Время надевать маски

      Она сидела за своим столом, который родители купили еще в школе, чтобы домашнюю работу делать было удобно, но когда она ее делала? Стоял вечно заваленный учебниками, тетрадями, ручками и другой канцелярией, за ним было невозможно сидеть, не то что работать. А сейчас он был пуст. Сейчас за ним было удобно.       Перед ней лежала практически пустая тетрадь, двенадцать листов, в клетку, такую все видели хотя бы раз в жизни. Идиотская мысль завести личный дневник все же пустила корень в ее голове. Ей хотелось куда-то деть свои чувства, избавиться от них, но как-то так получилось, что среди множества друзей, так и не нашлось хотя бы одного настоящего. Они были рядом или потому, что являли собой такое же одиночество, или потому, что Саша не мешала, когда была в их компании. Окруженные мнением общества и моральными рамками, они не могли выслушать ее, да и не горела она желанием делиться чем-то личным.       Бывало, что все же узнавая о ее мыслях, они осуждали ее. Ведь как у нее могли быть отношения с ним. Навязывали действия и давали бесполезные советы, а через какое-то время забывали о разговоре, оставляя осадок где-то в душе, совсем тонкие слои пыли, которые забивались в самые глубокие уголки ее мира.       Она где-то слышала о том, что если написать все мысли на бумаге и сжечь, будет по-легче. Так и пришла мысль о дневнике, ведь никто не должен знать, что Александре Багрович бывает тоскливо и мерзко, что улыбка, как модная юбка - часть образа.       А музыка отвлекала, она никак не вязалась с происходящим, но задавала общее настроение, как если бы художник взял за основу для своей картины цветной, но однотонный холст.* Она заставляла вспоминать все в мелочах, но все же отвлекала от письма.       Вот уже три месяца она живет отдельно от родителей. Вот уже через три месяца будет восемнадцать, и можно будет, как в детских мечтах, купить самой себе сигарет и попробовать виски. Выросла ли она на самом деле? Ей казалось, что она все еще ребенок, которому нельзя оставаться одному, ведь тогда начинаешь думать, а Саше думать нельзя. Так говорил он. Правда так он говорил о всех женщинах, не только о ней. Ей казалось, он не сильно выделял ее из толпы других девушек. Если, конечно, вообще выделял. Даже когда они были в отношениях, она не чувствовала, что принадлежит ему. Что она его.       А он всегда был весёлым. Даже когда ему спустили колеса, он с улыбкой называл виновников гадами, улыбался, даже когда рассказывал о детском доме, в котором провел все детство, о службе в армии и последующем контракте.       Только сейчас она задумалась, насколько настоящая его улыбка? У него была слишком тяжёлая жизнь, это ли не защитная реакция? Когда он остается один, лезет ли он на стены от всех тех чувств и мыслей, что копятся у него внутри?       У Саши не было тяжелой жизни, но ей казалось, что она его смогла бы понять, откройся он ей. Если бы любил ее. Доверяли ли они друг другу?       Она боялась представить, что он пережил. Вопрос "убивал ли он?"казался ему глупым. Его руки по локоть в крови, он видел смерть, он жил ощущая ее дыхание. Он один. Ощущал ли он себя нужным рядом с ней?       Ей он нужен. Бывший любимый человек. Такое понятие вообще существует?       23.11.2018       "Он не исчезает из моей жизни. Сегодня пятница, значит я его увижу. А может и не увижу. Еще вчера спрашивала поедет ли он обратно в город. Домой. Он к себе, а я к себе. Но нам по пути. Все еще молчит. Витя вообще, имел привычку не отвечать сразу. Сперва оправдывал службой, потом он был занят. А маленькой девочке внутри меня хотелось верить. Мне приходится собираться. Судя по всему, завтра буду добираться на автобусе." Вчера этот отрывок передавал все. Но сейчас ей так не казалось.       24.11.2018       "В школе меня называли странной. Соседка по комнате в общежитии колледжа, как-то сказала, что я, видя проблему, думаю: "Плевать". "Ты любишь жизнь", - как-то сказала она. Люблю ли? Разве кто-нибудь в действительности думал о том, что я чувствую. Возможно. Видели ли они действительность? Нет. Моя маска настолько вросла в мое лицо, что не только окружающие не видят мои чувства, иной раз их не вижу я. Жизнерадостная отличница, спортсменка, активистка, для кого-то даже красавица. Никто не видел, как я плачу, большинство не видели меня в плохом настроении, лицо умеет улыбаться автоматически, не отражая то, что там, под кожей, внутри. А внутри холодно, моросит мелкий дождь, под такой даже не закуришь, мерзко. А главное вечное желание реветь. Оно не покидает меня почти никогда. Вина ли Вити? Определенно нет. Но свою лепту внес и он.       Вокруг столько парней, так почему я одна? Ведь я нравлюсь, я вижу это в их глазах. Практически всем. Но никому из них я не нужна. Гребаный оксюморон. Это как гладить бездомного кота. Нравится, но дома для него нет места.       А Витя? Я нужна ему? Он сменил уже несколько девушек. А я все еще одна. Почему? Я не привлекаю их? Нет, я многим нравлюсь. Я не могу оставить его? Но ведь я только вчера узнала, что у него новые отношения. Новая девушка. Я не могу оставить то, чего у меня нет.       Чертова истерика не оставляет меня до сих пор. А вчера это были просто слезы, мерзкое настроение. Сегодня от сигарет тошнит, но я же взрослая, могу позволить себе гробить свое здоровье, как я того хочу.       Господи, я молила тебя, что бы он забрал меня. Я нуждалась в его присутствии рядом так, как я в нем не нуждалась во время наших странных отношений, как никогда не нуждалась в ком либо еще вообще. Мне казалось, что я умру, если не увижу его вот прямо сейчас, в эту секунду, в это чертово мгновение. Блядская вода с глаз лилась даже в автобусе, блядские люди делали все, чтобы она не останавливалась. Какая-то сука заявила, что я обязана снять сумку с плеча в общественном транспорте, и плевать ей, что руки заняты. Может в зубы взять? И почему я не послала ее к черту?       Блядомелочи добивали меня, сил находиться в автобусе просто не было, я не хотела никуда ехать, я не хотела отвечать на звонки матери и отца, что названивали каждые пять минут.       Уже когда до входа на автовокзал оставалось тридцать метров, мне позвонил Витя. Чертов Новиков."       "Я еду, ты слышишь? Я еду!"       Эта фраза впечаталась клеймом в сердце. Он, наверное, никогда не поймет, что сделал тогда. Он никогда не узнает, какой смысл она вложила в его слова. Какое право она вообще имеет вкладывать в чужие слова свой смысл? Он никогда не узнает, что она почувствовала тогда. Казалось, что воздух снова смог поступать в легкие, что наконец появилась возможность дышать. В последний момент, но он снова был рядом. Не исчезал из ее жизни. Опять. Как тень. Как воздух. Как запах. Всегда, неуловимо, едва заметно, но рядом.       Он даже не заметил, что она плакала, но ей было так спокойно и уютно в его машине, в которой, как это обычно бывает, сидели его друзья. Она не обижена на него, он не виноват, что ему все равно. И он никогда не узнает о ее тихой истерике в этот вечер, она об этом позаботится.       У них ведь с самого начала не было шансов быть вместе. Он ведь гораздо старше ее. Уже совсем скоро двадцать шесть. Он всегда считал ее маленькой и глупой, но какая ирония, его нынешняя девушка старше его почти на девять лет.       А Саша наверное действительно глупая, ведь ее все еще тянет к нему. Но что она о нем знает? Смогла бы она простить измену? Такая маленькая, такая домашняя и совсем тепличная на его фоне. Она просто не сможет дать то, что ему нужно, как и он не сможет дать ей то, в чем нуждается она. Такой сильный и в кругу друзей всегда такой одинокий.       Есть ли смысл начинать все сначала? Нет. Они же такие неподходящие. Но ее лучшие воспоминания связаны с ним. Но ее самые горькие воспоминания связаны с ним.       Он сможет без нее. У нее есть силы забыть о нем.       Время надеть маски, чтобы суметь жить дальше.