Наследник

Глядя в расширенные зрачки Мич, Джи Ху физически ощущал, как его собственный взгляд становится пронзительным и прозрачным от напряжения, а от подскочившего давления неприятно загудело в ушах. Джи Ху весь сосредоточился на том, как скрыть волну несказанного облегчения, теплом прокатившуюся по телу после того, как Мич дала понять, что спать с ней она его не обяжет. Возможно, кокетничает и набивает себе цену, но для Джи Ху это все равно был повод включить дурачка и сделать вид, что слова ее он до некоторой степени принял на веру. Удавалось же ему до этих пор успешно делать вид, будто ему, наивному и совсем не самоуверенному, даже в голову прийти не может, что Су Ги Ён способен испытывать к нему нечто большее, чем мимолетный сексуальный интерес или любопытство, легко решаемое вымещением последних на посторонних, более заинтересованных лицах. А все их окологейские шутливые перепалки тоже не более чем шутливый взаимный троллинг. По счастью, Ги Ён даже перед самим собой пока еще не готов был признать, что способен испытывать серьезные чувства к парням вообще и в частности к странноватому Юну. Кстати, накануне Ги Ён впервые при Джи Ху вызвал проститута. Причем, как оценил Джи Ху, кажется, не из дешевых. Выглядел тот вполне серьезно и прилично, скорее как студент: ни ужимок, ни откровенного кокетства, ни вызывающей одежды. Парень настороженно скользнул взглядом по Джи Ху, сидевшему в гостиной в наушниках и с книгой, чуть заметно кивнул и больше контактировать не пытался. Джи Ху хватило мимолетного взгляда, чтобы убедиться, что вкусы Ги Ёна начали сильно меняться. Дело было даже не в том, что это был парень, а в том, какой это был парень. Но оба обстоятельства в совокупности рождали в Джи Ху понимание, что Ги Ён все-таки влип. Ги Ёну в этом вояже вообще везет, как утопленнику. Когда Мич озвучила свои условия, Джи Ху едва не рассмеялся, представив себе страдания его молодого здорового организма. Ги Ён однажды не сдержится и рано или поздно его изнасилует уже… При этой мысли в штанах у Джи Ху предательски шевельнулось, и он слегка раздраженно повел глазами: его собственный подлый организм снова подспудно подбивает на приключения, которые хороши только до тех пор, пока остаются фантазиями, и совершенно не выдерживают испытания реальностью. Джи Ху сильно сомневался, что в настоящем грубом изнасиловании есть хоть доля романтики, но мысль об учителе, которому пришлось пережить такое от мажоров типа него и его друзей, а Джи Ху даже не мог, пусть бы и на словах, выразить ему сочувствие, не оставляла его, подталкивая вновь и вновь оказываться в неоднозначных ситуациях, чтобы потом лихорадочно из них выворачиваться. В целом, Мич Джи Ху очень даже нравилась, но интим с ней в его планы не вписывался, конечно же. По крайней мере, до тех пор, пока есть надежда выяснить отношения с Дже Кён. — Ну и девчонка, — заметил Су Ги Ён, когда Мич их выгнала из студии, — просто стерва… — Забей, — легкомысленно отмахнулся Джи Ху, — обычные истерические выходки человека творческой профессии. Не обращай внимания. Надо же ей как-то вывести меня из равновесия. Это ее работа, в конце концов. — И ты поведешься? — Само собой. Я с ней работать собираюсь — надо же посмотреть ее в деле, и что из этого выйдет. Натурщик из меня не самый легкий, но ей повезло — она мне нравится, и я готов идти ей навстречу. — Из-вра-щен-цы… Вот кстати о них. Джи Ху склонялся к мысли, что Мич сдержит слово и в самом деле раскрутит его на откровения. И все бы ничего, но присутствие Ги Ёна несколько усложняло дело. Как бы не ляпнуть чего лишнего, что Ги Ёну знать не желательно. Например, что о Мич ему известно больше, чем думают Ги Ён и сама Мич. Или, что Джи Ху не только не сильно заботят его нетрадиционные наклонности, но и то, узнает ли кто-нибудь об этом или нет. За Джи Ху водились грехи и посерьезнее, чтобы он переживал из-за вопросов сугубо частного характера. Как раз к этому он всегда относился спокойно. Однако Ги Ёну-то он внушил прямо противоположное. Тем не менее, врать Мич ему не хотелось, потому что она могла почувствовать фальшь. Впрочем, просто не хотелось, без всяких причин. А вот то, что он бесполезный, слабый, трусливый, нерешительный, действительно заставляло его порой презирать себя. Собственно, именно поэтому было уж совсем невыносимо, если его кто-то ненароком начинал подозревать в благородстве. Если на него такое и находило, то точно не в тех масштабах, которые ему могли бы приписать, да и мотивы его зачастую были личными и достаточно рациональными. Заступаться за кого-либо Джи Ху в открытую не смел, боясь подлить масла в огонь и спровоцировать еще большую агрессию — не против себя — толпа, к сожалению, имеет обыкновение вымещать зло на наименее защищенных. Вмешается он, сделав из себя посмешище и лишившись своего единственного рычага давления в виде какого-бы то ни было авторитета, а за его спиной достанется тому, кто не может за себя постоять… Трусливое самооправдание… В каком-то смысле в лице Дже Кён и ее отца для Джи Ху открылся целый новый мир в том, что они, не скупясь на благотворительность, совершенно естественным считали, что любая благотворительность может и даже должна иметь и практическую (при этом не всегда материальную) пользу. И если таковая есть, то сам Бог велел ее извлечь, и стесняться этого просто глупо. Дже Кён она вообще не заморачивалась, плохая она или хорошая — поступала, как сердце велит, умело используя все доступные ей средства, и ни на кого не оглядывалась. Только за одно это Джи Ху готов был бегать по ее поручениям, как пес, не рассуждая, а она еще к тому же решительно взяла на себя заботу о Гым Чан Ди, в то время когда сам Джи Ху, будучи свободным молодым человеком, вынужден был бы сильно ограничивать свои великодушные порывы в отношении замужней женщины. Да еще господин Ха позволил себе открыто выразить возмущение поступком деда Юн Джи Ху. И Джи Ху, больше ни от кого не получивший такой поддержки, испытывал по этому поводу тайную благодарность, хоть давно простил своего деда и принял его. Обнаруживать свою признательность перед господином Ха Джи Ху, само собой, не собирался — тот и так слишком ловко пользовался его сентиментальными воспоминаниями о родителях. Еще один из демонов Джи Ху, с которым ему трудно было примириться в моральном плане, и который озвучивать вслух при сложившихся обстоятельствах было бы крайне опрометчиво, это его прямо-таки пугающий талант к манипулированию. По какой-то неведомой причине играть на чужих слабостях Джи Ху было так же легко, как играть на знакомых ему музыкальных инструментах. По большей части Джи Ху испытывал от своего таланта неудобства и глухое раздражение, но, подобно неизлечимому игроману, зачастую не мог отказаться от искушения. А где-то очень глубоко в душе, в самом потаенном уголке, где обычно прячут самые постыдные страсти, Джи Ху получал почти физическое удовольствие, когда встречал человека, способного его переиграть. Следующие два дня дались Джи Ху непросто, хотя Мич, вопреки угрозе, не особенно сильно на него давила, задавая личные вопросы. Вопросы Джи Ху расценил как вполне умеренные (о любимых играх в детстве, любимой еде, книгах, фильмах, музыке, во сколько лет впервые влюбился и тому подобное), а Мич не настаивала на ответах. Однако Джи Ху был гол, обездвижен и не мог скрыть непроизвольную мышечную реакцию или снять напряжение сменой позы. Мич только того и надо. — С набросками закончили, — сказала Мич в конце их третьего дня. — Пока можете не приходить, эскизом я буду заниматься по наброскам, а потом мне понадобится около недели, чтобы подготовить каркас. Работа это грязная и скучная, так что не нужно мне лезть под руку — я сама позвоню. Пока слои глины сохнут, возможно, начнем картины. — Я могу помочь с каркасом, — вызвался Джи Ху, которому делалось плохо от одной мысли, что оставленную без присмотра Мич кто-то может перехватить прямо у него из-под носа, — так будет быстрее, все-таки для одного человека это довольно тяжелая работа. — Вы разве сможете? — Мич с сомнением окинула взглядом щеголевато одетую фигуру Джи Ху. — Я вообще-то много чего умею руками делать, — Джи Ху даже сделал вид, что обиделся. — Да и начальные навыки обращения с глиной у меня имеются, уж во всяком случае, на черновую работу я гожусь. — Только потом не говорите, что я вас заставила, — предупредила Мич. — Не буду, — заверил ее Джи Ху и испытал непреодолимую тягу к игре на электрогитаре. Все следующее утро Джи Ху обходил все уже известные учебные заведения, выискивая на досках объявлений информацию о вакансии гитариста в студенческих рок-группах. Потом заставил Ги Ёна звонить и договариваться о прослушиваниях. Ги Ён наверное решил, что господин Юн совсем умом тронулся. И не так уж далек от истины в этом случае. Помимо всех остальных неприятностей Джи Ху ощущал подступающее желание возобновить утренние тренировки. Желание, с которым скоро уже не сможет бороться. Вспоминать больно, как Джи Ху кайфовал следующим утром после своего официального восемнадцатилетия — больше никаких ежедневных пробежек, никаких упражнений до судорог! Он был точно уверен — отныне никакая сила не заставит его вылезти из кровати в пять утра, чтобы, невзирая на погоду, выгнать его на улицу мерить километры и укреплять мускулатуру. Ага, не тут-то было. Организм дал ему оторваться месяц или чуть больше, а потом потребовал привычных систематических нагрузок. Оказалось, что проще потратить с утра час на тренировку, чем тупо глядеть в потолок с пяти до семи (или даже больше), а потом еще весь день маяться чувством, что все идет как-то не так. Как ни прискорбно, сила привычки возобладала не только над свободным разумом, но и над врожденной ленью. К тому времени Джи Ху уже был знаком с термином «обсессивно-компульсивный синдром» и, день за днем выполняя ставший бессмысленным ритуал, который когда-то рядом с учителем хотя бы обеспечивал чувство стабильности и защищенности, упоенно и безадресно матерился про себя последними словами. Отпускало Джи Ху только в те редкие периоды, когда привычный уклад жизни нарушался. Но стоило распорядку дня стабилизироваться, и все возвращалось на круги своя. В данный момент оставалось два варианта: либо с ума сходить и на стенку лезть, либо, рискуя целостностью зубов, все-таки попытаться вытащить Ги Ёна с утра пораньше из его кем только не нагретой постели. Ладно, с этим еще только предстоит разобраться, решил Джи Ху, выписывая себе коллективы, которым нужен временный гитарист. Так или иначе, но все как-то само собой устаканилось. Прибалдевший Су Ги Ён в первый раз на тренировку высунулся просто из любопытства, не поверив, что Джи Ху способен ее по-честному отработать. Он пил кофе на лавочке и ободряюще свистел, засунув в рот два пальца, потом азартно вел счет при упражнениях, заверяя Джи Ху, что даже его мама сделала бы больше. В общем, издевался как мог. Джи Ху, чувствуя себя перед Ги Ёном еще более голым, чем на сеансах Мич, отрешенно вел про себя свой счет и старался прикинуться, что его тренировки являются сознательным решением, а не видом тревожного расстройства. До обеда Джи Ху читал или катался в байк-клуб, развлекая Ги Ёна. После обеда они с Су Ги Ёном ездили в студию к Мич — Джи Ху позировал для картин, или они вдвоем с Ги Ёном помогали с каркасом. Мич веселилась и называла их своими «трудолюбивыми глиномесами». Джи Ху с Ги Ёном в ответ швыряли в нее размягченными комками глины, Мич не оставалась в долгу. В такие мгновения все трое превращались в сущих детей, и даже Джи Ху иногда забывал, что их удерживает друг возле друга. Затем они с особым наслаждением по очереди мылись и с большим аппетитом ели, устроившись прямо на полу студии. Вечера Джи Ху посвящал светским мероприятиям либо ходил играть на гитаре к музыкантам в студенческую рок-группу, в которую в конце концов сумел пристроиться. А там под шумок дорвался поиграть на клавишах и однажды напросился за ударную установку, после которой долго приходил в себя, возвращаясь к реальности. Неделя пролетела незаметно, и Джи Ху вновь очутился на постаменте в уже знакомой позе — Мич приступила непосредственно к созданию скульптуры. Вопросы о личном в этот раз стали жестче и острее. Мич все так же не требовала подробных ответов, но Джи Ху от ее замечаний все равно вздрагивал порой как от хлестких ударов. Кое-что он все же рассказал, неожиданно для себя. — Красные карточки… — медленно проговорила Мич, словно пробуя слова на вкус. — Что и говорить, забава отвратительная… Однако… Мне непонятно, Джи Ху, почему ты так снисходительно относишься к друзьям и так строго к себе? Это даже не ты придумал, да и от тебя их никто ни разу не удостоился получить. Зачем ты пытаешься взвалить на себя всю ответственность? Пусть за свои поступки они сами и отвечают перед своей совестью. Тебе это зачем? — Они были всего лишь глупыми детьми и не понимали, что творили… — Джи Ху, — оборвала его Мич, — ты тогда тоже был ребенком. — Да. Только в отличие от них я всегда знал, что это жестоко и мерзко, и для тех, кто от нас пострадал, было совсем не игрой… И абсолютно ничего не сделал, чтобы все это прекратить — ни слова, ни намека на протест… Отворачивался и предпочитал делать вид, будто это меня не касается… Перед тобой жалкий трус и слабак. — Да еще и с раздутым донельзя самомнением, — согласилась Мич. — Не всем же суждено родиться с сильным характером и совершать героические поступки. — Ты меня презираешь? — Джи Ху прикрыл глаза, и из-под его ресниц показались слезы. — Да, Джи Ху. Ты жалкий червяк, не достойный называться человеком. Какой смысл в твоем существовании? Все, что ты делаешь, лишь попытка скрыть от других, насколько ты убогий и пустой, да забить всем этим собственное чувство вины. Что ты представляешь из себя без своей гребаной родословной и семейного банковского счета?.. Хотя даже твои происхождение и положение не в силах изменить твою истинную сущность, маленькая продажная дрянь, да?.. Что, нравится чувствовать себя наконец на том месте, которого ты заслуживаешь?.. Джи Ху задрожал всем телом и прикусил трясущуюся губу. Ги Ён вероятно уже не мог этого вынести, потому что он что-то проворчал в адрес Мич, достал пачку с сигаретами и попытался прикурить, шумно чиркая зажигалкой. Джи Ху вздрогнул и пришел в себя. — Ги Ён, ублюдок! — Мич не глядя запустила в него чем-то тяжелым, подвернувшимся под руку. — Здесь нельзя курить! Весь настрой сбил! Сволочь!.. Ладно, Джи Ху, иди одеваться, пока все впечатление не смазал, завтра продолжим с того же места. Дуйте по своим делам, я остаюсь на ночь, еще немного поработаю. — Ты дурак? — не сдержался Ги Ён, когда они с Джи Ху остались наедине. — Чё за вопрос вообще, презирает ли она тебя? Она тебя там просто как лягушонка разложила, чисто посмотреть, как ты лапками будешь дергать. Ей нас… в смысле наплевать, даже если ты серийным убийцей окажешься. Сама-то она кто такая, чтобы кого-то презирать? — Не бери в голову Ги Ён, она тут ни при чем. Да и неважно это уже давно. Так, вспомнилось… — Ты правда парился из-за этих карточек? — Правда. Не сильно, но парился. Даже старался убедить себя в том, что люди в итоге получают то, что сами и заслужили… Не сработало… Кто-то верит в закон Кармы, кто-то в свою удачу, кто-то полагается на право сильного… А у жизни своя логика — закон больших чисел. — Каких чисел?.. — Больших. — У кого денег больше? — понимающе кивнул Ги Ён. — Если другими словами — как фишка ляжет, господин Су. На следующий день, подходя к студии, Джи Ху уловил мужской голос и корейскую речь. Он сделал Ги Ёну знак задержаться за дверью и прижал палец к губам, чтобы услышать, с кем и о чем разговаривает Мич. — Солнышко, я клянусь… — У меня имя есть. — Мич, послушай, ты не понимаешь, что это за люди. Они не станут долго ждать свои деньги. Если я сразу не отдам долг, то меня на счетчик поставят… Они ни перед чем не остановятся, Мич. Пожалуйста… Я не за себя боюсь, Мичи Ннян, я боюсь, что они и до тебя доберутся из-за моего долга. Только поэтому я к тебе обратился. — Зачем же ты сел играть с такими людьми, если знаешь, чем это может кончиться? Почему раньше об этом не подумал? — Я не знал, кто они, когда впервые с ними сел за стол! Поверь мне! А то бы никогда, клянусь тебе! Слушай, Мич, я не собирался тебе об этом говорить, я думал, сам как-нибудь разберусь. Я им уже был должен и вынужден был снова вступить в игру, так как хотел отыграться, раз платить нечем. Но теперь должен еще больше. Я тебе клянусь, отдам долг — и на этом все. Больше никаких игр. Мы будем жить самой обычной жизнью, я буду заботиться о тебе. Все, что хочешь, для тебя сделаю, только выручи меня в этот раз, и все… — Знакомая песня. Ты мне уже не раз обещал! Как мне тебе верить?! — Пожалуйста! Поверь, в этот раз все очень серьезно! Эти парни шутить не будут! Я не хочу тебя пугать, но… — Все, хватит! Не могу это слушать. У меня нет денег. Даже сотни не наберется. Не рассчитывай на меня больше! Представь, что меня нет — уехала, умерла, исчезла — и разбирайся сам! — Прости, прости меня! Я не должен был на тебя все это взваливать! — в голосе мужчины послышалось глубокое раскаяние. — Да, ты права, конечно же права. Я хочу хотя бы уйти достойно, чтобы ты наконец могла свободно вздохнуть без такого никчемного человека, как я, создающего одни проблемы. Я надеюсь, что тебе предоставят хоть что-то, что можно будет опознать и похоронить. Я буду молиться на том свете за тебя, чтобы ты была счастлива, и чтобы после моей смерти мои ошибки не отразились на твой жизни… Прости меня, милая!.. Я очень люблю тебя, я не должен разрушать твою жизнь… Нет-нет-нет, не расстраивайся, маленькая, все будет хорошо. Папа найдет деньги, и ничего плохого не случится… — Сколько тебе надо? — прозвучало глухо и просительно. — Давай не будем об этом говорить… — Пап, сколько? — Все, я был не прав, сильно-сильно не прав. Я постараюсь все сам уладить. Может мне еще дадут отсрочку. Я не хочу создавать тебе трудности. У тебя ведь и правда сейчас туго с деньгами… — Я скоро сдам хороший заказ и, возможно, деньги будут. Но не завтра, конечно. Сколько тебе дали времени? — Ну… Нет-нет-нет. Все. Я так решил. Я не имел права на тебя рассчитывать. У тебя своя жизнь, свои планы. Ты много работала для того, чтобы они осуществились. Ты заслужила быть счастливой, Мич. Я так горжусь тобой. Моя дочь всего в этой жизни добилась сама! — мужчина, судя по всему, душевно прослезился, потому что в следующую минуту долго и прочувствованно сморкался. У Джи Ху сами собой сжались кулаки. Так вот куда уходят деньги Байбо, а Мич, как видно, даже не знает о них. Прикинув за и против, Джи Ху все же решил вмешаться. Показавшись в дверях, он деликатно покашлял и обратился к девушке и ее отцу: — Простите, я случайно услышал ваш разговор… Меня зовут Юн Джи Ху, я друг вашей дочери. И мне кажется, я бы мог вам помочь, господин… — Им, — машинально подсказал отец Мич. — Господин Им, — закончил Джи Ху. — У меня есть связи и возможности, и я уверен, мы сможем доказать, что люди, которые вам угрожают, — мошенники, и их притязания необоснованны. — Я… простите, молодой человек, но это… это крайне неудобно — вмешивать постороннего человека в свои личные проблемы. Я вам крайне признателен за ваше предложение, но вы никоим образом не обязаны мне помогать, я не хочу никому доставлять проблем. — Ну что вы! Никаких проблем. Я сочту за счастье, если смогу быть чем-то полезным вашей дочери и членам ее семьи. Я, конечно, не очень разбираюсь, но, по-моему, состав преступления налицо, и это еще они вам должны останутся, если мы на них в суд подадим. — Нет, нет и нет, — с неожиданной для своего тщедушного вида твердостью произнес господин Им, — это совершенно исключено. Все это наши с Мич проблемы, и мы сами их решим. Простите, я должен идти, — пробормотал господин Им и поспешил исчезнуть. — Он обманывает, — нашел нужным предупредить Ги Ён, в то время как Джи Ху все еще продолжал сосредоточенно разглядывать закрывшуюся за господином Имом дверь. — Не нужна ему твоя помощь. Ему всего лишь нужны деньги, чтобы продолжать играть. Мич взглянула на Ги Ёна сочувственно, и Ги Ён раздраженно дернул плечами: — Что? Я на всякий случай. Ты даже не представляешь себе, какой он иногда бывает летящий. Джи Ху еще и не такое на полном серьезе выдавал. — Идемте уже работать, — вздохнула Мич, не имея никакого желания обсуждать свои семейные дела.