***
Его сосед вернулся намного позже Луи — ему не повезло и он не оказался в любимцах их начальника, потому пришлось, как и большинству, честно отработать свою смену. Но тот, казалось, никогда не унывал и умудрился даже не спиться, в отличие от некоторых. Замперини каждый раз удивлялся, глядя на этого веселого здоровяка, какими сильными бывают люди, что даже после войны и унизительного поражения, из-за которого они теперь, в буквальном смысле, находятся в рабстве, не ломаются, а наоборот, находят новые способы изворачиваться и приспосабливаться. — Я смотрю, ты уже спишь, но город только просыпается, — произнес сосед, неловко плюхнувшись на свою койку, — и ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю, — добавил он, улыбнувшись. — Джон, я уже ни черта не понимаю, — недовольно пробурчал Луи, не открывая глаз. — Да брось, только вчера у тебя все со слухом хорошо было, — ответил ему парень, продолжая улыбаться. — Если ты про тот погром, который устроили прошлым вечером, то я до сих пор не понимаю, как эту хулиганскую выходку можно связать со свержением япошек, — понизив голос, будто боясь, что их услышат, проговорил Замперини, — людям нужно во что-то верить, но, бога ради, Джон, ты-то не будь таким наивным, — все тем же недовольным голосом добавил Луи. — Не знаю, что там насчет хулиганов, но полицаи начали дергаться и ошиваться у фабрик чаще, чем ты «У моря», — ответил его сосед, который, по всей видимости, был совершенно иного мнения по поводу всей этой ситуации. Джон, как и любой американец, с рождения был чуть-чуть предприниматель с каплей альтруизма, а последствия из этого вытекали не самые радужные. К тому же этот наивный добряк славился своим умением говорить и привлекать к себе внимание, а так же ввязываться во всякие мутные истории, пускай и по доброте своей. Одно дело, если он в порыве чувства справедливости начистил лицо хамоватому гражданину, то его ещё возможно замять и добродетель парня обойдется ему штрафом и лишением работы на пару месяцев, в качестве наказания. Но совсем другое, если Джон неожиданно решит, что он — воин социальной справедливости, и загорится идеей возглавить освободительное движение. Нрав парня в состоянии обеспечить такие больные идеи, этого Замперини больше всего и боялся. — Не советую тебе лезть в это дерьмо и послушай старших, — Луи неодобрительно хмыкнул и отвернулся от Джона, всем своим видом давая понять, что продолжения их разговора не будет. Сосед в ответ молча продолжил улыбаться, а после вышел из комнаты.***
— Выглядишь, мягко говоря, паршиво, — заметил капитан полиции, искренне переживая за состояние своего подчиненного, — Муцухиро, ты меня слышишь? Лениво оторвавшись от заполнения отчета об очередном деле какого-то мелкого мошенника, молодой японец поднял черные, словно сама тьма, глаза и окатил стоявшего напротив стола мужчину холодным, пробирающим до костей, взглядом. — Нет, Уинстон, у меня еще нет проблем со слухом, — мягко ответил Муцухиро, по-особенному выделяя фамилию капитана и игнорируя почтительное обращение «сэр», которое необходимо было употреблять по отношению к вышестоящим лицам, — может, если ты не будешь загораживать меня своей тенью, я буду выглядеть не так паршиво? — губы японца растянулись в гаденькой улыбочке, которую можно было принять за веселую, если бы в голосе говорившего не проскальзывали злые нотки, но если и нашелся бы настолько глухой человек, не распознавший подвоха, репутация Муцухиро осторожно напомнила бы ему, что за фрукт такой этот Ватанабэ. — Хотел сказать, что Чарли заболел и не сможет патрулировать свой район, потому эта обязанность теперь на тебе, — мужчина нервно сглотнул и отвел глаза в сторону, заметив, как выгнулась бровь парня, удивленного его словами. Стоя над Муцухиро, капитан чувствовал себя мелким и непримечательным по сравнению с парнем, который расслабленно, чуть ли не развалившись, сидел на стуле, смотря на мужчину снизу вверх тяжелым взглядом. Не выдержав, капитан вышел из каморки Ватанабэ, однако стороны это выглядело как бегство, и парень невольно усмехнулся, находя такое сравнение забавным. Но постепенно осознание того факта, что на него навесили работу одного придурка, не додумавшегося должным образом следить за своим здоровьем, стерло улыбку с его лица. Муцухиро был помешан на чистоте и своем здоровье. Он мог пренебречь чем угодно, но не этим. Его стол был всегда идеально чистым, а в выдвижном шкафчике лежали антисептик и различные лекарства без подписей, назначение которых знал только сам Ватанабэ и человек, который по старой дружбе продавал ему все это. Японец, естественно, никогда и никому не рассказывал о своих запасах, но никто и не решался спрашивать. Только краем глаза кто-то видел, как капрал вытаскивал странные бутылочки, доверху наполненные лекарствами, но никому не хватало смелости пробираться в его кабинет и шариться в вещах Муцухиро. Все боялись, что тот только по запаху или неправильно лежавшим пылинкам может все понять. В стенах полиции одно только имя Ватанабэ стало синонимом маниакального перфекционизма. Капрал прославился не только своей идеальностью, но и чрезмерной жестокостью, необычной даже для их рода деятельности. Ему было плевать на хорошую характеристику, классовую принадлежность, содействие следствию и прочее. Он относился ко всем преступникам одинаково — как к людям недостойным, а самое его любимое занятие — выбивать дурь из такого сброда. Так, сочетавшиеся в нем жестокость и перфекционизм, сделали его в глазах остальных чуть ли не маньяком, служившим на благо общества. Муцухиро был в курсе об этом, но, кажется, ему даже нравилось, что остальные думают про него так. Он отовсюду мог извлечь выгоду для себя. Так его репутация позволяла ему общаться с более высокими званиями на равных по одной простой причине — они боялись его.***
Неспешно прогуливаясь в полном одиночестве по ночному городу, Муцухиро думал о чем-то своем, но под рукой всегда был его надежный друг — револьвер, который приятно морозил кожу холодной сталью. Японец все ждал момента, когда ему выпадет возможность им воспользоваться, но люди здесь — зашуганные пропагандой, которая звучала из каждого чайника — редко оказывали сопротивление. Ватанабэ откровенно скучал в этом городе и все мечтал, когда же начальство одумается и поймет, какой прекрасный специалист своего дела пропадает в этой дыре, в то время как мог приносить пользу в другом месте. Но, тем не менее, пока что он — обычный офицер, который все свое время тратит на разбирание бумажек. Парень скривился от своих же мыслей и поспешил отбросить их поскорее, чтобы окончательно не портить себе настрой. Время обхода подходило к концу, пора было возвращаться обратно, но что-то тянуло Муцухиро в сторону старого завода, которого он с детства боялся, и каждый раз, когда они с отцом проходили мимо него, маленький японец начинал тянуть родителя вперед, стараясь не оборачиваться назад. Огромное черное сооружение, огороженное стальной проволокой, было, наверное, самым жутким местом в этом городе. Находилось оно на пустыре, единственное, наверное, не застроенное жилыми домами вокруг, чем пугало ещё больше. Даже днем здесь никого не было, за исключением рабочих, выходивших перекурить во время работы. Выглядели они не лучше этого завода: в замызганной и измятой рабочей робе, они стояли и молча курили, а черты губ, из которых выходили клубы дыма, было невозможно различить из-за грязи и копоти, которая черной маской ложилась на их лица. Взрослые любят запугивать своих непослушных детей этими черными людьми и, что неудивительно, такие пугалки очень хорошо на них действуют. Но сейчас, отбросив свои детские страхи, Муцухиро шел прямо туда и, по мере приближения, он начал чувствовать странный запах, который заставил его ускорить шаг, а потом вовсе перейти на бег. Оказавшись на месте, Ватанабе застыл в оцепенении от увиденного.***
— Луи! Луи, черт дери твою мамашу, вставай! — Уилл, его сосед этажом ниже, яростно тряс Замперени за плечо так, будто хотел не разбудить, а вытрясти из последнего всю душу. Луи неохотно открыл глаза и громко закряхтел. Мужчине этой реакции было достаточно и он, наконец, отпустил несчастного. — Где Джон? — сонно прохрипел Замперени, снова не обнаружив своего сожителя в комнате, — и какого черта ты будишь меня в такое время? — К черту его! Не поверишь, что случилось! — не обращая внимания на медленно соображающего собеседника, весело протараторил Уилл. Луи в ответ промолчал, многозначительно посмотрев на мужчину. Тот расценил это как заинтересованность и, изобразив на своем лице выражение торжественности, продолжил вещать дальше. — Наш любимый, будь он проклят, завод, сейчас горит как елка на Рождество, а эти бедолаги пожарные никак не могут его затушить, как бы не старались! — крайне довольный собой, Уилл выскочил из комнаты, чтобы рассказать остальным радостную новость, оставив Луи в полном замешательстве обдумывать услышанное.