эти фиалки расцветут на моей могиле

      Ханахаки. Какая глупость. Это — язва в жизни, ночной кошмар всех подростков, да и в принципе всех людей. Ханахаки. Готовься умереть в цветах, проросших у тебя в легких, если влюбишься — не дай боже — не взаимно.       Саймон читал много-много книг про этот необяснимый феномен. И больше всего боялся, что когда-нибудь просто зайдется в кашле, и увидит эти цветы, почувствует эти лепестки на губах, он так боялся. Его мама говорила ему, что если он заболеет — он должен признаться в своих чувствах тому, кого он любит, и не тянуть. От ханахаки умирают так редко, и он не должен бояться. Его обязательно полюбят в ответ.       Но мама врала, Саймон знал, что умирает каждый второй.       — Что ты знаешь, мама, об этой болезни? — шептал Саймон, прокручивая между пальцев цветок, целый, такое бывает редко, фиалки. — Что ты знаешь?       Он знает, что с цветами в легких долго не проживешь. Месяца два или три, а потом они прорастают так, что нет никакого шанса излечиться или дышать дальше. Пара месяцев — это предел. Сегодня был 46-й день после того, как Саймон со слезами достал из раковины окровавленный цветок фиалки.       Об этом он, разумеется, ни рассказал никому. Даже Маркусу. А точнее, особенно Маркусу. В теории все просто и ясно, но когда дело доходит до практики — это невозможно. Было бы куда проще, если бы он влюбился в какую-нибудь девочку на пару лет младше, они же все так обожают Саймона, Саймон такой милый, такой добрый, всегда держит дверь, говорит привет, ах вот если бы у меня парень таким был, ах вот если…       А Маркус — это плевок в лицо общественному мнению, это капитан школьной баскетбольной команды, мокрая мечта всех девчонок пубертатного возраста. Маркус Манфред — это, черт возьми, целый набор из всего того, чего так боится Саймон. И чего так желает.       Маркус — причина растущих в легких Саймона фиалок.       Саймон перевелся в школу в седьмом классе, а сейчас уже заканчивал двенадцатый. И с того момента, как этот серьезный темнокожий парень улыбнулся Саймону и предложил сесть рядом, а также пообещал прибить каждого, кто посмеет обидеть его друга, Саймон не отходил от него ни на шаг. И в школе, и вне, они были неразлей вода, и стали самыми закадычными друзьями. Не было ничего, чтобы один не знал бы о другом. Кроме, теперь, одного. Ханахаки.       Если верить теории, Ханахаки может не проявляться в течении долгого времени, вплоть до нескольких лет, цветы просто зарождаются в сердце, не мешая нормально жить. Но при долгом игнорировании факта влюбленности, попыток как-то добиться взаимности, прорастают дальше, в легкие, и появляется кашель. Саймону кажется, что он любил Маркуса все те шесть лет, и только в последние годы смог осознать это.       У них было расписание: каждая пятница — вечер фильмов, каждая среда — тусовка в магазине комиксов, четверг и вторник — тренировки у Маркуса, суббота — художественная школа, а воскресенье всегда было непредсказуемым. В эту пятницу они были у Маркуса и смотрели какую-то страшилку 80-х, Саймон даже не обращал внимания на фильм. Маркус ел поп-корн, а Саймон просто смотрел краем глаз на его руки, его профиль, освещенный светом монитора, и хотел просто заплакать. Горло саднило, и он молился, чтобы приступ не случился сейчас. Только не сейчас, господи, пусть не сейчас…       Внезапно Маркус закашлял, и Саймона выдернуло из потока мыслей. Он быстро потянулся за водой, но Маркус отмахнулся и отвернулся. — Ты в порядке?       Тишина. — Маркус? — Я в порядке, просто… — Маркус вытер губы тыльной стороной ладони, — Я…       Но Саймон смотрел только на губы Маркуса. Слабо мерцал монитор, но он видел. Цветок. Белый лепесток на губах. На губах Маркуса. — Маркус, — Саймон потянулся к нему, но тот отшатнулся. — Ты чего? — Больным меня считать теперь будешь? — парень убрал цветок со своих губ, и, грустно улыбнувшись, посмотрел на друга. Тот молчал. — Отцу расскажешь? — Нет, — Саймон взял его за руку и, разжав ладонь, забрал цветок. Белый, маленький. Красивый. — Это давно началось? — Приступы пару дней назад, — Маркус опустил глаза. — Я знаю, что ты скажешь. Не надо. У меня нет надежды. — Почему? — сердце Саймона пропустило удар. Он боялся дышать. — Мне не ответят взаимностью.       Маркус смотрел Саймону прямо в глаза, своими чертовыми разноцветными глазами, и господи, Саймон не мог вздохнуть. Цветы, чертовы цветы, они сжимали его легкие. — Я не хочу, чтобы ты умер, — отчего-то шепотом сказал Саймон, все еще не отпуская руки Маркуса. — Скажи мне хотя бы, кто это. Скажи мне имя.       Маркус сжал губы и пару секунд смотрел куда-то в угол, потом снова посмотрел Саймону в глаза. — Норт.

***

— Что же… 58 день, хм, — Саймон зачеркнул еще один день в своем календаре. — А ты неплохо держишься, приятель.       Телефон, лежащий у его ног, то и дело вибрировал. Писал Маркус, однозначно Маркус, Саймону пишет либо Маркус, либо Дэниель, но тот сейчас с родителями в гостях у тети. Так что Маркус. Саймон игнорировал его уже два часа.       Он снова наткнулся в сети на пост Норт о том, как они с ее новым парнем сходили в кино, куда Маркус обещал пойти с Саймоном. Что же, совет вам до любовь. Ему только интересно, Кара сейчас также заходится в кашле или живет себе спокойно?       Цветы проросли еще глубже. Он не мог дышать без хрипа.       Маркус поболел с неделю, и в итоге Саймон заставил его поговорить с Норт. К его счастью, у них с Карой были проблемы и девушки были на грани расставания, так что устроилось все крайне удачно. Для Маркуса, конечно.       Для Саймона же был полный пиздец. — Хватит стараться, — Саймон безразлично посмотрел на телефон, где количество сообщений и звонков перевалило за две сотни, и выключил его.       Маркус увидел его в школе, зажимающего рот рукой и бежащего в туалет. Маркус знает, что Саймон не пошел потом на уроки. Маркус знает почему.       Когда Маркус пытался выбить дверь, Саймон торчал в ванной, выкашливая легкие, с этими, черт бы их побрал, цветами. В конце концов он сдался и, даже не умывшись, открыл дверь. — Блять!       Маркус схватил парня за рукав свитера и оттащил в ванную комнату, где вся раковина и пол были в крови и цветах. — Какого хрена?! — Маркус, полный страха и злости, обернулся. Подошел к Саймону и, схватив того за грудки, прижал к стене, — Какого хрена, Саймон?! — Мне не так долго осталось, чтобы ты тут орал, — Саймон отбился от рук, и Маркус довольно легко его отпустил. Прошел за ним в комнату. — Пожалел бы лучше, а не допросы устраивал. — Саймон, ты идиот? — Маркус сел рядом с приятелем, который уже лег на кровать и отвернулся лицом к стене. — Ты же сам меня толкал поговорить с Норт, мол, надо лечиться, надо лечиться… А сам? Ты же совсем уже загибаешься. — Да, и что? — он держался изо всех сил, чтобы голос не дрогнул. Он почти час откашливал цветы, он рыдал, он чувствовал, что умирает. Он умирает. — Как что? Алло! — Маркус потряс Саймона за плечо. — Я не хочу, чтобы ты умирал. — А я умру, ясно? — Саймон вскочил и, сев прямо напротив Маркуса, посмотрел тому в глаза. Никогда он не был настолько решителен и безразличен. Маркус не смог ничего сказать. — Умру и точка, просто смирись, ясно? Я вообще не хотел, чтобы ты узнал. — Почему? Думаешь, я бы тебя бросил? Дурак, я бы тебе помог. Ты же вылечил меня. Давай хотя бы скажи мне, кто это, м? Вместе все решим. Мы же всегда… — Ты — Что? — Это ты.       Маркус замолчал. Саймон какое-то время смотрел ему в глаза, но вскоре опустил взгляд. Невозможно. Это невозможно. — Черт… Саймон… — Вот не надо, — Саймон даже не посмотрел. — Не надо, Маркус, пожалуйста. Не говори ничего.       Его голос дрогнул, а глаза защипало. Нет, нельзя, нельзя, нельзя, нельзя. — Саймон, ты же… Черт… Черт!..       Маркус встал и стал ходить по комнате. Потом сел, и долго молчал. Резко притянул Саймона к себе и обнял. — Я не хочу, чтобы ты умер, — он слышал, что Саймон плакал. На его плече, сжимал его футболку, и плакал, тихо, но плечо намокало. И Маркус тоже, вот-вот, одна слеза уже скатилась по щеке и упала Саймону на свитер. — Я не хочу, чтобы ты умер из-за меня. Но я не могу тебе помочь. Я не люблю тебя… так. — Я знаю, — Саймон, боже, отстранился и улыбнулся, всем своим заплаканым лицом, и взяв руку Маркуса, поднес к щеке. — Я же не просил тебя ни о чем. Ты счастлив с Норт, и это главное. Все хорошо, Марк, правда.       Маркус поджал губы. Саймон прижимался щекой к руке Маркуса, а потом поднес к губам и поцеловал. — Знаешь, раз ты узнал, — он посмотрел Маркусу в глаза. В его господи прекрасные разноцветные глаза, — полежи со мной. Притворись, будто любишь меня. Я хоть представлю, какого это.       Цветы сжимают сердце, прорастают сквозь ребра. Саймон и двух месяцев не протянет. Он слишком безнадежно любит.       Маркус молча сел рядом, обнял Саймона, позволил тому уткнуться носом в шею, а сам сжал его руку и, закрыв глаза, просто плакал. И молчал, пытаясь представить, какого это будет — остаться без него. Знать, из-за чего, из-за кого он умер. — Не смей жалеть, ясно? — шепчет Саймон Маркусу в шею. — Ясно? Не смей. Ты не виноват. Никто не обязан любить кого-то ответ.       Маркус кивает и подносит руку Саймона к губам и целует. Саймон улыбается и закрывает глаза.       Цветы сжимают сердце, прорастают сквозь легкие, рвутся, рвутся наружу…