Каждой твари по паре

Ванитас в унылом молчании собирается на работу. Завязывает галстук, поправляет голубой пиджак и проверяет ключи в кармане. Ванитас всегда выглядит великолепно, с этой беззаботной улыбкой для клиентов и легким флиртом с милой девочкой-баристой в любимой кофейне. Костюм по фигуре, черные волосы и начищенные ботинки — вот он, Ванитас, во всей своей красе. Он глубоко выдыхает, прежде чем шагнуть за порог своей квартиры, потому что на улице его ждет самое большое испытание — держать невозмутимое лицо. Звучит это не так сложно, как есть на самом деле, ведь продолжать невозмутимо читать утренние новости, когда рядом горит человек — сложно. Ванитас не то что видит такое каждый день, но пару раз случалось. Хватило ж кому-то ума создать такую версию соулмейтов, что не найдя свою родственную душу, человек сгорает заживо. Ванитас четко помнит, что тогда еще получил выговор на работе за опоздание, потому что пришлось срочно заскочить по пути в магазин и купить новый пиджак. Прошлый сгорел. Ванитас заскакивает в нужный трамвай уже когда двери почти закрываются. Ему чертовски хочется сесть, ведь он бежал до остановки, но свободное место есть только рядом с парнем, который весь в цветах, с ног до головы, а у Ванитаса аллергия. Аллергия на идиотизм. Нет, серьезно, если на месте каждой раны твоего соулмейта появляются цветы, то можно их хотя бы срезать, чтоб это не выглядело так, словно клумба встала и пошла на работу в офис с девяти до шести. Рядом стоят две школьницы, одна из которых гордо демонстрирует подруге таймер на запястье, который начал отсчет. По прикидкам Ванитаса ей лет четырнадцать, а значит, это классический случай появления метки. У ее подруги он замечает на шее точную дату встречи с родственной душой и кривится. Помнится, в его классе в школе тоже такая была, и ее хвастовство было невозможно слушать. Видите ли, она одна из всех прям точную дату знает, и плевать, что там же была девочка, которая уже давно общалась со своим соулмейтом через писанину на запястьях, и даже назначила встречу. Ванитас знает, что та девочка с датой была одна такая, и не факт, что все подобные люди хвастливы, но легкое раздражение в нем осталось на всю жизнь. Ванитас прикрывает глаза. Спать хочется неимоверно. Он до трех ночи не мог заснуть, а потом читал про разные секты, потому что спать всего три часа было уже бесполезно. Он лениво перебирает в памяти свои школьные годы, вспоминая, кто и как мог найти своего соулмейта. Особенно запомнился парень, который мог чувствовать боль своей родственной души, и это не так уж плохо, в смысле, не так часто люди испытывают прямо сильную боль. Но у его соулмейта был гастрит. Бедняга часто сидел на уроках, скорчившись, потому что кто-то там забыл про свою диету и навернул острых чипсов. Ванитас краем уха слышит объявление остановки, которая за одну до нужной. Он открывает глаза и сразу же встречается взглядом с парнем, сидящим напротив. Он смотрит долго, серьезно и не отвлекаясь. Ванитасу не нравится этот взгляд, он не сулит ничего хорошего. Этот парень на вид еще студент и Ванитас только смутно понимает, что ему нужно. Похож на учащегося какого-нибудь колледжа искусств, с этими светлыми кудрявыми волосами, тубусом и байкой на пару размеров больше. Он выходит на нужной остановке, а тот парень за ним. Ванитас никогда не видел его до этого, но вид у парня такой, словно ему что-то срочно нужно сказать. — Ну говори уже, раз вышел, не нужно преследовать меня, как криповый сталкер, — в голосе Ванитаса смесь вековой усталости и раздражения. Парень неловко мнется с пару секунд, а потом выпаливает: — Вы мой соулмейт! Ванитас не знает, что и сказать. Так прямо ему еще никто такого не говорил. Другие люди на остановке оборачиваются, заинтересованные, но тут же возвращаются к своим делам. Этот щенячий взгляд, полный надежды, невозможно выносить. — Прости, малец, — Ванитас пытается изобразить самую добрую из своих улыбок, — но у меня уже есть соулмейт. — Как так… — парень выглядит маленьким потерявшимся котенком, — такого быть не может. Я же точно знаю! У вас такие голубые глаза, и все стало цветными, когда я сел в этот трамвай, а потом я увидел вас и… — Он делает последнюю попытку убедиться, что прав: — может у вас есть таймер? Или мое имя? Может дата встречи? Или первая сказанная фраза? Ну хоть что-то! — Прости, но я точно знаю, кто мой соулмейт, — Ванитас позволяет себе похлопать парня по плечу, приободряюще, — а твой остался в трамвае. Ванитасу не хочется смотреть на реакцию парня, как он понимает свою ошибку, и сейчас точно станет на одного клиента у психолога больше. Ванитас разворачивается и идет прямиком к зданию Центрального Банка. Высокое, с большими окнами, сияющее роскошью и деньгами — место работы мечты. И, по совместительству, единственное место, куда его взяли работать. Ванитас еще подростком понял, что человек без соулмейта обречен на вечное одиночество и сварливую старость, но чтоб понять, что без соулмейта не берут еще и на работу, понадобилось время. После окончания института он полтора года просидел на шее у матери, посылая резюме то туда, то сюда, пока не нашелся один работодатель, согласный принять. По истечении двух лет на работе, Ванитас не может понять, почему вообще отвечал в графе «ваш соулмейт» честно, если можно было соврать. Сказать, что видишь мир черно-белым, или, что знаешь только запах. Никто ж не сможет проверить, а работа была бы уже раньше. Только вот, Ванитас немного привирает, когда говорит, что работает в Центральном Банке. Он сотрудник крошечного недавно открытого банковского отделения в здании Центрального Банка. Оформляет кредиты и пьет кофе в перерывах — вот и вся работа. Ванитас входит в холл и сразу же сворачивает в свое отделение. Небольшое помещение на три стола и две кассы. Оформление кредитов, обмен валют и все прочее. Его коллеги уже на месте работы, и приветствуют слабым кивком. — Вы не поверите, — начинает Ванитас, только войдя, — сегодня какой-то парень, щенок еще, заявил вот прям на остановке, что я его соулмейт. Говорит, мол, увидел вас и мир сразу красками засиял. — Бедняга, — Амелия хихикает в кулак, — иметь в соулмейтах тебя… Она звонко смеется, когда Ванитас смотрит на неё недовольно: — Помнится, у меня была такая знакомая в школе. Вот один в один. Вошла в трамвай и сразу краски в мире появились. Только вот не знала, от кого, там ж человек куча, поди разбери, кто из них. Вот она и ездила потом целыми днями по этому маршруту, искала. — И как, нашла? — Ванитасу не то что интересно. Амелия вздыхает. — Десятый год пошел, а все никак. — У нее хоть что-то есть, — Риче встревает в разговор, страдальчески вздыхая. — Кстати, как вчерашнее свидание прошло? — Паршиво, как же еще, — Риче хмыкает, — опять не то. Как прикажете искать соулмейта, когда знаешь только запах? Ни пола, ни возраста, ни даже расы. Может этот человек вообще в другой стране, или на другом континенте, а я даже не узнаю. У твоего этого трамвайного парня хоть список претендентов короче, чем мой. Все неловко затихают. Тут, в принципе, и нечего сказать, ведь Риче действительно не повезло. Но это хотя бы не геометрическая фигура на запястье. Или вот как у Йохана — он слышит ту же музыку, которую слушает его соулмейт. Говорит, у того просто отвратный вкус. — Мне нужно отлучиться на пару минуток, Данте зовет, — Амелия бросает взгляд на свое запястье. Она из тех, у кого все, что пишет на себе соулмейт, появляется на её теле. Очень удобно, такая себе максимально личная переписка — можно читать какое начальство мудаки, но никто об этом не узнает, ибо надпись пропадает через пару минут. У Данте, её мужа и соулмейта, было другое — он видел из всех цветов только цвет её глаз, потому круг его поисков сузился до зеленоглазых людей. Ванитас как-то слыхал про парня, у которого на запястье было количество поцелуев, пять вроде, за которые надо найти своего соулмейта, а если не найдет, то смерть. Ну не повезло ему, что сказать. Про своего же соулмейта Ванитас знает слишком много, и лучше б вообще не знал. Ной Архивист, работает на третьем этаже чёрт-знает-кем, Ванитасу знать ни к чему. Ванитас вообще был уверен, что у него никого нет, потому что метка не появилась ни в четырнадцать, ни в семнадцать, ни в двадцать. Он уже даже продумал всю свою одинокую старость, в каком возрасте купит кота, а в каком — собаку. Как будет кричать на молодежь со своего балкона и ненавидеть всех и каждого на семейных посиделках Амелии, куда его будут звать из жалости. Он понял все в первую же встречу, в самый первый рабочий день, как только увидел этого Ноя, красивого, высокого и в хорошо сидящем костюме. Ногу тогда пронзила такая боль, словно снимают кожу. Оказалось, у этого Ноя были новые ботинки, стершие пятки до кровавых мозолей, а Ванитас может чувствовать боль своего соулмейта, но только после встречи с ним. Во всех книгах пишут, что встреча с соулмейтом это любовь, взаимопонимание, и вот когда вы бежите по полю, пряный ветер, прозрачное небо, кругом лето, цветы, и волосы такие назад. А не когда чувствуешь удар мизинцем, даже если не ударялся. Цель каждого в жизни — найти свою родственную душу, полюбить и жить счастливо, а если ее нет, то ты лох, пидр, нет друзей. Ванитас в некоторой степени даже смирился с тем, что его соулмейт — неуклюжий долбоёб. И пусть он точно знает, что Ной точно тот самый, знакомиться с ним нет желания. Это же узнавать друг друга, говорить всякое словами через рот, тратить свое время, а оно Ванитасу надо? Правильно, нет. Ванитас садится за свое рабочее место. Первые пару часов утром всегда проходят тихо, никто особо не хочет ехать в центр города, к Центральному же банку, чтобы оформить кредит. Или денег снять. Он чувствует укол в бедро и думает, что это Ной, наверняка, ударился бедром об угол стола. Немного даже греет душу, что только он знает о том, как Ной падает с кровати утром, и что воротник от безукоризненно белой рубашки уже натирает. Первая клиентка приходит к одиннадцати и Ванитас принимается терпеливо рассказывать, под сколько процентов у них можно оформить кредит, какие выплаты и когда, а так же ровным голосом поясняет написанное мелким шрифтом. Ванитас поднимает взгляд от бумаг и неловко замолкает. — У вас там, это, на щеке, — он дотрагивается до своей щеки на месте, где у клиентки начинают из небольших царапин расцветать бутоны мелких цветов. — Опять, да? — женщина вздыхает устало, — моя жена работает в ветеринарной клинике, видно, кто-то поцарапал. Ванитас понимающе кивает и продолжает разговор. Женщина уходит с оформленным кредитом, а Ванитас чувствует боль в ноге, словно кто-то уронил пару тяжелых папок на пальцы. Он даже знает кто, но хвалит бога, что это хотя бы не горячий кофе. Два года, почти каждый день, Ванитас чувствует руками легкие ожоги от горячего кофе, который Ной неизменно проливает на себя. Каждый. Божий. День. Вторым клиентом становится женщина с гетерохромией и Ванитаса больше договора интересует: у нее оба свои или один это глаз соулмейта? С этой вариацией метки иногда тяжело понять, какой именно из двух глаз твой. Ванитас, с мягкой улыбкой, просит подписать все бумаги и протягивает их, когда руки начинают дрожать. Запястья болят и ему даже кажется, что они покраснели. Бумаги выпадают из дрожащих пальцев, а самому Ванитасу тяжело держать улыбку на лице. Он резко вскакивает со своего места и, бросив Амелии, чтоб так закончила за него, бросается к двери. Сегодня он точно выскажет этому Ною все, что он о нем думает, и не в самых легких выражениях. Ванитас поднимается в лифте на нужный этаж, нетерпеливо постукивая ногой по полу, недовольно. Он буквально вылетает из лифта и чуть ли не бегом, широкими шагами, направляется к нужному кабинету. Ванитас выбивает дверь ногой, фурией врываясь в кабинет, и, подойдя к столу, тянет Ноя на себя, за воротник идеально выглаженного пиджака. В темных глазах напротив ни капли понимания, но он точно удивлен, что его тянут через стол, опираясь одним коленом на этот самый стол. Чашка со злополучным кофе падает на пол со звоном. — Да как ты заебал проливать свой сраный кофе! Ещё хоть раз прольешь на руки хоть одну кружку, я тебе эти руки нахуй вырву! — Ванитас кричит прямо в лицо, хмурится и только чудеса самообладания держат его от того, чтобы не превратить красивое лицо Ноя в кровавое месиво. — Значит, это ты тот долбоёб, ради которого мне надо было это все делать, — у Ноя приятный спокойный голос. Ванитас чувствует на своей талии чужие руки и дергается. Все же не стоило вот так с размаху почти запрыгивать на стол. — Словно я просил! Думаешь, мне приятно каждый, сука, день чувствовать боль от ожогов все два года работы, как, блять, часы, с утра и до вечера. Тебе с такой точностью только в аптеке работать, — Ванитас не отстраняется, продолжая говорить на повышенных тонах. — Да если б я это не делал, то и не узнал, что это ты. Или ты так уверен, что мне самому дико нравится вечно стирать рубашки и платить за химчистку, только потому что ты, еблан, не можешь взять яйца в руки и подойти ко мне. У меня только одна ебучая фраза, которую ты мне в лицо должен крикнуть! А если б ты с самого начала подошёл, то этого бы не было. — Если б я сразу подошёл, то у тебя, долбоёба, твоя фраза не совпала! — Она была другая, но твой похуизм изменил её вот на это! — Ной тоже переходит на повышенный тон и Ванитасу это даже как-то нравится. — Что ж ты сам не подошёл, раз такой умный? — Потому что там одна фраза, а не сраный диалог! Там не написано «привет, я Ной, и ты мой соулмейт!», там только «да как ты заебал проливать свой сраный кофе!». — Ну и иди к чертовой матери! Ванитас отпускает воротник Ноя и спрыгивает со стола. — Сам иди! Ванитас выходит из кабинета, хлопнув дверью. Остаток рабочего дня проходит нервно. Ванитас много пьет кофе и курит, в перерывах жалуясь Амелии на весь этот театр абсурда. Он нервно постукивает пальцами о стол, иногда вставая, но только чтоб пройтись из угла в угол, опять, по десятому кругу, рассказывая, что в этом всем не так и как ему хотелось, чтоб соулмейта у него действительно не было. Сегодня, слава богу, никому больше не приспичило оформить кредит, так что можно было не улыбаться и не изображать из себя само счастье. Время до семи тянется неимоверно долго, и когда стрелка на часах достигает нужной цифры, Ванитас срывается с места, чтобы поскорее приехать домой. Ной ждет его в холле и Ванитас давит в себе подавленный вздох, потому что он предполагал, что как-то так и будет. Теперь вот общаться и делать всякое, чтоб наладить отношения и всё такое. Скука смертная. — Может тебя хоть до дома проводить? — Ной говорит тихо, и Ванитасу его даже немного жалко. А нечего кофе на себя проливать. — Может лучше закончишь этот цирк с кипятком? — Ванитас разворачивается, чтобы выйти из здания. Ной идет за ним и они выходят нога в ногу. Они останавливаются на ступенях, в неловком молчании. Ванитас без понятия, что говорить, всё же у него не было никаких отношений, ибо он ничей не соулмейт, и нет смысла встречаться с тем, кто тебе не предначертан. Еще и Ной словно из другой вселенной, хоть Ванитасу и тяжело это признать. Он в некоторой степени стеснялся подойти, ибо Ной красив, статен, а уж что говорить про его родителей… Ванитас даже не уверен, что им есть о чем поговорить. — Может, — Ной прерывает тишину, — по пиву? Ванитас облегченно выдыхает. — По пиву.