Возмездие

Герцог Бургундский пребывал в наисквернейшем расположении духа. Жак де Руссе, капитан лучников тела* монсеньора, знал это лучше, чем кто бы то ни было. На его глазах герцог вытянул хлыстом любимую собаку Брике, невовремя подвернувшуюся под ноги. Животное удрало прочь с душераздирающим визгом, а капитан мог бы поклясться на распятии, что прежде никогда не видел Филиппа Доброго в такой ярости. Прошло три дня после злосчастного турнира, окончившегося разгромом, вернее сказать — посрамлением бургундцев. Срок слишком малый для излечения уязвлённого самолюбия его светлости! Кроме того, эта скверная история с мадам де Бразе, избитой собственным мужем. Официально Катрин де Бразе занемогла, подхватив сильную простуду. Но благодаря несдержанному языку Мари де Вогринез все знали правду: казначей отхлестал супругу плетью. Как нерадивую служанку.  — Совсем как монсеньор сучку Брике! — глумливо ухмыльнулся Жан де Люксембург, заставший Катрин в палатке французов в весьма недвусмысленной ситуации. Капитан де Руссе готов был швырнуть ему перчатку в лицо за такое сравнение, однако накрепко вбитые понятия о субординации удержали его от подобного шага. Двор разделился на два лагеря. Одни одобряли поступок мессира де Бразе, не смирившегося с клеймом рогоносца. Шутка ли — делить жену с герцогом, а теперь ещё и с французским капитаном! Другие, к коим принадлежал и де Руссе, сочувствовали Катрин. Были и те, кто просто злорадствовал над супругами де Бразе. Выскочки, вчерашние буржуа, что с них взять! Можно надеть на мула красивую сбрую с серебряными заклёпками, но иноходцем он от этого не станет. Разумеется, дрязги в семье казначея обсуждались в обстановке строжайшей секретности, перед герцогом все делали вид, будто знать ничего не знают и свято верят в коварную простуду. Ни для кого не была секретом роль, предназначенная мадам Катрин подле монсеньора. Ведь ночь после приснопамятного турнира она провела в его покоях, он простил ей француза. Это доподлинно известно. Все сходились в одном: казначею, прав он или нет, теперь не поздоровится. Говоря по чести, капитан де Руссе никогда не радовался несчастьям ближнего своего. Но, когда мессир де Бразе получил предписание немедленно явиться к монсеньору, капитан воспрянул духом и припомнил несколько цитат о справедливом возмездии. Туча, собиравшаяся три дня кряду, разразится громом и молниями над повинной головой казначея. Несомненно, на Гарене отыграются и за побои, и за неблагоприятный исход турнира. Несладко придётся казначею! Филипп Добрый в гневе страшнее Немезиды**. Гарен де Бразе тончайшим чутьём, необходимым каждому придворному, желающему разбираться в обстановке, угадал, что герцог уже излил негодование, когда вчера посещал Катрин. Но всё равно на его, Гарена, долю, осталось немало. Ледяной от гнева взгляд Филиппа вперился в правый глаз коленопреклонённого казначея. Левый глаз Гарена, вернее, место, где ему предначертано быть природой, прикрывала чёрная повязка, придающая лицу мессира де Бразе вид загадочный и романтический. Герцог поразился, разглядев в единственном оке вассала вызов и ненависть. Нет. Ему не почудилось. Действительно — ненависть. Не произнося ни слова, Филипп приблизился, едва сдерживаясь, чтобы не налететь на свою жертву, подобно ястребу, устремившемуся на полёвку. В руке герцог, предпочитающий метод «око за око», держал собачий арапник. Гарен даже и не вздумал отпрянуть, когда страшное оружие, предназначенное для порсканья зайцев, со свистом обрушилось на его спину. — Получай, одноглазый дьявол! — сипел Филипп сквозь стиснутые зубы, стегая ещё и ещё. — Страдай так же, как она! Гарен не издал ни крика, ни стона. Удары, сыпавшиеся на его спину и плечи, жалящие даже через одежду, постепенно лишали его мужества. Гарену сделалось жутко. Он с трудом удерживал тело в вертикальном положении, опираясь на дрожащие руки, чтобы не рухнуть под ноги монсеньора. Несколько ударов рассекли пурпуэн***, достав до тела, добыв кровь. Униженный и жалкий, ненавидимый и ненавидящий, полуослепший от боли, казначей сдерживался, чтобы не попросить пощады. На его счастье герцог, сохранивший ясность рассудка, вскоре выдохся. — Благодари графиню де Шатовилен, — презрительно процедил Филипп, отбросив плеть, — она уговорила не раздувать скандал с твоим арестом. Клянусь Святым причастием, я так и горю желанием швырнуть тебя в застенки! — Почему не сразу на Моримон? — подумал Гарен, а вслух смиренно произнёс, как подобает верному вассалу. — Монсеньор, я готов по первому вашему слову сложить с себя полномочия казначея. В самом деле, почему бы и не на Моримон? Ибо сказано: «Бойся кошки, затаившей злобу». Казначей, ненавидящий герцога, хорошим слугой не будет никогда, никогда. — Завтра же ты уедешь в Гент, — диктовал Филипп свысока, слыша, но не слушая, поглядывая на жертву как на неприятное насекомое, которое не грех раздавить, в кашицу растереть подошвой. — И больше не смей приближаться к ней, иначе в следующий раз не отделаешься так легко! — Я никогда не предпринимал подобных попыток в угоду вашей светлости, — дрожащим голосом произнёс Гарен, — и вам известно, почему… Я потерял голову от ярости, думая, что она всю ночь была с тем… с другим… Что там: ярость? Ревность? Любовь? Филипп не стал теряться в догадках. — Мадам де Бразе воспользовалась моим гостеприимством. И, к слову, в полном одиночестве. Герцогу неважно, поверил ли обманутый муж. Сам же он вполне верит казначею: Гарен не посмел заявить супружеские права на красавицу Катрин. Герцог знал — почему и, пожалуй, впервые осознал, какую ошибку совершил, приказав мессиру де Бразе взять в жёны племянницу суконщика Готерена. Но что толку жалеть и осознавать, когда дело сделано? Каждый удар кусающей плети отпечатался зарубкой в цепкой памяти Гарена, растревожив и без того беспокойную совесть. Капитан де Руссе не чета Мари де Вогринез: он превосходно умел держать язык за зубами. Всё, невзначай увиденное им, заперто на надёжнейший замок. Никто не узнает, как казначей выскользнул из покоев монсеньора, пригнувшись, точь-в-точь побитая собака. Капитан, нежно влюблённый в прекрасную Катрин, недосягаемую для него, подобно свету далёкой звезды, проводил взглядом Гарена, испытавшего тяжесть карающей длани. Нет, Жак никогда никому не расскажет, что сделал монсеньор. Возмездие свершилось — не это ли главное? Капитан ошибался. Герцог ошибался. Не отмщение первостепенно. Нельзя сбрасывать со счетов пострадавшее самолюбие, в особенности тех, кто позволяет себе открыто смотреть с ненавистью. * Лучники тела — подразделение элитных бургундских лучников, отвечавших за охрану герцога; ** Немезида — богиня возмездия в древнегреческой мифологии; *** Пурпуэн — короткая мужская куртка; изначально надевался под доспехи, затем стал гражданской одеждой