If only

Металлическая дверь тихонько скрипнула, неожиданно легко поддавшись давлению одних пальцев. В нос ударил затхлый подвальный запах, а первое, что увидел Брюс, было тонкой фигурой, обхватившей свои колени на твердой кушетке. Силуэт едва напрягся, затем поднял темные глаза и свесил ноги. - Мне сказали, что вы придете, Брюс Уэйн, - неуверенно начал хрипловатый голос, - как все прошло? - Тебя выпускают, Напьер, - ровно произнес Брюс. - Так просто? Неужели? Джей вскочил на влажный бетон, сминая в кулаке ткань тюремной рубашки. - Джон Напьер признан невиновным в силу собственной невменяемости и полной амнезии, - цитировал Брюс, приподняв уголки губ. - Но я помню некоторые детали, самое важное, п-почти ключевое, - мужчина принялся оживленно жестикулировать, растерянно махая руками, - я помню, что сделал Джокер и это нельзя просто замять! И если не я, то кто заслужил наказания? Уэйн помрачнел, рассматривая недовольного, даже, можно сказать, злого Джея. - Ты готов гнить за него в тюрьме всю оставшуюся жизнь? – сухо спросил он. - Я – никто. Меня нет, мистер Уэйн. Напьер снова упал на кушетку, хватаясь руками за голову. В ней была каша, хотя нет, скорее, болото, бесконечно вязкое и темное. В сознании то и дело вспыхивали бредовые образы – отголоски прошлого, сминая реальность в огромный ком бреда и побочных эффектов таблеток и вакцин, которыми его пичкали последние несколько лет. - Оставьте меня среди этой разрухи и гнили, чтобы я смог спокойно потеряться, и, мистер Уэйн, я гарантирую, что вы никогда больше не услышите ни о Джокере, ни о Джоне Напьере, - говорил он, всеми силами пытаясь не выдать дрожь в голосе. Брюс сел рядом, кладя ладонь на плечо мужчины, почти неосознанно рассматривая его, теперь уже, смольные волосы и тонкую белую шею, которую он столько раз хотел перегрызть собственными зубами. - Джон Напьер не сделал ничего, за что должен отбывать пожизненное. Тем более, - Брюс сомкнул зубы и через силу продолжил, - тем более, именно я сделал тебя тем безумцем. - Господи… что… я… Джей не смог сдержаться. Из глаз предательски побежали слезы, до того горькие и горячие, что хотелось найти утешение хотя бы в них. Он безнадежно всхлипывал, смотря в серый пол. - Я совсем расклеился, простите, - пытался успокоиться он. А Брюс тем временем пробовал на слух это новое звучание голоса, такое странное… человеческое. Он был полон грусти, сожаления. Таких непривычных чувств, для скрипучего голоса бывшего кровожадного убийцы без морали и здравого рассудка. Человек, заставивший весь Готем бояться одного его имени, сейчас сидел рядом с Брюсом и утирал болезненными запястьями слезы сожаления. Уэйн провел по его щеке пальцами, стирая холодную влагу с лица, из-за чего тот дернулся. - Пройдет время, Джон, и все мы забудем того, кем ты когда-то был, - он кротко улыбнулся, - моя мать как-то сказала, что с каждым днем становится немного легче. Тогда на улице разлился сильный дождь. Брюс вышел из машины и на него сразу же налипли холодные капли. Он никогда не любил осенний дождь, особенно вечером, когда солнце еще не село, но небо уже темное. Брюс не до конца понимал, почему придает такое важное значение погоде, но, возможно, только такие простые мысли позволяли приходить в себя после долгого и тяжелого дня. Дом Напьера находился близко к реке, почти у самых трущоб. Здесь редко ездит полиция, мало ухоженных зданий и дороги рябят ямами. Такие районы всегда будут существовать, сколько бы сил не было потрачено на реконструкцию зданий или на облагораживание улиц. Подобные места как шрамы , которые ничем не свести. Деревянная дверь издает тихий скрип, затем следует короткая пауза и Брюс слышит хрипловатый голос. До боли знакомое звучание отдается в ушах. - Я уже думал, ты не приедешь, - он кротко улыбается, впуская гостя внутрь, - чувствуй себя как дома. Это было странно слышать. Так же странно было то, что у Джона есть свой дом. Обычный дом, такой же серый и пустой, как все дома в этом районе. - Я не надолго, - ответил Брюс вслед Джею, уходящему вглубь коридора. И фигура исчезла в темноте. Здесь действительно темно, даже мрачно, но на удивление обыденно. Брюс сделал несколько шагов вперед, бегло разглядывая детали, попадающие во внимание. Обои выцвели, есть вмятины на стенах, а доски на полу исцарапаны чем-то, что напоминает плохо заточенный нож. - Ты прости за беспорядок, - Джон снова замаячил пред глазами с двумя кружками в руках, - я пытался привести этот дом в порядок, но сейчас у меня мало на что хватает сил. Он снова улыбался, но как-то безразлично и холодно, а затем, будто опомнившись, сдвинулся с места и провел Брюса в кухню и подвинул к нему кружку с чаем. Они сидели напротив, пытаясь яснее рассмотреть друг друга. Это было похоже на игру во время неловкого молчания. Сложно было не отметить излишней худобы Напьера и его болезненный цвет кожи. Это захватывало внимание еще в их первую встречу после терапии, но сейчас, в обычной одежде, подобные приметы становились куда ярче. Еще веки. Они были розовыми. Слишком тонкими и розовыми. - Погода сегодня хорошая. Спокойно. Но ты, кажется, не любишь дождь, - заговорил Джон, покручивая ложку в руках. - Ты помнишь это, надо же… - Я много чего помню, - он повторял это раньше, и, как в прошлый раз, в голосе проскользнула скорбь. - Может… может и так, но ты изменился, Джон, - его пальцы переплелись между собой, а взгляд скользнул в сторону собеседника, но затем упал куда-то вглубь комнаты. Джей улыбнулся так, что на щеках выступили тонкие морщинки, напомнившие Брюсу о былом оскале. - Твой взгляд говорит об обратном, - голос Джона опустился на скрипучий полушепот, а сам он чуть подался вперед, - ложь можно скрыть, но со страхом сложнее. Ты ведь все еще боишься меня, не так ли? Брюс не ответил. Тиканье часов и шум ливня за окном сотрясали тишину, будто та была осязаема. Это сложно объяснить. Тогда, в лечебнице, его настиг странный порыв. Он видел Напьера, совсем беззащитного и растерянного, пытавшегося понять, что делать дальше. И ему захотелось поставить Джона на верный путь, показать, что можно избежать расплаты за ошибки, которых он не совершал. Показать, что жить можно по другому. - Джон, я не… - его перебил писк наручных часов. - Тебе, наверное, пора идти, - спокойно произнес он, - все в порядке. Мы можем поговорить об этом в другой раз. Джей не стал включать свет, оставшись в вечернем мраке, пока собственный дом давил одиночеством, о котором пели настенные часы. Их мерное тиканье возрождало воспоминания о сеансах гипноза в Аркхеме. Не выдержав, он подошел к телефону и набрал номер психотерапевта, но девушка не ответила, а голос из трубки попросил оставить голосовое сообщение. - Алло? Вы сказали, что я могу обратиться к вам в любое время, - Джон тяжело вздохнул, - если бы мне повезло чуть большее… если бы я мог сделать с собой хоть что-то… Он склонил голову вбок, вновь нахмурился и положил трубку. Он слишком часто прокручивал эти слова в голове. Если бы мне повезло чуть больше, если бы… если бы… Было бесконечно много этих «если бы», будто, их количество могло изменить все прошлые события. Дом сменялся работой, работа – домом, и несколько странных недель скатались в один тугой клубок. Почти невозможно было вспомнить, что происходило пару дней назад. Таблетки затуманивали голову настолько, что узнавать собственное лицо в зеркале становилось все сложнее. Каждый раз Джон видел себя по-разному, и, конечно, вскоре использовать зеркало он практически перестал. И это было так отвратительно – находиться в подобии осознанной комы, когда все вокруг тебя сливается с потоками бессвязных мыслей. Когда ты разговариваешь с человеком, но уже через несколько минут не уверен в его существовании. Когда воспоминания предстают перед тобой сном, чудесно извращенным и вывернутым наизнанку. И это были те несколько недель, перед единственным, самым реальным звонком телефона и самым осознанным разговором, где Брюс зовет его на какое-то представление в театр. Звонок, который по непонятной причине снова разбудил… просто разбудил. Будто происходящее вдруг стало иметь смысл. И пусть мысли еще путались, но чувства уже не давали обмануть, являя собой такую чуждую ясность. Было воскресение. Небо медленно грязнилось тучами и на улице уже темнело. Неоновая вывеска магазина тускло освещала плащ Брюса, делая его образ до боли знакомым. - У тебя галстук съехал, и воротник помялся, - строго замечает он, но все же робко протягивает руки и помогает привести Джона в порядок. Эти касания отдаются в коже глубже чем должны, на какое-то мгновение утаскивая Джона в полный мрак. Они едут по городу, говорят о чем-то, пока Джон наблюдает за этим как бы со стороны. Ему кажется, будто кто-то управляет его телом, делая это чертовски хорошо. Вот он забавно жестикулирует, включает радио, вновь поправляет галстук, чувствуя на себе тяжелый взгляд, но совершенно на него не реагирует. Они в большом зале с приятным освещением и Брюс… он выглядит очаровательно. И речь не только о костюме. Весь он, такой цельный и настоящий, такой нужный. Наконец, Джей понимает, что он медленно возвращается в свое тело. Возвращаются звуки, запахи, даже вкус собственного языка. Он впервые чувствует стойкий запах одеколона Брюса. Чувствует его шлейф на своих плечах. Но вокруг столько людей, столько непохожих друг на друга лиц. Особенно они не похожи на Джона. Или он на них. Возможно, Брюс это заметил. Возможно, давно еще заметил, как Джон отличается от них. Даже такие едва заметные детали, как цвет глаз или его резкие, настороженные движения, выбиваются из привычного понимания человеческого образа. Хотя он старается. Так отчаянно скрывает все свои странности, но от этого лишь больше путается. Да, именно это заметил Брюс, который когда-то пытался узнать Джокера чуть лучше, часами просматривая записи с камеры. Тогда он пристально следил за каждым его движением, каждым сокращение мимических мышц, лишь отдаленно понимая, что их одержимость друг другом оправданно взаимна. - Как тебе театр? – наконец спрашивает Брюс, когда они абстрагируются от толпы в темном салоне автомобиля. - Хорошо, - кивает Джей, - мне нужно было выбраться куда-то. В последнее время все совсем неважно. - О чем ты? - Нет, все же забудь, - Напьер сжимает кулаки в карманах, пытаясь, через стук сердца, вслушаться в голоса из радио. Со стороны, большую часть времени, Джон выглядит отстраненно. И сейчас, откинувшись в кресле, он снова скользит по поверхности своего сознания. Но когда-то, - Брюс отчетливо это помнит – он уходил намного глубже. Они ехали в полном молчании, измотанные собственным эго. На Джокере был неизменно грязный фланелевый костюм с разводами почерневшей крови, а на запястьях висели наручники. Бэтмен кротко посматривал на него, хмуря под маской брови и изредка напрягая мускулы, когда Джокер подрагивал от болевого шока. В такие моменты он умел отстраняться от всего мира, что одновременно было похоже и на протест, и на смирение. Скорее всего Джокер научился этому в психбольнице, проводя месяцы в одиночной камере с мягкими стенами. И один дьявол мог знать, что творилось в той лохматой голове. Джон вошел в темную спальню, упал на кровать, даже не сняв ботинок, и, повернувшись к стене, надавил холодными пальцами на веки. Комната пропиталась затхлым воздухом, стало трудно дышать, но чтобы встать и открыть окно, сил не осталось. Возможно, что лечение слишком сильно повлияло на его здоровье. Потому что все чаще смотря на себя в отражении стекол, он удивляется тому, как еще не свалился замертво. Несколько ужасно длинных дней проходили в ожидании чего-то. Может, в ожидании малейшего упоминания, звонка, голоса. Без него снова стало пусто. Нити мыслей нещадно путались, создавая все более неприятные образы из прошлого, и Джей уже не понимал, что на самом деле было, а что стало его выдумкой. Он принялся карябать ручкой бумагу, рисуя схемы дрожащими пальцами, начиная от самого первого четкого воспоминания. Но затем, почти сразу же сбивался и рисовал по новой. Что-то тянуло его к познанию прошлого, несмотря на запреты докторов. Где-то далеко в памяти еще должен был сохраниться момент, с которого все началось… когда заклинило что-то в голове. Если бы его состояние позволило заглянуть внутрь себя, то Джей смог бы понять, почему его налитое кровью сердце каждый раз пропускает удар, когда перед глазами возникает знакомый образ. Это съедало его, словно яд. Самый ужасный из всех существующих. Самый смертоносный и беспощадный яд. Единственный, что может дать жизнь. - Мастер Брюс, все в порядке? - Да, мне просто нужно разобраться с этой головоломкой, - кинул он куда-то в сторону. - Какой именно? – растерялся дворецкий. - Ну, вот, с эт… - Брюс уже хотел показать на монитор компьютера, но тот был выключен. - Сэр, я думаю, вам стоит отдохнуть, - он обошел стол и сел в кресло напротив, - но перед этим, пожалуйста, скажите, что вас на самом деле так беспокоит. Уэйн медленно выдохнул, прикрывая глаза. - Джокер… мне кажется, я все еще слышу его. Будто он обитает где-то рядом, как мелкая мошка… И когда я вижу Джона, эта мошка превращается в огромную тень у него за спиной. Неприятно это признавать, но мне все еще страшно, - голос у Брюса сел, становясь тихим и невероятно отчаянным. - Думаете, он все еще в мистере Напьере? – осторожно спрашивал Альфред. - Не представляю. Мне бы хотелось верить Джону, но это все еще опасно. Джокер слишком часто манипулировал мной, и он может с легкостью втереться ко мне в доверие. - На его лечение потратили слишком много сил. Человеку такое состояние физически невозможно подделать. - Джокер не человек, ты знаешь это, - Уэйн сжал в руке стакан с водой, четко ощущая, будто после собственных слов по телу провели электрический ток. Альфред молчал, опустив глаза в пол, мечтая о том, чтобы успокоить Брюса. Но они оба понимали, что сейчас не существовало гарантии, благодаря которой можно было обрести хотя бы слабую уверенность в чем-то. *** Знакомые очертания госпиталя давили на него своим холодом. Не один месяц он раньше проводил в подобных местах, и кто бы знал, что в очередной раз он попадет сюда с переутомлением и потянутой спиной. Медсестры нагло рассматривали Джона, будто он, застывшая в мраморе, фигура монстра. Но, к сожалению, так он и выглядел. Белолицый мужчина, мелькающий свой болезненной худобой из под одежды и почти не двигающийся. Джон понимал их чувства, особенно страх, который преследовал даже его самого. - Что… что вы делаете? – спохватился Напьер, когда одна из медсестер поднесла к нему иглу. Та отшатнулась от резкого звучания его голоса в тишине палаты. Шприц лукаво блестел в ее тонких смуглых руках, вновь рождая беспокойство, какое-то гнетущее. Страх пробивался наружу, почти забытый, тонкий страх. - Это… это, кхм, - не могла собраться женщина, - это обезболивающее, мистер… Напьер. Джон немного осекся, пытаясь сказать что-нибудь, но затем просто кивнул, провожая медсестру взглядом, когда игла проткнула его кожу. Он неподвижно лежал, чувствуя, как кровь, смешанная с лекарством, бьется в его венах, лишая такого вязкого чувства боли. И вмиг, его тело онемело, точнее кожа. Закружилась голова, и дурман проник в сознание. Вся жизнь, которую он так долго хранил внутри себя, стала похожа на бессмысленную череду действий и противодействий, а его планы - небрежной надеждой на смысл тех самых действий. Джей ощутил, когда все рухнуло, лишаясь такого примитивного чувства как боль. Неужели она преследовала его всегда? При каждом вдохе, при каждом движении или мысли, становясь частью него самого? Он пытался звать кого-то, но поздно понял, что спит. Вокруг заиграла бесконечно повторяющаяся мелодия, и темнота наполнила ее звучание, вновь играя с сознанием, как с пластилином. Сон кусал его тело, его внутренности, меняя восприятие боли и превращая ее в нечто более громкое и осязаемое, будто сама реальность состоит лишь из иллюзий. В глаза ударил яркий свет, все плыло и двоилось, а когда кто-то схватил его за руку, кожу будто пронзили тысячи иголок. И это отрезвило. - Чт… чем они накачали меня? – обеспокоенно и вяло произнес он еще непослушными губами. - Тихо, все хорошо. Мужчина сразу узнал этот голос, хватая ртом воздух. - Б… Бр… Б…! – попытался говорить он, восстанавливая сбитое дыхание, но вскоре понял, что это бесполезно. В глазах все еще расплывались его очертания, смешанные с бликами света в потолке. Джей потянулся к нему, хватаясь за рукава рубашки. Ему хотелось чувствовать Брюса рядом, как можно ближе, но тот отдернул руку. - Брюс… - наконец произнес Напьер. - Мой номер единственный, который ты помнишь наизусть? – усмехнулся он. - Они попросили меня сказать тот, который знаю. Мне сразу в голову…. твой пришел, прости, - Джей отвернулся, чувствуя щекой влажную от пота ткань подушки. - Все хорошо. Я понимаю, - Брюс смотрел на его лицо, на невинные глаза и впалые щеки. В нем не было видно обмана или насмешливой желчи. Это был Джей, только Джей, что можно понять, только увидев его. Подобного не выявить раздумьями в пустом кабинете, прикидывая все возможные планы и вспоминая сотни лекций о психологии. Джей обитал лишь здесь. В этих глазах, очертаниях едва уловимых эмоций на лице, в его безнадежном желании близости. Брюс взял его подбородок, поворачивая лицо к себе, навис над ним и ткнулся в тонкие губы. Прошло несколько секунд, он почувствовал робкое касание пальцев к шее, затем Джей приоткрыл рот. Он пах лекарствами, мятой, потом, но даже последний казался стерильным. Кушетка скрипнула под весом обоих, и Джей выгнулся от удовольствия, когда почувствовал возрастающую боль. И голова вновь закружилась. Через какое-то время, Брюс попытался отстраниться, но Напьер подтянулся к нему, утаскивая в новый поцелуй, на этот раз глубокий и еще более долгий. Джей обвил его руками, лениво двигая губами. Они ждали этого слишком долго, чтобы не поддаться какому-то общему туманному безумию. Брюс понял это, когда перестал следить за своими руками, смело ощупывающими горячую кожу под майкой Джея. Она была несвойственно взрослому человеку нежной, но при этом не бархатной, как у ребенка, а будто вывернутой наизнанку, совершенно уязвимой. Все же, Брюс оторвался от его губ, но лишь для того, чтобы уткнуться в шею и почувствовать спокойствие. Такое чуждое, чем-то напоминающее давно забытое родительское тепло. Они крепко обнимали друг друга, оставляя обиду, злость, страдание, горечь, ненависть, и искренне считая, что они стоят друг друга. Тишина зазвенела в ушах. Джей не понял, открыл ли он глаза, потому что вокруг все еще была чернота. Он шарил руками сначала по кровати, затем опустился к тумбочке и наткнулся кончиками пальцев на холодное железо. Это было что-то гладкое и тяжелое. Джей уверенно обхватил это, поднес к себе, убеждаясь, что предмет напоминает фонарик. Он все еще не мог понять, по какой причине вокруг так мертвенно пусто. Даже собственное дыхание отдавалось далеким эхом. Яркий прямой луч ударил вглубь палаты, пока Джон сползал с кровати. Ноги оказались ватными, а боль прошла вдоль позвоночника, будто спускаясь по самим костям. Свет тем временем упал на закрытую дверь, к которой аккуратно двигался Джей, одной рукой опираясь на стену. «Что здесь происходит? Почему так тихо?» - не унималось сознание, пока он не вышел в длинный прямой коридор. Вокруг были одни тела, остро пахло кровью. Медсестры, врачи, обычные люди в повседневной одежде раскиданы по углам, похожие на искаженных человечкоподобных кукол. Его затошнило. Рот наполнился слюной. Джон был уверен, что его стошнит, когда коридор медленно поплыл. Но подавив болезненный спазм, он смог пройти еще несколько метров, прежде чем упереться в гору тел у двери, ведущей на этаж ниже. Его словно ломом ударили, до того все происходящее было неправдоподобно резким и пугающим, пробуждая какой-то внутренний инстинкт самосохранения. Напьер отшатнулся в сторону, хватаясь за скользкую стену. Он посветил на нее дрожащим фонариком, и та оказалась заляпана темно-бордовой субстанцией, что даже мало похожа на кровь. В сознательной жизни, такой крови Джон никогда не видел. И тут он не выдержал, сгибаясь пополам и обливая пол возле своих ступней водянистой жидкостью, смешанной с не растворившимися в желудочной кислоте таблетками. Он бессильно упал рядом с каким-то трупом и обвил колени испачканными кровью руками, роняя фонарик. Тот откатился в сторону, освещая стену напротив. Мужчина сидел в таком положении, захлебываясь спазмами, чем-то напоминающими плачь, только слез не было. Запахи вокруг смешивались, нещадно отдавая гнилью. Обычно, через какое-то время можно привыкнуть даже к самому отвратительному запаху, но это… это было что-то выходящее за рамки отвратительности. Так пахла смерть. Без прикрас, без всего своего надуманного романтизма. Это была смерть, которая касается тебя отчетливее, чем кто-либо когда-то касался. И легко было самого себя почувствовать трупом. Медленно подкралось понимание, что раньше он тоже занимался подобным. Он убивал, смеялся над этим. И даже сейчас, где-то в груди рождался сдавленный смешок, перерастающий в неистовый хохот, пока булькающий хрип полностью не перебьет его звучание. Джон запрокинул голову, цепляясь взглядом за отрывок слова на стене, освещенной белым светом. «Виллан…» - было выписано там. Дрожащими руками он схватил фонарик, медленно ведя его лучом по смазанным буквам. «Виллант Стрит. Заброшенный склад» Сердце затрепетало, вбиваясь в ребра неровным ритмом. Джон кое-как поднялся с пола, понимая, куда ему нужно идти. На мгновение эта запись послужила надеждой. Почти невесомой и до того слабой, что потухла сразу же, как только возникла на периферии сознания. Но этого было достаточно, чтобы почувствовать движение времени вокруг. Джей не умер. Он не труп. Он знает куда должен идти и он придет. Улицы оказались пусты. Госпиталь был в одном из неблагополучных районов Готема, так хорошо известных Напьеру. После комендантского часа никто, кроме местных наркоманов или карманников не высовывался из домов. Босиком, в больничной одежде, Джей как раз напоминал одного из несчастных наркош, снующих повсюду, словно опарыши в мусоре. Ноги все еще не слушались, но он все же смог доковылять на них к тому самому складу, где слабая лампочка освещала несколько фигур, стоящих недалеко от входа. Джон вошел через громоздкую дверь и тут же прижался к какому-то стеллажу, когда один из силуэтов мягкой поступью направился в его сторону. - Рада вас видеть, Мистер Джей, - запел тонкий женский голос. Тогда он и разглядел ее. Харлин. - Вы почти не опоздали. Но так и быть. Я прощаю вашу непунктуальность, - продолжала она, опираясь всем телом на железную биту, которую, на первый взгляд, Харлин не смогла бы поднять самостоятельно. - Что происходит? – озвучил он наконец вопрос, который не переставал крутиться в его голове. - Сам посмотри, - девушка широко и самодовольно улыбнулась. Позади нее, уже отчетливее проступали несколько фигур. Примерно пять человек, два из которых сидело на стуле, а остальные практически нависали над ними. Слышалось нервное слабое мычание. - Можешь подойти ближе, - кинула ему Харлин. Он сделал несколько неуклюжих шагов вперед, попадая под свет лампы. Наконец, воспаленное сознание смогло различить знакомое очертание одного из сидящих людей. Бэтмен. Впервые за долгое время, он видит его в живую, с этим плащом и нелепыми ушами. Он не двигался, видимо, был без сознания, но становясь от этого только еще более эфемерным. Нынешний Джон знал его лишь из обрывков воспоминаний. Но увидев его сейчас, во плоти, эти воспоминания складывались в картинки. Это были ведения, галлюцинации, выпотрошенные восприятием и завернутые в оболочку особого персонального безумия. Через несколько секунд Джон пришел в себя, понимая, что сейчас перед ним находился не только Бэтмен. Под этими темными доспехами был Брюс. Человек, который помог, который защитил и показал, как это – быть личностью. И в этом цирке только Брюс не давал свихнуться. Джей ускорил шаг, приближаясь к нему. - Стой, - раздался голос за спиной, - ты забыл кое-что. Он обернулся, когда Харлин протягивала к нему пистолет. - Давай сыграем, Джей, - она обошла его, размахивая битой, - есть правила, они очень простые. Тебе просто нужно сделать выбор, чтобы доказать, какого врага ты заслуживаешь. В этот момент она вложила пистолет в руку Джея. Он посмотрел сначала на него, затем на связанного цепями Бэтмена и фигуру, сидящую на стуле рядом. Это оказалась его психотерапевт, не бравшая трубку все последнее время. - Надеюсь, ты будешь играть по правилам. Просто выбери цель, - Харлин приблизилась к его уху, - и… Бам! - Зачем… Зачем ты это делаешь? – дрожал Джей. - Ты так отупел, милый… все же проще простого! Городу нужен Джокер! Настоящий Джокер - единственная противоположность Темного Рыцаря... Без него город медленно гибнет во всем своем очаровании. Праздный, храбрый, цветущий, - девушка вновь приблизилась к нему, нагло нарушая личное пространство, - он этого не заслуживает, мистер Джей. Поэтому, возроди себя. Покажи, что на этой голове еще остались зеленые пряди того славного человека, чье сердце навсегда осталось в борьбе за бессмысленность. За хаос. Она отошла, оставляя Джона на слепом перепутье. Это все еще была игра. И не понятно было, где она начиналась, а где кончалась. Может, начало положил тот день, когда он надел на голову красный колпак, может, когда он проснулся, ощущая, как все тело покалывает, а разум бьется в истерике… А может, игра началась с самого зарождения вселенной, расставив все фигуры в хаотичном порядке, являя этим самым определенную закономерность событий, приводящих Джона к этому самому моменту. Он вновь посмотрел на пистолет, на кончики пальцев с запекшейся кровью под ногтями, на Бэтмена. Он смотрел в самые его глаза, слыша молчание, которое наэлектризовало воздух. Пистолет повернулся к тяжелой темной фигуре. Джон хотел увидеть этих глазах Брюса. Того, кто приходил к нему домой. Того, чьи очертания Джей мог разглядеть даже в темноте. Но Брюса там не было. Эти белые глаза принадлежали Бэтмену, которого Джон никогда не знал. Его знал Джокер, так пусть он с ним и разбирается. Пистолет развернулся в противоположную сторону. Раздался кроткий щелчок. Напьер упал на колени . Послышался смех. Противный, скрипучий. - Отчаяние! Вот, что в тебе осталось! – горько смеялась Харлин. Из оружия выглядывал флажок. Но Харли была права. В Джоне поселилось отчаяние. Страшно было вспоминать тот день не от мертвенного запаха в темноте больничных коридоров, и даже не от вида пистолета, смотрящего на тебя своим единственным глазом, а от той мимолетной мысли в голове, перед тем как прозвучал щелчок: «будь что будет». И осознавая свое состояние лишь наполовину, Напьер окунулся в тяжелую ностальгию. Ему показалось, что существовать как часть бесконечно страстного безумия легче, чем жить среди него. Все это накатывало постепенно - деталями, что рябили глаза, мыслями, которые не переставали душить и нарастающим желанием снова почувствовать рядом с собой того самого, особенного человека. Ведь тогда, в теле, не воспринимающем никаких раздражителей, именно он смог пробудить эту одержимость, от которой Джона так и не смогли вылечить. *** Два года шли как-то слишком рвано, то сбиваясь с повседневного ритма, то вновь уподобляясь тиканью часов. Было совсем не много дней, когда они чувствовали спокойствие череды сменяющих друг друга действий. Они не видели друг друга, не слышали, не вступали в перепалки, понимая, что так будет правильнее. Брюс скоро осознал, как пусто стало в городе и как спокойно на душе. Остальные преступники, конечно, часто напоминали о себе, но они никогда не смогли бы сравниться с безумцем, обитающим где-то в темноте старых складов и заброшенных районов города. Это было единственное время, которое вспоминалось особенно четко. Но затем все снова опустилось под туман сомнений. Сейчас, в мутном настоящем, не хотелось окунаться тот странный период. Для Брюса ясность всегда была в приоритете, но ясность ничего не стоила, пока он стоял посреди своей глухой крепости в полном одиночестве. И в голове проскользнула мысль о том, важно ли хоть что-то для одинокого человека? Это был один из неприятных вопросов, на которые приходилось отвечать почти сразу же, потому что в противном случае этот маленький ненужный вопрос пустит корни и проникнет куда-то глубоко внутрь, заселяя все больше и больше вопросов, будто по цепочке. Но ответ последовал быстро. Брюс померил шагами комнату и сказал сам себе: «Важно дело. Важно хранить рассудок. Важно понимать, ради чего ты борешься» Это были стандартные утверждения, неопровержимые. Каждое утро в вагон заходили скучные, заурядные личности. Но за недолгие десять минут пути Джей рассматривал их, искал в образах что-то мимолетное, почти невидимое для остальных, и это постепенно превращалось в привычку. Напротив него сидела женщина, с тонкими морщинками в уголках глаз. Ее взгляд был безразлично опущен в пол, но на губах едва заметно проглядывалась сонная улыбка. Они случайно пересеклись взглядами, и Джон отвернулся к окну. Небо отражалось в воде реки, которая медленно уходила на второй план, сменяясь высотными зданиями. - Вы сегодня прекрасно выглядите, - над ухом раздался скрипучий голос, и тонкие руки обхватили его предплечье, - не хотите прогуляться прямо сейчас? Джон тут же отвлекся от размышлений, резко вглядываясь в бледное женское лицо над его плечом. - Харли… - его тело закоченело от страха, но он все же смог опомниться, пытаясь ровно произнести последующие слова, - мне нужно на работу. Девушка тихо хихикнула и Напьер почувствовал, как что-то холодное и твердое ткнулось ему в бок, под самой курткой. - А теперь? – говорила Харлин почти ему на ухо. От неожиданности тот судорожно вдохнул затхлый утренний воздух, но на его лице не дрогнул не один мускул. - Хорошо, давай немного прогуляемся… Они вышли на следующей станции у моста и пошли вдоль него. Во время ходьбы давление лезвия усилилось, больно впиваясь в кожу. Но несмотря на такое опасное положение, Харли умудрилась пролезть под куртку так, чтобы ножа не было видно. - Я бы тоже хотела притворяться нормальной, - в ее голосе звучала наигранная грусть. - Ты знаешь, что меня вылечили, - Джей пытался сохранять безразличие. - Я не о тебе говорила, - она поймала его взволнованный взгляд, - а об Уейне… - Что ты имеешь ввиду? – контролировать себя становилось все сложнее. - Не строй из себя дурака, Джей, ты понимаешь о чем я. Думаешь, меня хватило только на то, чтобы отследить тебя? – усмехнулась она, - теперь, благодаря Джокеру, у меня по всем Готэму есть глаза и уши… И я использую свои ресурсы по максимуму. Напьер не ответил. Они молча прошли еще несколько метров. Люди, проходящие мимо, безразлично смотрели вперед, но мужчина уже не обращал на них внимания, сконцентрировавшись на том, что все это время за ним пристально наблюдали, а сейчас, сделай он шаг не в ту сторону, ему меж ребер вонзится карманный ножик. И в один момент, давление стало такое сильное, что Джон невольно покривился. - Черт, милый, прости, - она чуть отстранилась, - в любом случае, у меня пока нет точных доказательств, но зато есть твоя светлая голова. - Ты ничего от меня не получишь, - твердо произнес он, игнорируя страх, расползающийся по затылку. - Это мы еще посмотрим, - лицо Харлин осветила самодовольная ухмылка, и она резко отпустила Джона, скрывшись где-то за поворотом. Теперь, Напьер чувствовал, как повсюду за ним следуют те невидимые глаза, как они смеряют каждый его шаг. Было опасно связываться с Брюсом напрямую, но его обязательно нужно предупредить. Его нужно защитить. Джей подошел к мосту, оперся на перила и заглянул в голубую воду. Ветер разгонял волны, от вида которых кружилась голова. На миг, у него возникло желание просто спрыгнуть с этой высоты и улететь куда подальше, вот только его тело слишком тяжелое для полетов на ветру. Он горько улыбнулся собственным мыслям. - Эй ты! Джокер! Я знаю тебя! Джей обернулся, ощущая неприятное покалывание в горле. - Еще рано для самоубийства! – кричал ему мужчина, находившийся по другую сторону моста, - день все-таки! Он вернулся домой, пытаясь прояснить сознание, но чем больше он думал о том, что может случиться с Брюсом, тем сильнее ощущал что-то сродни беспомощности. Джон продолжал копать яму внутри собственного рассудка, искусно жалея себя. И как же он был слаб. Эта слабость тянулась с того самого момента, как он вышел на свободу. Дойдя до ванной, Джон подставил руки под струю болезненно горячей воды и стоял так, пока кожа не покраснела. Это был какой-то из тех особенных порывов, сдерживать которые становилось все сложнее. Его глаза сфокусировались на темном уголке, выглядывающим из тумбочки у раковины. Осторожно подцепив его пальцами, Джон понял, что это перчатка, и в этот момент по спине пробежалась волна жуткого, ясно ощутимого холода. «Удачи, дорогой» - выписано краской на внешней стороне перчатки Он метнулся из ванной и огляделся по сторонам. Вроде бы, все было совершенно обычное, ни одного чужого следа, но в голове все еще стоял писк и едва слышное подрагивание пульса в венах. Это было не просто страхом, а ужасом. Таким вычурным и явным, что Джон подавился собственным дыханием, бессильно шатаясь по дому. И он понял. Теперь они пустили корни в его дом. В хрупкую крепость, где могло обитать пусть эфемерное, но все же, спокойствие. Объятый слепой, почти дикой злостью, он, дрожащими то ли от боли, то ли от нервов руками, вырывал из кухни ящики, заглядывая во все щели, перевернул кровать и распорол ножом диван в поисках малейшего намека на следящее устройство. И все это было так мерзко, будто что-то невидимое залезло под его кожу. А писк все нарастал, становясь невыносимым. Джону казалось, что все его тело теперь пропитано чьими-то следами извне. Если бы только писк прекратился, была вероятность, что он смог бы оценить ситуацию, но сейчас это просто невозможно. Его голова ныла, его кожа пылала, а глаза покрылись пеленой, и мелкая дрожь не прекращала исходить из груди, из самого центра, расползаясь, словно стая пауков. Где-то на периферии он всегда знал, что подобное произойдет, обязательно. Что он, вот так, будет стоять посреди разворошенного дома, не в силах успокоить себя, не в силах даже запить таблетки, потому что в горле скребется надрывный хрип, едва ли не выпотрошенный телом Джона. Голова жутко болела, рождая галлюцинации, подобные писку сирен. В один момент он просто осознал, что лежит на полу, а в глаза бьет острый свет. Когда Джон приподнял голову, писк усилился, как и звук сирен. Это не было галлюцинацией. И свет на потолке переливался сиреневым. Несмотря на то, что возле его дома часто ездит скорая, Джон чувствовал опасность, будто это была вовсе не скорая. Он осторожно приподнялся на локтях, оглядывая пространство вокруг себя. Осталось много следов от дневного погрома. В этот момент в голове вспыхнуло воспоминание, от чего этот погром произошел. - Слишком просто было потерять сознание, Джон, - обратился он сам к себе, прикладывая ладонь к лицу, словно пытаясь скрыться от всего этого кошмара. Но до слуха все еще доносился этот протяжный вой с улицы, не позволяя уйти в себя. Волнение настигло его вновь, когда он вспомнил о том, что Брюс все еще в опасности. Теперь Джон рывком поднял свое худощавое, но тяжелое тело, и, чуть покачиваясь на пятках, подошел к окну. В нескольких метрах от его дома промчалась полицейская машина, от ярких огней которой он сощурился. - Черт! – прорычал он, бросившись к входной двери. Внезапный холод пробежался по щекам, изо рта шел пар, пока машины подъезжали одна за другой, оккупируя мост. Напьер снова метнулся в их сторону, удивляясь тому, насколько быстро он может двигаться. Все мерцало и шумело, где-то слышался громкоговоритель и строгий тон офицера, слова которого Джон не смог разобрать. Дыхание тем временем начало сбиваться, но адреналин в крови не позволял остановиться. Он все сильнее чувствовал то знакомое наваждение, что когда-то питало каждую клеточку его тела, съедая рассудок и капли оставшейся от него личности. Наконец, он приблизился к одному из копов, который вышел из машины. - Что здесь происходит?! – Джон перекрикивал шум вокруг. - Уходите отсюда, сейчас прибудут машины и эвакуируют вас, - офицер говорил отчетливо и спокойно. - Что, черт возьми, здесь происходит?! – Джон почти сорвался на хриплый крик. - Я сказал вам покинуть мост, что непонятного? – он тоже повысил голос, но все еще оставался в себе. - Мне нужно знать, что там творится! Коп в этот момент отвлекся на рацию, по которой отдавали сухие команды. - Офицер! – надавил Джон. Тот повернулся, смерив Напьера строгим взглядом. - Они хотят разрушить мост, пока мы ведем переговоры, а теперь уходите немедлен… Позади него грохнул взрыв, и в воздух полетели крупные железные осколки, видимо, от машины. Началась суета, полицейские сосредоточились на вспыхнувшем огне, чем Джон и воспользовался, еще ближе подбираясь к очагу тревоги. Наконец, краем глаза он увидел Харли, окруженную огромными грузовиками и людьми с оружием наперевес. Она ходила вокруг, чуть нервознее, чем в их первую встречу. - Где же наш Готемский линчеватель? - зазвучал ее голос, пробиваясь сквозь шум и отрывисто доходя до слуха, - где он, когда взрывы так ранят город? - Гражданский на территории! – раздалось рядом с Джоном. Один из офицеров схватил его за руки и принялся оттаскивать назад. - Нет! Нет! – жалобно кричал мужчина чувствуя, как что-то необратимо ломается внутри него. Такое странное, ноющее чувство, затем резкая боль и секундное помутнение, пока его руки сжимает чужая хватка, и ноги волочатся по полу. Что-то темное мелькнуло над головой. Секунда, всего одна секунда и он уже чувствует, как потерял Брюса. Потерял этот жалкий клочок себя. Он ощущает, как медленно и неумолимо время разделяется на «до» и «после», как стынет кровь, как немеют пальцы, сжимаясь в кулаках. Если бы… если бы он мог что-то сделать. Если бы ему хватило сил, смелости или хотя бы удачи. Если бы силуэт над головой так и не появился. Если бы не появилось… Джона. Может быть, ему бы не было так больно. - Уведите его, сейчас! - Что он там делал? Вы должны были следить за гражданскими! - Потом отчитаешь меня, неси его к машине! Джон, с какой-то невероятной страстью и виртуозностью выхватил пистолет из кобуры, сделал несколько выстрелов в сторону говоривших, затем скрылся за обломками дороги и выстрелил еще пару раз. Оружие так мягко лежало в его руках, так плавно нажимался курок, а люди вокруг него падали именно так, как он этого хотел. В мозг ударила резкая волна отчаяния, смешанного с дикой решимостью. Любовь, которую он никогда не мог объяснить, потому что был слишком ослеплен ею; страх потери, разъедающий изнутри; осознание того, что по щелчку пальцев жизнь может лишиться смысла - все это стирало рамки, в которые его загоняли доктора и таблетки. Пара выстрелов вправо, пара влево, и вот он уже видит очертания Бэтмена и… Харли. - О Господи! Ты уложил их! – визжала она, - ты смог! Он остановился, выронив пистолет из руки, запястье которой пронизывала тупая боль. Бэтмен смотрел на него, и маска не выражала никаких эмоций, только губы слегка поджались. Наконец, на мосту тихо. И что-то было в этом очаровательное. - Джон… что ты… - Бэтмен окинул взглядом трупы вокруг них. - Я хотел защитить тебя, вот и все! Они… они не давали мне увидеть тебя и я думал, - обрывисто и нервно заговорил Напьер, уставившись на маску напротив, - думал, что ты можешь погибнуть. Слева от них раздался смех и медленный аплодисменты единственной пары рук. - Но в итоге ты загубил другие жизни, - скалилась Харли, - неужели он единственная причина? Может, ты просто хочешь убивать? Не обманывай себя, все это ведь доставляет тебе удовольствие. Я знаю тебя, Джокер. Он снова сжал кулаки и подошел к Харли почти вплотную, игнорируя головорезов. - Я не Джокер, - процедил он сквозь зубы, - ты веришь в это только потому, что так веселее. Ты любишь его и хочешь воскресить, но он умер, Харлин. Ее лицо на какое-то мгновение выразило непонимание, но затем снова исказилось в улыбке. - Минуту назад ты уже показал себя. Можешь сколько угодно убеждать себя и других в собственной нормальности, но ты никогда не обманешь меня. А Брюс. Он живет слепой верой. И даже сейчас. Даже, - Харли запнулась, - даже… Ее глаза посмотрели сначала вверх, затем покосилась на Бэтмена через плечо Джея. - Ты… ты осмелился… это… - голос стал вялым, но она набрала воздух в грудь и истошно закричала, - огонь! Огонь на поражение! Огонь! Раздалась оглушительная трель, и в нос ударил запах костра и горящей резины, после которого закружилась голова. Волоча себя по пыльному асфальту, Джей разглядел в дыму Бэтмена. Неуклюже встав на ноги, он, шатаясь, подошел чуть ближе и увидел, что тот спиной оперся на камни. - Бэтмен… - полушепотом произнес Джон, осторожно садясь рядом. Из его живота струилась кровь, а маска была треснута. - Все хорошо, - хрипел он, - я отравил их газом. Уходи отсюда. - Нет, - Джон говорил с бьющим в голосе волнением, - надо позвать на помощь или вызвать скорую… - Я вызвал машину, все хорошо. Иди домой. Напьер не отреагировал, помогая Брюсу прижать рану, от чего последний сдавлено застонал. - Больше ничего не говори, так будет лучше. Брюс побледнел, а его руки ощутимо ослабли. На самом деле Джон не знал, будет ли лучше. Есть ли смысл прикрывать ранения, ведь кровь продолжала стекать по поврежденной броне. Она была теплой, вязкой и ужасно страшной на вид, словно жизнь Брюса уходила вместе с ней. А он ведь обещал, что умрет только после Джокера. Это Напьер чуть не сказал вслух. - Джон, - он тихо подозвал его, - пожалуйста… прости меня. - Заткнись, заткнись, черт тебя дери! – прорычал Джон, крепче сжимая пальцы. - Поцелуй меня сейчас, пожалуйста, - не останавливался он. Джон глубоко вдохнул, хмуря брови, но все же взял Брюса за затылок свободной рукой и потянулся к его лицу, сокращая расстояние между ними до нескольких сантиметров. Через щелку в маске можно было разглядеть голубоватый отблеск глаз. Брюс из последних сил вытянул шею, чувствуя тонкие приоткрытые губы. Стало спокойно, по-настоящему спокойно. Джон прижался сильнее, стукаясь с Брюсом зубами. Он не дышал или дышал, но очень слабо и холодно. По груди прошла дрожь и где-то рядом скрипнули тормоза. - Все это бесполезно, не так ли? - Что именно? – хрипло ответил Брюс, не открывая глаз. - Твой порыв помочь мне. Ты надеялся на счастливый конец? – Джон говорил это с горькой усмешкой. Брюс повернул к нему голову, раскрыв усталые глаза. - Зато, - он осекся и улыбнулся, почти беззаботно, - зато, нам было так весело, Джон, - Брюс перевел дыхание, - ты прав, я надеялся, но, знаешь, мне было достаточно того времени, что мы пережили. Джей наклонил голову и прижался губами к влажному виску Брюса, кончиками пальцев касаясь его плеча. Брюс говорил, как влюбленный. Но, он ведь и был таким. Безнадежно влюбленным, будто впервые. Если бы, если бы собственное сознание освободило его, если бы он мог быть тем, кто он есть, если бы все видели то, что видит он, если бы кто-то поверил ему… Может быть, все сложилось бы чуть лучше.