***
В день, который необратимо перевернул жизнь детектива с ног на голову, Осаму прогуливался по городской набережной. Он любовался завораживающими взгляд волнами, стремительно перебегающими из одного места прозрачного водного пространства в другое. Вот бы сейчас взобраться на мраморное ограждение, посмотреть на далекий, сливающийся с окрашенным наступающим закатом небом горизонт, и сделать шаг в водную пропасть. Совсем не сложно, а главное - почти безболезненно, чего, собственно, и добивается Осаму. И никто не заметит, потому что в такое время дня здесь почти никто не встретишь. Да, он ненавидел физическую боль. Но еще больше — боль душевную. Порезы, раны, следы от веревок как-нибудь, да заживут, со временем скроются, затянутся, и от них останутся только едва различимые отметины, но внутренние страдания будут жить с тобой всю жизнь, терзать и стеснять грудь. Как не пытайся, от них не избавишься. Так думал высокий юноша, что сейчас прорисовывал про себя план удачного самоубийства. Но размышления Дазая были прерваны внезапным приближением сзади молодого парня и его резким голосом, в котором неполноценный смог даже различить едва уловимую грусть: “Привет, Дазай”. На мгновение парню показалось, что такой тон совсем не свойственен этому человеку, которого он знает с самого детства. Осаму успел изучить его полностью, знал его страхи, вкусы и мечты. Накахара подходит ближе и облокачивается о каменную ограду, переводит взгляд сверкающих голубых глаз на заходящее солнце. Дотрагивается пальцами правой руки до шляпы, поправляет ее, поворачивает голову и тут же встречается лицом к лицу с Осаму. Видно, что Чуя хочет что-то сказать. —Что опять задумал? – прерывает минутное молчание Накахара. —Да так, ничего, — рыжий знал, что Осаму все равно не скажет правду. —Не прикидывайся, будто я не догадываюсь, что ты опять о двойном суициде думаешь. Что, все еще не нашел ту прекрасную даму, которая захочет с тобой умереть? Если что, я могу тебя убить в любое время, ты только скажи, — хрипло произносит Накахара, улыбаясь уголком губ. И вдруг его охватывает сильный надрывный кашель, он падает на колени и всеми силами пытается прокашляться, прикрывает рот рукой. Его грудь всячески непроизвольно дёргается под судорогами, а руки дрожат, глаза слизятся. Дазай обеспокоенно оглядывает Чую, садится рядом и ждет момента, чтобы высказаться. Наконец, кашель прекратился, и мафиози встал с колен, вытирая с щёк следы от слез. —Ты случайно не от Акутагавы заразился? — говорит детектив, — Я никогда не видел, чтобы ты так кашлял. —Тебе какое до меня дело? Заботливую мамочку из себя строишь? — в глазах его отражается презрение. —Просто беспокоюсь, — ответил брюнет, нисколько не смутившись тону бывшего напарника. Привык к этому уже. Не один же день его знает. —Не нужно мне твое беспокойство, мне уже лучше, — сухо отвечает, но в глубине души понимает, что вовсе и не лучше, а хуже. С каждым прожитым днем только хуже. Нестерпимо больно. —Чуя, а можно к тебе в гости? На вино я, конечно, не рассчитываю, но соглашусь на уютный вечер в компании тебя и теплой кружки чая, — неожиданно для самого себя говорит Осаму. Он не надеется на положительный ответ без всяких оскорблений и ругательств со стороны шляпника, но все же решает попытаться. Несколько пораженный этой странной просьбой, Накахара сглатывает несуществующий ком в горле, потупившись смотрит на Осаму. Что угодно он хотел услышать, но точно не это. —Зачем? — первое, что приходит на озадаченный ум рыжика. —Просто так, хочу посмотреть как ты живёшь, давай просто посидим и поговорим, как в давние годы, — сейчас он искренен и с мафиози, и с самим собой. —Ну ладно, — растягивая последние буквы, а после тихо шикнув, ответил юноша. Чуя знал, что детектив просто так не отстанет, такой уж у него характер. —Тогда пошли, — обрадовавшись согласию Чуи, торжественно и с выразительностью проговорил Осаму. Исполненный любопытством и вниманием, Осаму оглядывается в небольшой двухкомнатной квартире бывшего напарника. Все в ней уютно и со вкусом. Полки в гостиной уставлены толстыми книгами, и Дазай точно знал, какими именно, потому что Чуя предпочитал тех же авторов, что и он. Дазай хранит в памяти те особенные моменты, которые до сих пор греют его душу. Бывало,вечерами напарники вместе читали сочинения разных, в большей степени, французских авторов.Усталый Дазай с закрытыми глазами лежал на спине, положив голову на колени Накахары, а тот отчетливо и внятно произносил вслух предложения, напечатанные на страницах. Трудно поверить, что кроме постоянных ссор, перепалок и раздоров у них были и такие приятные часы и минуты, проведённые в компании друг друга. Минуты, когда им обоим было хорошо. Чуя вешает на деревянный стул свой плащ, снимает шляпу и перчатки, что, впрочем, случалось наблюдать Осаму очень редко, потому что Накахара готов не расставаться с головным убором и перчатками даже во сне. Через несколько минут Чуя зовёт Дазая, сейчас сидящего на светлом мягком диване и переполненного нахлынувшими одно за другим воспоминаниями. —Очень вкусный чай, — сделав глоток душистого напитка, делает вывод Осаму. —Хочешь, бери печенье, —Чуя подвигает в его сторону небольшую плетеную корзинку с разными сладостями. Потом мафиози медленно приставлят к губам фарфоровую чашку и так же отпивает немного. Осаму завороженно наблюдает за ним, ловит взгляд, сдержанные движения, каждое проговоренное им слово. В мыслях детектива проносится, что как-то это странно пялиться на своего врага. А может, и не на врага вовсе? Так они и просидели целый вечер, пока за окном не опустилась на шумный город лунная ночь, а на небе высыпали миллиарды сверкающих звёзд. На следующий день Осаму решил вновь заглянуть к бывшему напарнику. Он знал, что сегодня у Накахары заслуженный выходной, и он наверняка сидит дома. Стучится в дверь. Тихо. Дернув за ручку, Дазай тут же понимает, что дверь вовсе и не заперта. Осмотрев кухню и гостиную, уверенно проходит в комнату, думая, что мафиози там. — Чуя, это я, ты что дверь открытой оставля...ешь, — детектив обрывается на слове, когда видит Чую, лежащего на кровати и уставившегося заплаканными глазами на стену. —Что случилось? — пораженный видом рыжика, выговаривает быстро Дазай. В это же время замечает на комоде с зеркалом бумажку, разворачивает ее и чуть дыша читает. Это было медицинское заключение. В нем написан приговор Чуи. — У меня рак легких. Последняя стадия, уже неизлечимая, — объясняет он спокойно хриплым, осипшим голосом несмотря на то, что совсем недавно рыдал и не знал, что делать. Видимо, он почти смирился с этим. — Сколько? —Врачи дали два месяца, в худшем случае умру раньше, —тихо, холодно произносит Чуя. —Конечно, есть препараты, лекарства, которые могут мне помочь, но они только на время ослабят мои страдания. Мне постоянно будет нестерпимо больно, а дальше не заставляй меня объяснять. Эти слова как будто прожгли сердце Дазая. Он подходит к незастеленной кровати и садится рядом. —Уходи, прошу, — Чуя прячет голову в подушку. Осаму слышит его всхлипы. Он не должен умирать, нет, только не он. За что он заслужил смерть? Это неправильно. Несправедливо. — Я не уйду, Чуя, я буду рядом, — кладет свою руку на его, переплетает их пальцы. — Оставь меня, почему ты хочешь быть рядом? Из-за жалости? Если так, то мне это противно. — Нет, я не считаю тебя жалким, — свободной рукой он перебирает рыжие локоны. Накахара делает вид, что не замечает. — А что же это, если не жалость? — приподнимается с влажной подушки Чуя, опираясь на дрожащие руки, немного покашливая. Брюнет молчит. Он сам еще не может разобраться, что это за чувство, внезапно охватившее его. Любовь. Дазай устал терять то, что приобрел. Невозможность помочь, сделать что-либо для дорогого человека, уже давно терзает душу Дазая. Это ощущение знакомое и уже не новое, со всей силы сжимает шею, впивается острыми когтями в бледную кожу и царапает, оставляя за собой болезненное ощущение, еще более сильное, чем от порезов ножом. В смерти близкого друга он винит себя. Каждый день его преследуют ужасные воспоминания, не дающие покоя. Они въелись, вгрызлись в его память на всю жизнь. Каждая минута, каждое слово, произнесенное с хрипотой. Он помнит их спустя много лет, и всегда они предстают перед ним так ярко и живо, заставляют вновь переживать те же чувства. От этого становится тошно…. Рвёт изнутри… Вот он держит на запачканных кровью руках умирающего Оду, на последнем издыхании пытающегося сказать Осаму очень важные слова, которые, может быть, хотел произнести уже очень давно. В темных, блестящих от слез глазах Дазая в тот момент можно было прочитать надежду на лучшее, но она не оправдалась. Ода умер. На его руках. Дазай больше никогда не услышит это сбивавшееся несколько минут назад тяжёлое дыхание того, кто лучше всех его понимал. Ему казалось, что от души безвозвратно оторвали огромный кусок, и теперь в ней не хватает части, до этого момента еще удерживавшей его в нашем грешном мире. — Почему, почему я не был рядом, когда так нужен был? Если бы я успел, Ода был бы сейчас жив, но я… — Я опоздал. — И потерял самое дорогое, что было у меня. — Единственную ценность. Но отчасти, он ошибался. И снова одно и то же, только теперь Дазай может навсегда лишиться Чуи — последнего луча света в его жизни. Накахара кладёт голову на плечо неполноценному, через мгновение Осаму разворачивает его к себе и крепко обнимает его исхудалое от болезни тело, но потом, будто бы боясь, что оно слишком хрупкое и может сломаться, ослабляет объятия. Утыкается носом в еле теплую шею. Закрывает глаза. — Что ты делаешь? — удивлённо смотрит на него шляпник, но не пытается вырваться из тёплых рук. — Обнимаю тебя. —Как будто я этого не заметил, я имею ввиду “зачем”? —Не знаю, Чуя… Прошла неделя с тех пор, как они живут вместе. Теперь Дазай каждое утро начинает новый день вместе с Чуей, готовит ему завтрак и горячий вкусный кофе, читает книги и просто без памяти любит его. Любит за детскую наивность, искорки в небесно-голубых глазах, редкий счастливый смех и бесконечно добрую душу. И Накахара робко отвечал ему взаимностью, потому что любовь этого человека заставляла его бороться и цепляться за жизнь, когда так хотелось умереть, чтобы больше не мучиться и не страдать от этой раздирающей тело боли. Он почти не выходил на улицу, и подолгу мог сидеть рядом с Осаму и смотреть в окно на разноцветные многоэтажки, синее небо и белоснежные облака, в которых король гравитации мог различить разных животных и птиц. Чуя искренне улыбался, чем заставлял детектива в душе радоваться за него. Часто они смотрели фильмы на уютном диване. Рыжик устраивался на груди любимого, а тот укрывал его теплым пледом и обвивал его плечо своей рукою. В такие моменты не хотелось ни о чем думать. Спокойствие лишь изредка прерывалось сильным кашлем Чуи, прижимавшимся лицом к шее Осаму. Так ему было легче. Намного. А вскоре юноша засыпал, негромко покашливая и хрипя во сне. Брюнет осторожно поднимал его невесомое тело на руки, касался горячих пунцовых губ своими и уносил на мягкий матрац кровати. Ложился рядом и крепко обнимал, не желая отпускать. Он ощущал неровное дыхание Чуи на своей шее, слышал тихое сипение, а потом и сам забывался сном. Часто рыжику снились кошмары, не дававшие ему покоя. Тогда брюнет успокаивал его, вытирал горькие слезы с щек, нежно целовал и говорил, что все будет хорошо. Осаму видел, как с каждым новым днём Чуя увядал и постепенно угасал. Так отцветают прекрасные розы с приходом первых холодов. Чуя стеснялся своего тела, которое довольно исхудало за последние месяцы. Когда в душе Осаму прижимал его обнаженного к себе, он тут же заливался краской и отворачивал лицо, чтобы тот не увидел его смущение. —Не стесняйся, ты прекрасен, — заботливо говорит брюнет, обвив руки вокруг талии рыжика. Проходит пальцами по выступающим ключицам и рёбрам, впалому животу. Чуя сильнее прижимается к груди Осаму. По коже приятно текут капли воды, как теплый летний дождь. —С чего ты взял, я совсем не стесняюсь, — с полуулыбкой говорит рыжик. —А тогда что это за покрасневшее личико?— в ответ Чуя шикнул, но еще больше засмущался. Минут пять они молчали. —Осаму, когда-нибудь я перестану дышать, — и в его глазах брюнет различил выступившие слезы. Он прикасается губами к его сильно выделяющимся мокрым ключицам, а пальцами рисует какие-то ведомые только ему одному узоры на светлой коже. Дазай не находит слов. Когда-нибудь он потеряет Чую. —Ты последний родной мне человек, —заглядывает в его карие глаза, как будто хочет что-то в них прочитать. Узнать, что он сейчас чувствует. Эти тёмные омуты манили его с самого детства. — Пообещай мне, что если я умру, ты не будешь плакать, я не хочу причинять тебе боль, — и Чуя кладёт свою ладонь на его щеку. —Люблю тебя, — тихо шепчет на ухо заветные слова, которые давно просились наружу и стесняли больную грудь. Неполноценному нравилось мыть Накахаре голову, пропускать через пальцы мыльные влажные пряди. До того это было приятно, что он просто забывал про время и мог час и больше потратить на одно только приведение в порядок огненной шевелюры любимого. Однажды, когда эсперы снова лежали вместе и смотрели очередной фильм на ноутбуке, Чуя достал непонятно откуда какой-то список и застенчиво протянул его Дазаю. —Что это? — поинтересовался забинтованный. —Это мой список желаний, в нем то малое, что я сейчас мечтаю и хочу сделать пока живой, — грустно улыбнулся Чуя. —Полюбоваться с Осаму на усеянное яркими звездами небо… — медленно и значительно произнес брюнет. —Это единственное, что осталось в списке, —утверждает важным голосом Чуя. —Можно? — умоляюще смотрит на любимого эспер. —За тобой хоть на край света, — услышав ответ, Чуя радостно бросается в нежные объятия. Он просто не мог отказать этому несчастному милому парню, к которому так привязался за последние месяцы. Юноши прогуливались, держась за руки, по одному из многочисленных парков Йокогамы. Потихоньку темнело, горожане расходились по домам, и включались уличные фонари. В конце августа природа все еще сохраняет прелестные черты лета, которое совсем скоро уступит свое место золотой осени. Дойдя до места с блестящей от росы изумрудной травой, рыжий внезапно повалил брюнета на мокрую зелень. —Что ты делаешь? — улыбнулся Дазай. —Наслаждаюсь временем, — после этих слов парень впился в губы детектива. Они лежали и целовались еще пару минут, а потом просто уставились на ночное небо, обнимая друг друга. Сейчас они ни о чем не думали. Было только небо, сияющие звезды и двое влюбленных идиотов. —Just give me a reason, to keep my heart beating… — тихо пропел Чуя, а Дазай подхватил знакомые строки.Don’t worry, it’s safe right here in my arms As the world falls apart around us All we can do is hold on, hold on…*
Чуя, как маленький котенок, прижимался к Осаму, а тот перебирал своими пальцами его рыжие локоны. Неожиданно мафиози снова охватил резкий кашель, сильнее, чем прежде. —Ты в порядке? —Все нормально, — прокашлявшись, сказал Чуя. Когда они, насмотревшись вдоволь на звезды, собрались домой, уже светало. На востоке наливалась заря, а неподалеку пели соловьи. Всю дорогу юноши разговаривали, иногда останавливались, чтобы посмотреть на занимающееся днем небо, такое красивое и пленяющее взор. —Чуя! — встревоженно вскрикнул Дазай и успел подхватить на руки чуть было не упавшего на асфальт Накахару. Он попытался поднять и поставить его на ноги, но тот отчаянно сопротивлялся. Тогда брюнет сел на покрытие безлюдной дороги и положил голову Чуи на свои колени. Он страшно хрипел, и из его груди раздавался громкий кашель и перхота. —Чуя, пожалуйста…Вставай, пойдем в больницу, тебе помогут! — с надеждой в блестящих глазах, чуть не крича, произнес Осаму. —Поцелуй меня, идиот, — слабо улыбнулся Чуя. Он понимал, что это их последний поцелуй. —Ты же знаешь, что я уже покойник… Ему никто и ничто не поможет. —Именно так я и мечтал уйти из жизни, с любимым человеком на улице, а тут еще и эта живописная заря… — Осаму не сдерживался, с его глаз капали на лицо рыжика слезы. Они ударялись о его кожу, а потом растекались по щекам, оставляя за собой влажный след. —Спасибо тебе, это были лучшие дни моей жизни… — он улыбнулся в последний раз. —Не говори так, будто ты сейчас умрешь, — Чуя приложил свою руку к лицу брюнета и посмотрел в его мокрые, блестящие от слез глаза. —Не оставляй меня, прошу, — Дазай сжимает его руку в своей. —Вот, возьми себе на память, — он вложил список в его перебинтованную руку. Дазай смотрел на него, захлебываясь слезами. —Я люблю тебя…— это были последние слова Чуи. Горячие капли слез Осаму падали на его еще теплую кожу, но он больше никогда не почувствует их… Никогда. Дазай дрожащими руками развернул список и увидел там последнее, недавно написанное Накахарой желание:”Быть с Дазаем рядом до конца жизни “, а напротив него стояла маленькая галочка.***
И вот теперь, Дазай облокотился спиной о надгробный камень могилы любимого. Кажется, что весь мир стал черно-белым, а звуки пропали. Потому что исчез последний смысл жизни Осаму… Дома он открывает бутылку вина Бордо, которое так любил Накахара, наливает неполный бокал. Смотрит на темно-красную жидкость, медленно подносит к губам и делает глоток. —Я пью за тебя, Чуя, — замолкает на мгновение, наслаждаясь ярким вкусом дорогого напитка. —Надеюсь, я встречу тебя на небесах…— бокал выскальзывает из его руки и вдребезги разбивается о кафель. Сильный яд, подсыпанный суицидником в вино, подействовал через несколько минут после первого глотка. Быть может, на небесах они будут счастливы.