Сладость тишины

Тишина пугает тебя. Аэропорты не должны быть такими тихими, думаешь ты. Обычно ты слышишь приглушенные «охх» и «ахх», которые сопровождают твое появление, кудахтанье и щелчки камер папарацци, видишь жаждущих автографов фанатов. Но здесь, в этом городе, в котором правит спорт, а знаменитости не частые гости, все немного…по-другому. Единственный звук, который ты смог расслышать – это приглушенное бормотание толпы, возвращающейся к своим семьям на День Благодарения и тихое жужжание колесиков твоего чемодана. Ладно, твоего и ее. Это было непривычное путешествие. Обычно вы просто делили один чемодан на двоих. Но сейчас были подарки, которые нужно было упаковать и привезти ее семье и одежда на выходные, чтобы особо не выделяться, а, следовательно, две сумки. Это была не просто короткая поездка в Монреаль или Уистлер – это было возвращение домой. - Холодно. – пробормотала она, прижимаясь щекой к вороту твоего пальто, немного уставшая от путешествия. Ты усмехаешься и игриво взъерошиваешь ее волосы. - Я думал, что ванкуверские зимы закалили тебя и ты устойчива к ужасным холодам, слабачка. – сказал ты. - Ну может быть, да, возможно, - ответила она, зевая. – Или может это ощущается по-другому, потому что я дома. Ты понимающе киваешь, обнимая ее, чтобы согреть, хотя на самом деле тебе кажется, что не так уж и холодно. После минутной паузы ты снова заговорил. - Здесь действительно тихо. - Ну, здесь тише, - поправляет она. – ЛА сумасшедший, Ванкувер еще более безумен. А здесь, немного спокойнее. Это было правдой. Ночь была тихой. Даже сейчас, когда вы оба стояли в зале прибытия и ты задумался о том, что значит эта тишина. А она означает отсутствие в ней шума. Ты размышлял об этом в последнее время – о том, что родной город значит для его жителей, ведь ты достаточно хорошо ощутил на себе все прелести кочевого образа жизни в детстве. И тот факт, что ты не мог назвать ни одно место своим «родным городом» вызывал желание двигаться и путешествовать. У тебя на самом деле никогда не было дома. У тебя их было несколько. (Возможно, за исключением настоящего времени, потому что ты чувствуешь будто он у тебя действительно есть. И ты с любовью думаешь об общей, смятой кровати в Ванкувере, которую вы оставили не заправленной, в спешке собираясь в аэропорт, усыпанной одеждой и с забытой гигиенической помадой на одеяле). У нее, однако, есть это – фундамент. Чувство опоры. Здесь есть тротуары, о которые она царапала коленки, повороты на которых училась водить, автобусные остановки, на которых она тихо сидела, заучивая реплики для школьного спектакля. И так, ты смотришь в ночь, изучаешь ее, вслушиваешься в нее, желая услышать больше, услышать каждую ее главу, а не только те, на которые ты наткнулся случайно. . . . . Ее восторженный крик прерывает твои мысли, и ты поднимаешь глаза, увидев автомобиль, медленно въезжающий в зону ожидания. И ты понимаешь, как это мило, что в этот раз не нужно ловить такси или ждать убер, а можно поехать с тем, кого ты действительно знаешь. И когда мама твоей девушки встает с водительского сидения и притягивает тебя к себе для долгих, продолжительных объятий, ты чувствуешь прилив того, чего сам не можешь понять. Может это связано с тем, что тебя знают. Принимают. Даже любят. Ты настаиваешь на том, чтобы отнести сумки в машину, говоря «нет, давайте я сам, они слишком тяжелые», а Лили садится на переднее сидение, взволнованно перебирая пальцами ремни своей сумочки, предвкушая встречу с местами ее жизненной силы. Ничего страшного – ты садишься на заднее сидение и смотришь в окно на пролетающий мимо город, и, как какой-то сумасшедший поэт, общаешься с ним в глубине души. Что ты можешь рассказать о моей любимой? Какой она была до того, как стала моей? Ответов нет. Пока нет. Только тихое гудение машины и приглушенные разговоры. Вскоре городской пейзаж сменяется более мягкими линиями пригорода, и ты поднимаешь камеру к глазам, делая фотографии, которые скорее всего не станут самыми лучшими из тех, которые ты когда-либо делал. Но сегодня ты не художник – ты документалист, находящийся в поиске тех неосязаемых вещей, которые сформировали ее. Ты надеешься, что в каждом кадре есть какой-то новый взгляд на ее историю. Оу, здесь я праздновала свой 14-й День рождения могла бы сказать она. Или Я ездила на велосипеде по этой улице. Тебе было все равно насколько невинными были воспоминания - ты хотел каждую обыденную, скучную, незначительную часть ее, наряду с эпичной, существенной и захватывающей дух. Автомобиль замедляет ход и подъезжает к длинной дороге, ты выныриваешь из забытья, фиксируя свои мысли на настоящем. Двигатель выключается, ремни безопасности отстегиваются, и они обе, улыбаясь, поворачиваются к тебе. - Добро пожаловать в наш дом, Коул. . . . . Ты никогда не был в таком доме, как этот. Речь не о тех вещах, которые ты видишь и, которые привлекают твое внимание. А о тех, которых там нет. На фотографиях, висящих на стене нет налета профессиональной съемки, которая сопровождала тебя и твоего брата всю жизнь. Книги на полках – это обычные книги, а не официальные биографии с дикими, красочными обложками или несколькими копиями комиксов, которые ты написал и опубликовал в юном пятнадцатилетнем возрасте. Иными словами, налицо явное отсутствие признаков пожизненной славы. И хоть ты и благодарен ей за все, что она тебе дала – привилегии, артистизм, страсть – внутри тебя росло любопытство. На что это похоже? хочешь спросить у нее. Какого это жить жизнью, не освещенную ярким светом софитов? - Ты в порядке? – спрашивает она, положив руку тебе на спину. Проследив за твоим взглядом, она сказала. – Ах, это. Ну конечно. Ты улыбаешься, глядя на фото, на котором она стоит со скрещенными на груди руками, упорно отказывающаяся задувать свечи на торте. По обеим сторонам стоят ее сестры, одна выглядит раздраженной, а вторая слишком мала, чтобы понимать, что происходит. - Взгляни на себя. – говоришь ты. – Что за вредина. - Я сделала это из принципа. – смеясь объясняет она. – Мне было 13 и одна из свечей не горела. Я отказалась задувать только 12 свечей, учитывая, что ждала свой тринадцатый День Рождения несколько месяцев. В конечном итоге мама накричала на меня, когда воск начал капать на торт. Ты засмеялся. С другой стороны, ты провел свой тринадцатый День рождения, раздавая автографы на каком-то мероприятии, которое едва мог вспомнить. Конечно же это было роскошью – все это было. Но также ты подумал о том, что волноваться только лишь о потухшей свече в 13 было той же самой роскошью в чистом виде. . . . . Ты, как обычно, проснулся от жажды среди ночи. Выскальзывая из-под одеяла, пытаясь не разбудить ее (но все равно оставляя легкий поцелуй на ее губах, потому что она выглядит восхитительно в своей пижаме), ты идешь на кухню и открываешь холодильник. Ты видишь там продукты к завтрашнему обеду в честь Дня Благодарения – большая индейка, готовая к запеканию в духовке, контейнеры с клюквенным соусом, пироги, покрытые пищевой пленкой. Домашний уют. Ты наливаешь воду и пьешь, не слыша ничего, кроме собственных глотков, тиканья старых дедушкиных часов в конце коридора и периодического сонного шарканья лап двух собак, которым снились их собачьи сны. И вот снова она – тишина. Она не пугает тебя, но так же, как и в аэропорту, привлекает, как тайна, которую ты хочешь разгадать. Загорелся свет и появилась она. - Что ты делаешь? – спрашивает, едва проснувшись. - Мне захотелось пить. – отвечаешь ты. – Прости, я разбудил тебя? - Да, мне стало холодно. – сонно улыбаясь, сказала она. - Что же, это нужно исправить. – и ты смешно укутываешь ее в медвежьи объятия, щекоча ее, уткнувшись носом в шею и заставляя засмеяться вслух. - Эй, шшш… - говоришь ты, крепко прижимая ее к себе, пока она хохочет и уворачивается. – Ты всех разбудишь. - И кто будет в этом виноват? Цокая когтями по полу, в кухню входят собаки и утыкаются в ваши ноги. - Видишь, ты разбудил девочек. – сказала она, потрепав обеих за уши. – Теперь они уснут только, если их пустить в кровать. - Я не против. – говоришь ты. Она смотрит на тебя с легким удивлением. - Подожди, правда? Ты пожимаешь плечами. - Это большая кровать. Ты не из тех, кто делит священное пространство вашей спальни с кем-то еще, кроме нее, но в этом случае ты делаешь исключение. В конце концов они являются ее продолжением. Вы вчетвером зарываетесь под одеялом, и ты задумываешься о том, с кем еще вам двоим придется делить постель в будущем. С теплой грелкой от болей в животе. Наверняка, с большим количеством собак. И может быть, когда-нибудь, с маленькой девочкой, убегающей от монстра из своих кошмаров, чтобы спрятаться в успокаивающих и теплых объятиях родителей. Ты проваливаешься в сон, погружаясь в эти фантазии, пока задние лапы Санни не ударяют тебя по ребрам. Ты добродушно смеешься над этим – маленькими опасностями любви, такой большой, что она распространяется на этих двух пушистых животных – и в это мгновение ты ощущаешь удовлетворение, окутавшее все пространство комнаты. Оно звучит, как тишина. . . . . Ты узнаешь об этом на следующий день. Это происходит, когда вы вдвоем выгуливаете Делайлу. Тишина снова ощутима и больше ничего, кроме приятного хруста осенних листьев под ногами не смеет ее нарушить. Небо, как лазурный сон и ты держишь ее руку в своей, нежно переплетая ваши пальцы. Вы проходите мимо других на улице, учтиво кивая и беседуя с людьми, которые знали ее до Ривердейла. Они вежливо знакомятся с тобой, очевидно узнав тебя, но притворяются, что это не так, ожидая, пока Лили официально тебя представит. - Это мой парень Коул… Ты ничего не можешь поделать с этим. Ты ощущаешь волну гордости, накрывающую тебя с головой, когда слышишь эти слова, потому что ты принадлежишь ей, а она тебе, и она хочет, чтобы это стало известно людям, которые знали ее раньше. Они пожимают тебе руку, мило улыбаясь, прежде чем вежливо и с интересом спросить о камере, висящей на твоем плече. И когда небольшой разговор исчерпан (или Делайла начинает нетерпеливо дергать за поводок) вы идете дальше, по-прежнему за руку. Во время прогулки вы перекидываетесь несколькими словами, но большая ее часть проходит в дружеском молчании. Потому что на этом этапе отношений ты начинаешь слышать ее мысли, ты не нуждаешься в их озвучивании. Когда она склоняет голову на одну сторону, это означает, что она не согласна, но слишком воспитана, чтобы сказать об этом вслух. Когда грызет ногти, это значит, что ей нужно время, чтобы все обдумать. А когда она закатывает свои прекрасные зеленые глаза вверх, она прекрасно знает, что может попросить тебя о чем угодно, потому что ты совершенно и безнадежно в нее влюблен. Вы поднимаетесь на холм и видите перед собой зеленую аллею. Ты отпускаешь Делайлу с поводка и она радостно бежит в парк. Ты обнимаешь Лили, а она прижимается к тебе и в этот момент ты представляешь себе – день, как этот, может быть год или два, а может даже десятилетие спустя, ты смотришь на этот же парк с той же девушкой, чью руку сейчас нежно сжимаешь в своей. Ты говоришь ей об этом, рассказываешь все, о чем думаешь. - Это хорошая мечта, мистер Спроус. – говорит она, обнимая тебя за талию. - Да. - Спокойная и тихая мечта. – добавляет она. – Но хорошая. Вот оно. Это поражает тебя именно там и в то самое мгновение. И ты признаешь, что при всех твоих безумных фантазиях – карьере, которую ты хочешь, достоянии, которое ты желаешь оставить после себя, денег, которые хочешь заработать – существует одна тайная мечта. Твое увлечение тишиной ее родного города вдруг обретает смысл. Это отражение той, кем она является. И того, что она значит для тебя. О, бывают моменты, когда она страстная и очень громкая – когда она доказывает свою точку зрения и отказывается слышать аргументы, когда ее красота взрывается на фотографиях, которые не могут полностью передать все, что она значит для тебя. В те мгновения она словно гром и бушующие волны, она так ослепительно прекрасна, что захватывает дух. Но в близости ваших сомкнутых рук, таинственности вашей кровати, храме ее рук, низком утешающем шепоте ее слов, она словно тишина, которая спасает тебя от окружающего шума. Успокаивающий бальзам во всепоглощающем хаосе. Ты зарываешься лицом в ее волосы, взволнованный этим внезапным открытием. Но она слишком хорошо тебя знает и поэтому отстраняется, и обеспокоенно смотрит на тебя. Ты не плачешь, но твои губы предательски дрожат, когда она обхватывает твое лицо руками. - Эй, что случилось? - Дело в том… - говоришь ты, смеясь, но твои глаза затуманены влагой. – Ничего не случилось… На этот раз все…кармически, совершенно правильно. - О чем ты? - Быть здесь…это…это похоже… - ты с трудом можешь подобрать слова, поэтому останавливаешься на самых простых. – Это покой. Ты не хочешь говорить больше, потому что тебе кажется, что, если ты скажешь это вслух, то нарушишь тонкую, хрупкую грань между настоящим и будущим. Но дело в том, что больше всего ты мечтаешь о тихой и спокойной жизни, любви, доме и семье. Ты мечтаешь строить вашу жизнь вместе, главу за главой. И когда она подойдет к концу, думаешь ты, я бы хотел написать свой эпилог с ней. Ты благодаришь свою счастливую звезду за то, что она понимает тебя без слов, ничего не говоря, просто кивая в знак согласия. И она становится на цыпочки, чтобы поцеловать тебя. И это идеально, хорошо и правильно, пока собака не пробежит между вашими ногами, и вы оба засмеетесь, потому что это лучшее окончание этого момента. Это тоже, думаешь ты, собака или, может быть две, если мы сможем справиться с ними. - Ты готов отправится домой? - спрашивает она. С ней? Всегда. - Да, пойдем домой. – отвечаешь ты. Ты очень скоро вернешься к этому, и снова отправишься с ней на прогулку на следующий день. И на следующий после него. Но в постели той ночью, когда она спит в твоих объятиях ты видишь это – другой день, другое путешествие, сотни миль спокойствия, простирающегося перед тобой, новую жизнь, которую ты готов прожить в сладости тишины.