Тридцать шесть и шесть

Доктору Айсбергу вечно было жарко. Впрочем, неудивительно, учитывая, что температура его тела болталась где-то около минус семи градусов Цельсия. Подобное просто не могло не раздражать: даже жалкие двадцать градусов в рабочем кабинете ощущались, как все пятьдесят, и, пока остальные работники Фонда чувствовали себя прекрасно на рабочих местах, Айсберг обливался потом. Стоит ли говорить, что температура в тридцать шесть и шесть так и вовсе обжигала и без того бледную и болезненную кожу Айсберга!.. Именно таким показателям соответствовала температура тела доктора Гирса. Идеальным тридцать шесть и шесть. Кто-нибудь мог бы сказать, что, на самом деле, это не страшно, ведь Айсберг если чем и известен, так это своей любовью ко взрывам, а там уж градусы повыше будут. Айсберг, увы, придерживался иного мнения. У Гирса были горячие руки. У Гирса были горячие губы. У Гирса был горячий член. Это все плохо сочеталось с его будто застывшими, подобно роботу, эмоциями. Гирс, который вечно был холоден и сдержан в выражениях, Гирс, который даже на едва совместимое с жизнью ранение едва реагировал, Гирс, во время секса с которым — Айсберг мог поклясться! — было слышно скрежет шестеренок в его мозгу, — да, этот Гирс был очень горячим. Для Айсберга. На самом деле, Райтс могла сколько угодно шутить, что в постели Гирс — секс-машина (не в плане производительности, а в плане механичности действий), Айсбергу смешно не было. Когда секс-машина буквально прожигает тебя изнутри членом, будто запихивая в зад раскаленный прут, когда секс-машина оставляет ожоги на твоей коже, хотя всего-то две ладони сомкнулись на бедрах, когда чужая сперма сжигает язык, словно растворимый кофе, заваренный кипятком — это вообще не смешно. Ни разу. Смешно было заниматься сексом в прихватках — вот что смешно, пусть и безопасно. Да только вот Айсберг был слишком горд для того, чтобы попросить доктора Гирса надеть прихватки хоть раз — а потому с недовольной рожей страдал над пусть и первой степени, но ожогами на ягодицах. Чертовы идеальные тридцать шесть и шесть градусов. Каждый раз, когда Гирс сжимал пальцами шею Айсберга, утыкая его носом в многочисленные стопки бумаг, методично расстегивал ремень и доставал из брюк член, Айсбергу действительно становилось хреново. И он совсем ничего не мог с этим поделать.