Упрямство

      Шиничи горько улыбается, едва касаясь записки на столе. Игра продолжается, верно?       Ему не дадут выйти. Кид — упрям, доберётся до необитаемого и оторванного от цивилизации острова, чтобы одним утром Шиничи обнаружил карточку с насмешливым приглашением поиграть ещё прямо у себя в кровати. А чтобы точно не проигнорировал — на упаковке кофе с шоколадом и на зеркале в ванне, не говоря уже о библиотеке.       Как письма в Хогвартс, только намного настойчивее и без сов — если не считать одну конкретную пташку, не ложащуюся спать рано из каких-то своих соображений и эгоистично не дающую ему отойти в сторону. Наивно цепляющуюся когтистыми лапами за воротник в попытках удержать на ограблениях, применяющую самые немыслимые методы шантажа, лишь бы Шиничи пришёл ещё раз.       Каждый раз одно и то же.       Ухмылка, за которой прячутся страх и холодный расчёт. Нарочито открытые ладони, обтянутые перчатками и оплетенные приспособлениями для фокусов. Извечный взгляд в глаза или спину, попытки уследить за ходом решения и застать врасплох, заинтересовать и втянуть как можно больше в расследование. Изредка — шутливые юбки с провоцированием на подглядывание под них.       Ничего не меняется.       Ни губы, такие искусанные и вечно с какой-нибудь косметикой, чтобы скрыть небольшие шрамы от зубов. Ни полный отчаяния глаз, когда камень вновь не тот, что Киду нужен или же когда Шиничи почти что срывается с цепкого крючка того. Ни настойчивость, с которой тот упорно игнорирует других детективов, изредка находясь так близко к Шиничи, что он может вдохнуть извечный запах шоколада и боли, а иногда и вовсе чувствует, как кожа льнёт и липнет к коже.       Кид не понимает того, что творит, и оттого никак не может отпустить его, упрямо бодаясь каждый раз при отказе и вновь едва уловимо прикусывая губы. Обещает долго-долго обнимать, если Шиничи не пойдёт на ограбление, или же подставить того под удар Ран, выдавая себя за него. Устраивает хаос. Нарушает личное пространство. Ведёт себя как капризный ребёнок, который прекрасно знает, что ни-че-го не будет за шалости и потому позволяет себе многое, скрывая за театральными сценами чуть ли не ледяной расчёт. Айсберг на пути Титаника.       Вор хочет его внимания, которого добивается с упорством, которому можно только позавидовать. И не замечает то, что стоило бы. Причину, по которой детектива лучше оставить в покое.       Шиничи смотрит с горечью на карточку и чуть поглаживает надпись, пачкая пальцы в совсем свежих чернилах — кажется, Кид совсем недавно принёс предупреждение. Возможно, писал прямо здесь, вновь закусывая губу до крови и хмурясь.       Если он принюхается — возможно, ядовитый запах вновь окажется на бумажке вперемешку с запахом дешёвой шариковой ручки со стола: их обычно целая гора в ящиках по квартире. Так. На всякий случай. Вдруг понадобится что-то записать...       Игра бесконечна. Он не может выйти, но это полбеды: с каждым разом кольца упрямства Кида сдавливают всё сильнее, обвиваясь удавом, а взгляд того всё чаще совсем рядом, как и запах горького шоколада. Всё лучше заметны каждая эмоция того и количество фальши на израненных губах, каждая трещинка отчаяния в аметистовых гранях сапфира.       Иногда кажется, что Кид вот-вот остановится. В моменты, когда их дыхания щекочут друг друга, потому что упрямец вновь бодается и кончики носов почти что соприкасаются. Оба молчат. Кто знает, что в голове у того, когда тот так близок к провалу?       Дыхание ровное. Кид почти не двигается — даже не моргает толком, — лишь удерживает его рядом, затягивает в бездну зрачков и о чём-то размышляет. Усталый. Пальцы вот-вот отпустят воротник, а зубы будто бы почти впиваются в губы — он даже не уверен, в чьи больше, — пока самые уголки опущены.       Совсем немного, и пошлёт уже к чёрту. Верно?       Нет. Вновь ложь на губах, тихое мурлыканье и упрямый огонёк надёжды где-то в глазах. И пусть физически Шиничи отпустили, что толку-то? Он-то знает, что когти давно увязли в его душе, не давая покоя.       Больно. Каждый раз.       Каждая записка режет его, царапает самым уголком пальцы, травит душу ядом. Скоро Кид вновь будет рядом, не даст дышать свободно, заискрит в попытках добиться того, что считает своим по праву — и, сволочь, не ошибается. Даже слишком.       Шиничи может только посочувствовать будущему Кида, если тот продолжит быть таким упрямым: едва ли вор обрадуется тому, что вскроет своими отмычками глубоко-глубоко в сердце детектива.       Впрочем, излишнее любопытство — наказуемо.