Белый

      Невыносимо холодный ноябрь. Кажется, холоднее всех прошлых ноябрей, и без сомнения самый сырой и противный на памяти Артёма. Парень хмурится, прячет руки в карманы короткой куртки и ускоряет шаг. Ветер гнет черные голые ветки, гудит в водосточных трубах. В разряженном желтом свете фонарей чуть поблескивают лужи в щербинках асфальта. Артём старается их обходить — бережет дорогие замшевые ботинки. Серые этажки окружают парня и, кажется, будто кислорода становится меньше, кажется, будто они его всасывают своими мелкими окошками с проржавелыми решетками и съедают зубастыми подъездами. «Он бы еще более мерзкую хату нашел, желательно где-нибудь в области, а не на окраине Киева. А то эта что-то слишком близко» — в который раз язвит Артём, но получается совсем погано и ядовито.       Наконец он замечает большой, просыревший насквозь пень, бывший некогда березой, что помогает отличить нужный дом среди абсолютно одинаковых угрюмый коробок. Дверь со вздувшейся и облупившейся местами краской громко хлопает за его спиной, заставляя вздрогнуть. В нос бьет тошнотворный коктейль запахов: жареная рыба не первой свежести, собачий корм, старая автомобильная резина, испорченные фрукты в черном мусорном мешке, который кто-то заботливо вынес на лестничную клетку. От старой, покрытой грязными разводами лампочки, на пол падает тусклый свет. В нем отчетливо видны графические художества разных поколений на стенах. Большей частью это, конечно же, номера телефонов и посылание нахуй каких-то девушек, но есть и что-то достойное места в Лувре — например, подробный рисунок пениса с каплями спермы.       Артем в два больших шага преодолевает расстояние до лифта и зло бьет по кнопке. Металлические, исписанные матами, челюсти открываются со скрипом, впуская парня, и, грохоча, увозят его на нужный этаж. Поворот ключей, и на него смотрит затхлая пустота квартиры. Пыль толстым слоем лежит на полке около протреснутого зеркала, и на паре ботинок, что небрежно оставлены кем-то в прихожей. Артем выравнивает их мыском и нехотя двигается вглубь. Он знает, чьи это ботинки.       Хмурится, скользя взглядом по грязно-желтым обоями, что лоскутами свисают то тут, то там, по плесени на потолке, что источает тонкий противный запах. В единственной комнате задернуты шторы. Жутко холодно, отопления нет. На полу — продавленный матрас с мерзкими пятнами, рядом — пустые бутылки, осколки, гнутая закопченная ложка. Артём поджимает губы, в карих глазах отвращение. В фанерном шкафу без одной дверцы он находит неразобранную сумку с вещами, бумажник и тетрадь. Торопливо сгребает все в кучу и собирается покинуть квартиру как можно быстрее, как что-то его останавливает, заставляет завернуть на прощание в кухню.       «Не стоит, не-а» — шепчет внутренний голос, но Артём не может уйти. Это он его держит в этой мерзкой квартире, это он мешает спать ему по ночам. Артём бросает сумку на пол и закурив, идет на кухню. Белесый дым струится из сигареты, а глаза парня бегают по покосившимся шкафчикам, грязным тарелкам в раковине и полной пепельнице желтушно-черных окурков на столе. Выдвигает низкий табурет и тяжело садится. Курит, напряженно рассматривая уродливые, прожженные местами, ромашки на противно пахнущей затхлым клеенке. Стряхивает пепел в пепельницу и замечает потертую маленькую фотографию. Цепляет пальцами и подносит к лицу. Со снимка на него смотрит он сам и улыбающийся парень с черно-белыми волосами. Они стоят в обнимку, а тот парень ерошит Артёму волосы. У парня удивительные глаза. Глубокие, нежные и теплые. Хотя, такими они сохранились только в памяти Артёма, да на этом снимке. В последние же месяцы их цвет поблек и был скрыт за расширенным зрачком, а когда взгляд чертовски редко обретал ясность, то ничего кроме жестокости и стылой злобы там не было. Артём закрывает глаза и сжимает фотографию в кулаке. С трудом сглатывает и тушит сигарету. Предлагала же Настя вместо него сходить забрать вещи, вот предлагала же.       Артём сдавленно выдыхает, разглаживает пальцами снимок. Нежно проводит подушечками по овалу лица, останавливаясь на контуре пухлых губ. Смотрит внимательно, не отрываясь, словно, в последний раз. — Костя, что же ты наделал? — шепчет он одними губами.       Болезненные картинки в его голове сами собой выстраиваются в страшный фильм. Артём трясет головой, не хочет заново пересматривать чудовищные сцены, но это не помогает. Где-то звонко щелкает невидимый прожектор памяти.

Перед его глазами февраль, сугробы и тот самый ночной звонок из больницы, где равнодушный женский голос сообщает, что Бочаров Константин Николаевич находится в реанимации в крайне тяжелом состоянии. Страх. Беспокойство. Чрезвычайно долгая дорога. Белые, потрескивающие лампы, пахнущие хлоркой коридоры, снующие туда-сюда люди в белых халатах и худое, осунувшееся лицо. Такое знакомое и в тоже время совершенно чужое. Изможденное тело на белых простынях, опутанное проводками и трубками. Писк мониторов. Под глазами парня черные мешки, веки подрагивают в беспокойном болезенном сне. Глаза Артёма широко распахнуты — он впервые видит синюшные следы уколов на сгибе локтя.

      Картинки меняются, как в калейдоскопе, пересыпаются битым стеклом одна в другую.

Снова в памяти Артёма ночь. Ночь, когда он впервые напился до беспамятства, до желания вскрыть себе вены от бессилия и отчаяния. Ночь, когда в путанных мыслях единственный вопрос: «Как так вышло?». Ночь, когда он не может понять, как он мог допустить, как он мог не заметить самого важного, ведь он всегда был рядом? Скупая боль в глазах Насти, что нашла его утром на полу их некогда общей с Костей квартиры. Умыла и напоила водой, бережно уложила на кровать. Ее мягкая рука гладила спутанные волосы Артёма. В каждом жесте немая просьба: «Ты только держись, пожалуйста, держись.»

      Сейчас Артём понимает, что все уже тогда знали, что находятся на тонущем корабле, и сам капитан ведет его ко дну. Только он верил в светлый исход до последнего, только он так отчаянно боролся. Наверное, поэтому так больно сейчас, ведь, все успели спастись, а разбился о скалы только он один.       Артем снова зажигает сигарету. Его руки трясутся, огонек на кончике скачет, так и норовит упасть искрой и прожечь еще одну дыру в клеёнке. Растерянный взгляд блуждает по стене и упирается в засохшее пятно крови. Парень дергается, словно от удара. Слишком хорошо он помнит этот день, и не было еще и часа, чтобы он о нем не пожалел.       Память с филигранной точностью умелого палача выбирает для Артёма самые вкусные кусочки из прошлого.

Это был не первый его визит в эту дыру. Ему стоило больших усилий узнать адрес и достать ключи. Труднее всего, конечно, было опознать нужный дом из десятка близстоящих каменных близнецов, но Артём справился. Пенис на стене, скрипучий лифт, четвертый этаж, деревянная дверь. На матрасе грязные простыни и сгорбленная фигура. Артёму противно. Артёму хочется вызвать у себя рвоту. Выблевать душу, чтоб не мучаться. — Помогите Костику отыскать, где вена? — слова Артёма сочатся ядом. Костя вздрагивает от неожиданности и поднимает на него изможденное лицо. Взгляд блеклый, затравленный, на обрюзгших щеках дорожки слез. Артём боится смотреть на него, отворачивается и стискивает зубы, так что на скулах перекатываются желваки. Слышит, как парня сзади душит истерика, и сердце его покрывается рваными ранами. Артём знает, что эти раны не заживут, они загноятся и убьют его. Рано или поздно. Костя раскачивается вперед-назад, громко всхлипывает, кусает костяшки до крови. «Раз. Два. Три. Вдох.» — командует себе Артём и с трудом разворачивается. Вот только вдох застревает где-то в горле, ноги не слушаются, а на плечах будто стальные гири. Приседает на корточки перед парнем, с мазохистским удовольствием рассматривает его лицо, и мутный взгляд, когда-то ясных глаз, что, словно лезвие по коже, оставляет вздутые шрамы где-то под ребрами. — Тебе, блять, серьезно нравится пихать всю эту дрянь в себя, пока не перестанет брать? Руки покажи! — голос Артёма дрожит от напряжения. Парень перед ним смыкает руки, прячет в растянутых рукавах изгаженной толстовки, что давно уже стала его излишне худому телу не по размеру. Качается из стороны в сторону, словно безумец. — Я сказал, сукин сын, руки покажи мне, блять, сейчас же! — Артём с силой вырывает его руку и замирает на мгновение. Ладонь холодна как лед, костяшки вспухли и воспалились, кожа на кончиках пальцев в запекшейся крови, ногти искусаны.

Костя брыкается, пытается отползти, но он слишком истощен белым другом, что делает его попытки и его самого еще более ничтожными. Это окончательно выводит Артёма из себя, и он наотмашь бьет его по щеке. Звонкий шлепок и в комнате повисает пугающая тишина. Отпечаток ладони горит огнем, глаза Кости распахнуты в ужасе. Слезы застыли в уголках опухших глаз. Он сильнее сжимается, ожидая нового удара.

До Артёма слишком долго доходит понимание его действий. Артём никогда не поднимал ни на кого руку, тем более на Костю. Никогда.

— Это уже не Костя, — сипит гаденький внутренний голос, но парень лишь машет головой. Не может быть. Вот же он. Нос, губы глаза. Все такое родное. Или должно быть родным? Он закрывает глаза и на секунду зажмуривается. Как можно нежнее закатывает рукав, поглаживая запястья Кости, и сделав глубокий вдох смотрит на сгиб локтя. Желтые и фиолетовые уродливые цветки въелись в кожу. Вздувшиеся вены опутали плотной сеткой тонкие кости. Красные точки — черные метки иглы.

Артём предполагал, что будет так, но не предполагал, что будет так много следов, не предполагал, что эта картина заставит внутренности перевернуться, что глухая тоска изранит грудь. Он отшвыривает от себя почти женскую руку и вскакивает на ноги. Костя, словно раненый зверь, воет и подтягивает ее к костлявой груди. Артём сплевывает и грязно матерится. В его глазах плещется стылый ужас и боль. Столько боли, что можно только удивляться, как он в ней не захлебнулся прямо там, в этой комнате. Несколько шагов и он уже у распахнутого окна кухни вдыхает медовый воздух августовского вечера. Прикуривает сигарету дрожащими руками и нервно выдыхает дым. Взгляд скользит по раскидистой кроне кленов, по стеклам припаркованных у бордюра машин, где отражаются последний янтарные лучи солнца. Две девочки внизу куда-то спешат. Они болтают без умолку и смеются. Так звонко и легко, будто в мире все хорошо, будто нет ничего лучше этого серебристого девичьего смеха. Артём не может оторвать от них глаз и все смотрит и смотрит, как завороженный, будто самое важное в этом мире — эти две девочки и что ничего этого нет: ни квартиры, ни комнаты, ни гнутой ложки на полу, ни грязного матраса, ни худого парня с мутным взглядом. Светом заходящего солнца отблескивает брелок на рюкзаке одной из девочек. Буква "М" в перевернутом треугольнике. Артёма словно окатывает ледяной водой, а за спиной слышится шорох, заставляющий немедленно развернуться. Костя, весь дрожа, стоит, опираясь на дверной косяк плечом, и медленно по нему сползает. Артём выбрасывает недокуренный бычок в окно и подходит к парню. — Я принял… Я больше не могу, — еле шевелятся его спекшиеся губы. Взгляд безумца. Только сейчас Артём с ужасом понимает, что Кости, с которым он когда-то познакомился в интернете, Кости, чьи руки пахнут корицей, в чьих глазах так красиво отражается июльское солнце, больше нет. Его поглотило это жуткое существо со спутанными грязными волосами и язвами на впалых щеках, поросших щетиной, с пустым взглядом, нуждающимся лишь в новой дозе.

— Артём, ты проиграл, его не спасти, — глумится над парнем гнусавый внутренний голос. Но это лишь злит его сильнее. Он не смеет сдаваться, только не сейчас! Отчаянно хватает Костю за плечи и встряхивает как следует. — Можешь! Ты три месяца продержался! Три, мать твою! — кричит он, — Значит и эту неделю выдержишь! Начнешь заново! — Нет! — голос Кости высокий надрывный, режет нещадно барабанные перепонки, — Нет! — воет он, и слезы вновь катятся градом из его глаз на грязную толстовку. Артём смертельно испуган, но до конца этого не осознает. Он прячет свой испуг за стылой злостью, за лютой яростью. В его глазах ни капли сожаления, только презрение. Стискивает ладони на вороте толстовки Кости и поднимает его на уровень своих глаз. — Ты справишься! Ты, блять, не имеешь никакого права сдохнуть от передоза, как шваль подзаборная, слышишь, ты, сука? Ты девчонкам своим нужен, команде нужен, родителям нужен. Мне нужен, слышишь, мне! Но Костя лишь мотает головой, лыбится, мычит что-то нечленораздельное и гортанно, истерично смеется, захлебываясь слюной. Артём кричит и с силой бьет его о стену. Бросает тело, обхватывает голову и снова кричит. Шатается, топает ногами, но понимает, что все потерял. Ничего не смог. Проиграл. Он падает на пол и с трудом открывает глаза. Последний янтарный луч освещает кровь на желтушно-грязных обоях и серую кожу изможденного парня на полу. Солнце скрывается за горизонтом и больше никогда не встанет для Артёма.

      Артём виноват. Виноват во всем. Сейчас, в глубоком сыром ноябре с пугающей полнотой приходит осознание. Осознание, что кривыми зубами сжирает человека заживо. Ведь это он клялся, смотря в серые глаза, что будет беречь, что сохранит от всех напастей. Ведь он шептал в припухшие от поцелуев губы, что будет рядом несмотря ни на что. — Серьезно? Пятно крови на стене — это ты его так оберегал? Похвально! — внутренний голос, словно червь-паразит, истезает сознание. — Заткнись! — кричит Артём и швыряет пепельницу аккурат в пятно. Серые хлопья пепла и окурки разлетаются по грязному полу. В голове гудит треск разбитого стекла. Горячие слезы прожигают дорожки на щеках парня. Он обещал себе не плакать. Но он просто больше не может.

«Восходящая звезда украинского шоубизнеса MELOVIN скончался накануне от передозировки психотропными веществами» — кричат заголовки с первых полос. Артёму кажется, что они все наперебой на тысячу ладов кричат у него в голове. Имя его Кости теперь на слуху у каждого. Надо же посмотреть, что стало с кумиром молодежи. С момента его первого визита в больницу, все напряженно следили за его героиновыми проблемами, на что сам Костя в интервью отшучивался и говорил, что идет на поправку. Вот только Артём знал, что он проводит ночи в этой блядской квартире. В гнутой ложке дрожащими пальцами греет порошок. Стягивает руку жгутом, цепляет зубами поршень шприца и набирает жидкость. Выпускает воздух и оставляет еще одну красную метку на белой коже. Когда-то единственными метками на его коже были поцелуи Артёма. Когда-то. Теперь же Артём знал, что он водит сюда мужчин. Таких же безумных и зависимых. Знал, что они колятся вместе и трахаются. Трахаются грязно, на этом полу и матрасе с мерзкими пятнами. Среди луж пролитого дешевого алкоголя, среди иголок от старых шприцов. Трахаются как животные. Артём не раз находил Костю еле живого, голого, в чужой сперме на этом грязном матрасе. Умывал, вез в диспансер, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы скрыть все от прессы и фанатов. Чтобы Костя через несколько недель смог выйти на сцену на пару часов и хоть как-то потолкать мотивационные речи, чтобы смог ответить на пару вопросов итервьюера, чтобы уж совсем не выдавал своего плачевного состояния. Артём боролся за каждый день, но парень упорно катился вниз. Это видели все вокруг, может и он видел, да вот только не мог его бросить. Он же клялся, целуя пухлые губы, что всегда будет рядом. Но в ночь, когда Кости не стало он спал в своей кровати, пьяный в стельку. Скорую вызвал очередной ебырь, когда понял, что имеет труп, а Настя только спустя несколько часов вызвала в морг Артёма. Не сложно догадаться, что этих часов хватило для утренней порции громких новостей с фотографией уничтоженного героином артиста.

      Артёму сложно открыть глаза. Сложно сделать вдох. Еще сложнее вытолкнуть углекислый газ из легких. Но он справится. Ведь так? Звонок телефона варварски нарушает гулкую тишину квартиры. Обеспокоенный голос Насти на том конце провода спрашивает все ли с ним хорошо, ведь его так долго нет. Артём бормочет что-то успокаивающее и сбрасывает звонок. Он не заметил как в квартире стало совсем темно. Цифры на экране телефона показывают десять часов. В столбе желтого фонарного света кружатся первые снежинки. «Костя всегда любил снег» — проносится в его голове.       Пальцы аккуратно кладут под чехол маленькую истертую фотокарточку и мягко поглаживают. Парень нетвердой походкой идет к выходу из квартиры аккуратно, стараясь не наступить на осколки пепельницы — бережет дорогие замшевые ботинки. Хватает сумку с вещами. Поворот ключа. Вот так. Закрыть в квартире все воспоминания, им там самое место. Забыть эту старую жизнь, и начать новую, где не будет ни квартиры, ни худого парня с черными волосами. Вот так. Завтра его ждет важная встреча с прессой и расчет с членами команды. Завтра его у железнодорожных путей ждет белый человек.