Для счастья

У Ньюта было мало друзей. Вообще, по правде говоря, он не особо в них нуждался: довольно быстро для него стало очевидным, что далеко не все разделяют его непреодолимую любовь к животным и далеко не все готовы её принять. По крайней мере, большинство девушек уж точно не были готовы. Некоторые искривляли свои прекрасные личика в гримасе и, лишь один раз увидев зверинец, чванливо заявляли: «Они же уродливы». Ньюта так и подмывало съязвить что-то в ответ, но он не умел. Он лишь поджимал губы и прекращал общение, резал по живому. Наверное, именно поэтому у него не складывались с девушками отношения: одни не способны были понять, другие ставили себя превыше всего и заставляли выбирать. И огорчались, когда выбор был не таким, как ожидали. И он огорчался, но по-другому не мог: ибо если не он, то кто ещё позаботится об этих беззащитных существах? Попытки объяснить разбивались о глухую стену, люди, эти эгоистичные жалкие творения Божьи, не желали слушать, анализировать и понимать. И после каждого такого случая Ньют всё меньше рассчитывал построить отношения с ними и всё больше времени проводил с животными, сделав из обыкновенного хобби смысл жизни, превратившись в чудака с чемоданом, окунувшись с головой в исследования. Этим существам он, по крайней мере, действительно был нужен. Эти существа были способны выслушать его и поддержать, ласково ткнувшись мордами в руки. К приближающимся тридцати Ньют и вовсе оставил мысли построить семью и иметь друзей. Конечно, он поддерживал отношения с Альбусом и общался ещё кое с кем периодически, обсуждал какие-то повседневные мелочи с Тесеем и матерью, но дружбой в полном значении слова ничего из этого не было. И его всё устраивало. Ньют прочно убедил себя, что всё так и должно быть, что он не создан для общения с людьми, единственное его призвание — помогать животным. По-другому и быть не может. Впрочем, как оказалось, может. Поездка в Нью-Йорк разделила его жизнь на «до» и «после». Впервые за n-ное количество лет Ньют почувствовал, что больше нет смысла прятаться за щитом неприступности и равнодушия. Что есть люди, готовые принять его со всеми тараканами, точнее сказать — со всем компактным зоопарком, спрятанным в чемодане. Более того, готовые помочь ему с ним справляться, не предъявляя претензии, не ставя перед выбором. Они не требовали ровным счётом ничего, просто хотели быть рядом, потому что Ньют их интересовал, потому что им нравились его питомцы. И это было совершенно удивительное и пугающее чувство. Ньют не хотел быть зависимым от людей. Как ни странно, первой руку помощи протянула девушка-легилимент. Совершенно фантастическая, бесконечно добрая — чрезмерно, настолько, что из лучших побуждений лезет к нему в голову, считывает информацию о Лете и зачем-то принимается утешать: — Она лишь брала. Тебе нужна та, которая будет отдавать. И видя сострадание в её блестящих глазах, трудно было понять, намекает ли она на себя. Не зная, что ответить и стоит ли вообще что-либо отвечать, Ньют лишь улыбнулся, облизнул пересохшие от волнения губы и легонько сжал ладонь девушки. Обыкновенный дружеский жест. Обыкновенная дружеская благодарность. И необыкновенно пропускавшее удары сердце. — Всё в порядке, — убедительно шептала Куинни. — Ты можешь нам верить. Она была поразительной, загадочной. И Ньют, как ни пытался, так и не смог понять, что ею движет, почему она такая бескорыстная и такая понимающая. Святая. Идеальная. Почему так бесцеремонно лезет в его сознание, зачем это ей. И что самое интересное, он не мог понять, почему совсем не злится на эту девушку и почему ему так легко пускать её внутрь. Но вскоре он оставил попытки разгадать её и себя. За неимением ответов Ньюту оставалось лишь принять это за данность, и он принял. Загадка уже не будет такой интересной, если знать её разгадку. Куда больше удовольствия можно получить, если узнавать человека постепенно, с каждым разом подмечать всё новые и новые детали и находить их забавными. Забавным, например, было то, как Куинни причёсывалась. Расчёска не спеша елозила по её волосам, опускалась вниз и снова по воздуху взлетала вверх, пока на губах самой девушки играла лёгкая мечтательная улыбка. А вот наносить макияж Куинни предпочитала самостоятельно, видимо, не доверяя магии. Как обычная маггловская девушка, она запрокидывала голову и, приоткрывая рот, наносила тушь на ресницы. Ньюта это умиляло, он мог наблюдать за подобными процессами не отрываясь и даже был готов помогать ей с этим, хотя помощь совершенно не была нужна. Просто ему хотелось. Разумеется, Куинни об этом знала и совершенно бесхитростно, с сияющей улыбкой протягивала ему косметические средства, совершенно не переживая, что он может сделать что-то не так. И это было проявлением безграничного доверия с её стороны, как если бы Ньют поручил ей своих зверей. Такие бытовые мелочи делали его жизнь гораздо ярче, наполняли её смыслом, дарили радость и наслаждение от каждого прожитого дня. Больше, чем его звери. И Ньют уже не мог представить жизнь без Куинни. Возможно, существовать он будет, будет так же, как и раньше, ухаживать за животными, подбирать новых и оберегать от опасностей внешнего мира, но без Куинни существование не будет полным. Без неё не будет так легко и спокойно на душе. Без неё будет пусто, бессмысленно. Эта удивительная жизнерадостная девушка ворвалась в его жизнь штормом, ураганом, кометой, которая оставляет за собой яркий след. Она обладала невероятным даром. И нет, это не легилименция; это способность понять каждого и залечить его раны одним лишь взглядом, ласковой солнечной улыбкой. Говорят, раны лечит время, но это не так. Оно лишь обезболивает, а лечат люди: словами, действиями, любовью и нежностью. Улыбкой, прикосновениями, взглядами. Когда руки случайно соприкасаются и неосознанно переплетаются мизинцы, Ньют чувствует, как давние шрамы, вросшие в душу, затягиваются и перестают докучать, как будто на них накладывают пластыри. И Ньют по-настоящему счастлив. Только приобрёв в лице Куинни надёжного друга, он понял, насколько на самом деле в этом нуждался. Ни инстинктивная любовь зверей, сама собой подразумевающаяся, ни покровительское отношение Альбуса не могли дать ему то, что смогла одна Куинни. Ньюта мучил другой вопрос: что она нашла в нём? Но девушка, считывая его с мыслей, только весело и совершенно безобидно смеялась, щёлкала парня по носу и целовала в щёку, взъерошивая непослушные русые волосы. — Ах, милый! Просто ты — это ты. Просто она любила людей, какими бы они ни были. И это было совершенно несвойственно Ньюту, но именно за это он её ценил. Ведь они, эти двое, будучи совершенно противоположными, сходились в одной точке: оба давали любовь тем, кто в ней нуждался, Ньют — животным, а Куинни — людям. И как в таком случае они могли не найти общий язык? Звери, Куинни, горячее какао и долгие разговоры по ночам — вот и всё, что Ньюту было нужно для счастья, для того, чтобы снова чувствовать себя живым. Ну, и чтобы она никогда не убирала свою тёплую ладонь из его холодной руки.