужаса отразилась на лице, — Я пропустил всё веселье? Только бы ничем не выдать режущего по живому разочарования. Только бы удержать лицо. Борьба эмоций и самоконтроля подтачивает тот слабый барьер — так, набор колышков и ветхих перекладин, — который он успел построить за эти дни. Показалось, что слезятся глаза — от напряжения и недосыпа, не иначе. Усилием воли Аркейд загнал поглубже всё, что не касалось медицины: — Конечно, ты два дня тут валяешься. Тошнота, сложности с дыханием? — подчёркнутое спокойствие, только оно. — Лапушка, не суетись, я в порядке. Только жрать хочу. И если ты мне скажешь, что в холодильнике остался хотя бы просроченный на двести лет «Солсбери-стейк», я… не знаю, закажу у Анджело вывеску о том, что ты самый лучший. Повесим перед входом! — Я посмотрю, что можно сделать, — Геннон испытывает облегчение от обоснованной возможности уйти и остаться наедине с собой. Дверь хлопнула, Курьер устроился поудобнее на подушках, пытаясь понять, что он упускает. Казалось, что это что-то важное. И Аркейд немного странный. Из-за чего же… Стоило напрячь мозги чуть сильнее и на голову будто надели железный обруч. Видимо, стоит подождать немного. Наедине с собой остаться не получилось — в кухне обнаружился Бун, закинувший ноги на стол, с бутылкой пива и журналом. Не поднимая головы, спокойно спросил: — Что, уже всё? Геннон чуть не выронил нож, которым резал мясо. Чёрт бы побрал эти идиотские сатурнитовые сплавы — ещё и порезался. Машинально сунув палец в рот, он резко повернулся: — Прости? — Думал, обследование слегка затянется, — невозмутимостью снайпера можно было обезвреживать мины. — Ты видел, — вышло как-то обречённо. — Он был под действием наркотиков и не соображал, что делает. Вероятно, это произошло из-за их галлюциногенной составляющей. Я не собираюсь придавать этому какое-либо значение, так что лучшим вариантом и для тебя в том числе будет сделать вид, что ничего не произошло, — Аркейд договаривал и почти гордился своей речью, складывая овощи на тарелку. Бун ответил «о’кей», отпил из бутылки и перевернул страницу. Геннон недоверчиво уставился на него поверх очков: — О’кей? — Угу. Стоило доктору сделать шаг за порог кухни, снайпер закатил глаза и провёл ладонью по лицу. Умный — а идиот. Аркейд занёс еду своему пациенту и, стыдно признаться, сбежал, отговариваясь усталостью. Он и в самом деле устал, но так как все разумные аргументы, в которых он пытался убедить Буна и себя самого, медленно проигрывали, в первую очередь было важнее хотя бы до утра изолировать себя от Курьера. Утро принесло столкновение в ванной, совместный завтрак, разговоры ни о чём и натянутую отстранённую вежливость. Прежде, чем уснуть, Геннон снова убеждал себя — никаких подтверждений тому, что тот поцелуй был свидетельством каких-то скрытых чувств со стороны Курьера, нет. Но вернуться к прежнему поведению оказалось немного сложнее. Самоконтроль и следить за словами, самоконтроль и… — Детка, ты что, меня игнорируешь? Даже Рауль слушает! — Шестой делает обиженный вид, настойчиво тыкая в плечо Аркейда пальцем. — Босс, иначе ты начинаешь говорить ещё громче, а мои старые уши этого не выносят. — Задумался. О чём речь? — О-о-о, нам интересно, о чём? — подпирает ладонью подбородок и с преувеличенным вниманием смотрит. Отчаянное «о тебе, чёрт возьми» чуть не прорывается сквозь брешь: — Об исследованиях. Обещал Андерсону посмотреть его расчёты насчёт водоснабжения, — Геннон хвалит себя за эту ложь, она звучит настолько убедительно, что Курьер вроде бы переключается обратно на свою историю. Аркейд уходит в гостевую комнату, пока остальные заканчивают завтрак. Спиной он чувствует лёгкое покалывание пристального взгляда между лопаток. Из кухни раздаются весёлый смех Вероники и саркастический комментарий Кэссиди. День пролетает незаметно, пока все заняты своими делами — книги, бильярд, музыка из радио — даже не выходя из номера все находят, чем заполнить ленивый темп свободного времени. По правде говоря, поиски Шестого для всех оказались не самым простым делом и когда стало понятно, что всё нормально, требовалась разрядка. Даже если она включала сломанный случайно кий, минус три бутылки виски из бара или дважды разобранную гобийскую винтовку. Вечер стучится светящимися цифрами на Пип-бое и очередной громкой попыткой Кэссиди затащить всех развлекаться в «Гоморру». И — впервые! — на это соглашается Бун. Вероника и так собиралась, но теперь её энтузиазм горел ярче неоновых вывесок Стрипа. Рауль решил, что тоже хочет посмотреть на то, как у Буна на входе попытаются отобрать его драгоценную винтовку, а он зашипит, как ночной охотник. — Нет, я пас. Играть там мне запретили, а любой стакан с выпивкой Аркейд испепелит взглядом до того, как я его до рта донесу. Могу разве что крышек подкинуть, — Кэсс поймала звенящий мешочек и воздушный поцелуй от Курьера. — Не давайте Буну ставить всё на красное! — и двери лифта сомкнулись. Аркейд оттолкнулся от стены, стараясь думать о сюжете книги, которая осталась на диване, а не о том, как двигаются мышцы под футболкой у напарника. Тот скрылся в своей комнате. Раздались несколько характерных щелчков — решил проверить состояние запасной винтовки, раз уж ту отобрали. Курьер и правда сел разбирать запасную винтовку, совмещая две пользы: и решить, подходит ли эта, или нужно тащиться к «Оружейникам», и расслабиться, снова и снова пытаясь вспомнить то, что колыхалось на границе памяти. Он устроился поудобнее на диване, чуть смещая плечом валявшийся на спинке комплект брони американской армии. Винтовка оказалась в полном порядке, но к пониманию не приблизила ни на шаг. Оставалось прикрутить глушитель… А это ещё что?.. — мужчина в недоумении смотрел на тёмный осколок стекла. Поднёс поближе к глазам, увидел тёмно-зелёный блик в отражении. Воспоминание оставило лёгкое послевкусие, скорее просто напомнило о себе — немного бросило в жар и этот тёмно-зелёный… Знакомый цвет, но почему? В голову пришла гениальная идея под названием «помоги своему мозгу» или попросту — ментаты в ящике стола. Есть, конечно, шанс, что Аркейду снова придётся его откачивать, но слишком маленький, чтобы это останавливало. Лечь на кровать, закинуть таблетку — а лучше две или три — и слушать вкус, видеть звуки и чувствовать мышление. Чем хороши ментаты — пинок для мозга и немного синестезии. «Электрон притягивает… нейтрон. Нейтрон притягивает… мезон. Мезон притягивает… протон.» Что за бред, мозг?.. Через пятнадцать минут ответ проносился закольцованной плёнкой перед глазами. Перемотать, остановить, рассмотреть — чёрт, да ему же тоже нравится! Вон как отвечает — ментаты подарили даже такие подробности… Это объясняет всё. И то, как он нервничал, спрашивая о воспоминаниях, и всё странное поведение — то ближе, то дальше, словно сам не определился. Наверняка надумал себе, что просто случайно подвернулся под руку и даже не догадывался, как часто такие сюжеты снились самому Курьеру. Но теперь всё ясно. И даже что с этим делать прямо сейчас. Столько времени нарезать нерешительные круги вокруг друг друга, флиртуя, но не решаясь выложить все карты — а нужно было всего лишь однажды перестать сдерживаться из-за чёртовой наркоты, чтобы всё стало на свои места. Теперь осталось только сделать. Аркейд закрыл книгу, тут же забывая о прочитанном — совсем не в его стиле, но сейчас буквы рассыпались и утекли сквозь пальцы. Пришлось сесть просматривать колонки цифр из старых исследований — предполагал, что результат будет таким же, но это же не повод… — Аркейд, — опасно, натянуто, призывающе. — Да? — чтобы обнаружить прислонившегося к столу Курьера, не нужно поворачивать голову, но не откликнуться невозможно. — Нашёл вот это, — в длинных пальцах блеснул тёмный осколок, — никак не мог вспомнить, что я забыл. Поэтому наглотался ментатов. Ты знаешь, что нейтрон притягивает мезон, что бы это ни значило? Курьер выглядел серьёзным, сосредоточенным и смотрел твёрдо и решительно. — Что?.. — Аркейд был совершенно сбит с толку, а при взгляде на осколок сердце ухнуло куда-то на дно желудка. Время застыло, заставляя увязнуть и беспомощно барахтаться, стараясь удержаться на плаву. — Так вот. Я вспомнил, что именно забыл. Вот это, — Курьер отпускает стёклышко, разворачивается и наклоняется, кладёт ладони на шею Геннона, нажимает, притягивая ближе. Дыхание ложится на кожу горячим прерывистым свистящим шёпотом, впечатывается насовсем: — Не могу больше… На этот раз мягко, тягуче, нет этой безумной горячки, только нежность момента осознания и аплодисменты богов Старого мира — ну наконец-то. — С-стой… Что ты… — а ноги подкашиваются, хоть и сидишь, и в голове пусто. Неужели он и правда считает, что это… — То, что нужно, — урчит довольным зверем в ухо, гладит, дышит, проникает под кожу, заставляя краснеть и жмуриться. Снова целует в захлебнувшиеся и ненужные возражения, разгоняя кровь и сомнения, разбивая вконец шаткий забор. Аркейд не выдерживает — да и зачем, тянется навстречу, дёргает за футболку и волосы — ближе! Очки съезжают набок, мешают и приходится оторваться, чтобы отбросить их в сторону. Когда они снова открывают глаза — воздух вокруг как полдень в пустыне, не надышаться. Окружение размывается и тает, остаются пальцы на затылке, на пуговицах рубашки. Курьер двигается плавно, противозаконно красиво, завораживает своими движениями — расстёгивает, снимает, целует и изводит так, что у Аркейда случается перегрузка. Аркейд стонет и вздыхает — слишком мало, ещё! Резко втягивает воздух и утыкается лбом в ключицы Курьера, когда его рука спускается ниже, поглаживая через ткань штанов. Задушенно смеётся, понимая, что… Стоп. — Погоди… — отстраняется, собирая последние мысли, — так ты и сейчас под таблетками? — это всё меняет, непредсказуемая реакция или… — Я в своём уме, Аркейд, если ты об этом, — целуя пальцы Геннона после каждого слова и наслаждаясь тем самым тёмно-зелёным оттенком глаз, — и чертовски давно ждал этого момента. Открытый взгляд, чистое искушение пополам с дьявольским огнём, но Аркейд всё ещё способен разглядеть лёгкий страх — тот самый, которому он предпочёл покориться, скрывая правду, — страх, что оттолкнут. Понимает — никогда — и тянется в новый поцелуй первым. Поддаться искушению так сладко, тесно и жгуче, хотя это всего лишь рука в обмен на руку, двойные несдержанные стоны, рваный ритм и желание сплавиться воедино. Аркейд не выдерживает первым — реальность слабеет, даёт трещину и разбивается на тысячи красных кругов под веками. Наслаждения слишком много. Он слышит громкий зовущий его стон над ухом, чувствует влагу на пальцах, делает несколько финальных движений и жадно целует. Оба опускаются на пол, цепляясь друг за друга, и пытаются отдышаться. — Тебе… нужно отдохнуть, — через пару минут Аркейду кажется, что в комнате повисает неловкое молчание. Курьер отвечает поцелуем, полным нежности. Это греет — не только что утихшей лавой страсти, но равномерным пламенем уютного камина. — Мне нужно, чтобы Кэсс сегодня выигрывала почаще, — спокойно пожимает плечами, — тогда ночь будет длиннее, — расцветает обещанием лукавая ухмылка.