«Господи, блять, спасибо!»
Вместе с гулким стуком пропадают вообще все звуки. Боль начинает распространяться по всему телу, от жгучей в животе, до невыносимой у горла. Кожа под ногтями кровоточит и ноет, покрывается коркой, чешется, жжет, болит. Урие чувствует, что вот — вот рассыпется на части — голова держится на одном позвонке, который и так уже трещит. Бежать становится некуда, лишь свежий воздух помогает расслабиться, забыться, но ненадолго. Он садится на скамью, обхватывая холодными руками шею, цепляя все маленькие ранки. Долго смотрит в пол, чувствуя, как кожа под пальцами отходит, как капают горячие капли на рубашку. Или это только кажется, он не знает. Когда руки нагреваются от жара и больше не помогают, он выпрямляется, с трудом, слушая, как хрустят все кости. На улице прохладно, или так кажется из-за плавящихся расчесов, легкий ветер проносится мимо, люди идут по своим делам. Вокруг все продолжает жить, кроме него. Где-то вдалеке он слышит свое имя. Назойливый смех и быстрый шаг. Урие глубоко вздыхает, скрещивает руки, стараясь закрыть живот, а точнее дыру в нем. Кровь хлещет по брюкам, разливается по плитке. Но это отходит на второй план, пока он пытается сконцентрировать свой взгляд. Все образы в поле зрения кажутся такими размытыми на долю секунды, а потом появляется она. Урие громко фыркает, явно показывая свое недовольство. Уйди, пожалуйста, уйди от меня. Она всегда сильно выделяется на фоне остальных — слишком яркая. Как назойливое солнце по утрам, это про нее. Назойливая. Хаиру бежит к нему, чуть ли вприпрыжку, будто совсем недавно и не было никакой операции. Тебе-то хорошо, да? У тебя никто не умер, да? Хаиру подсаживается, не спрашивая разрешения — она всегда так делает. Ей это не нужно, она сама знает, как лучше. Пальцы пачкаются в крови и она это замечает — резко одергивает руку. Смотрит на нее, растирает между пальцев, но улыбается, как ни в чем не бывало. Просто показалось. Она не видит это, как и все остальные. — Тебе не скучно тут сидеть одному? — выглядит так, будто и вправду заинтересована. В ответ Урие лишь мотает головой и крепко сжимает зубы. Язык вяжет от накопившейся во рту слюны с кровью. Темная бордовая жидкость медленно распространяется везде, заливает поврежденную кожу, белую рубашку, которая неприятно пристает к телу. — Ты что-то хотела? — звучит слишком резко, как-то едко. Хаиру весело качает головой и смеется. Смех у нее приятный, такой легкий. Мелодичный, но Урие не нравится. Хаиру ему вообще никогда не нравилась. Уйди, серьезно, будет лучше. — Значит, Ширазу погиб? Наверное, тебе очень больно, бедняжечка, — тянет испачканные пальцы к волосам, легко поглаживает. Во всех ее действиях прослеживается такое тонкое пренебрежение, но Урие чувствует, морщится и встает. Быстро ускоряет шаг, уходит куда подальше. Хаиру подносит пальцы к губам, слизывая с них уже засохшую кровь и долго смотрит вслед. Работа — отличный способ отвлечься, считает Урие. Даже когда ты разваливаешься по частям, даже когда трудно вдохнуть. Куда проще оградить себя бумажками, забить свою голову документами, чем решать проблемы. На языке все равно остается неприятный осадок, когда в руки попадает отчет о погибших. Глаза снова и снова слепо проходятся по списку и спотыкаются на его имени. Урие трет переносицу, перелистывает, снова читает, пытаясь сосредоточиться. «Хаиру Ихей» Он откидывается назад и глубоко вздыхает. Надеется, что это все глупая шутка, вглядывается в каждую букву, проводит рукой по листу, но имя остается на месте.«Господи, блять, спасибо!»
С каждым новым днем становится все хуже, все невыносимей. Урие чувствует, как его части отрывают, выбрасывают. Раны гноятся, мышцы каменеют. Он бы убежал, далеко-далеко, но она всегда за ним. Где-то рядом, даже когда он не замечает, прямо за спиной. То ли чувство страха, то ли ярость переполняет его, копится внутри и, наконец, взрывается. Вытекает вместе с отвратительными черными остатками крови. Урие не может смотреть на себя в зеркало, слишком мерзко. Он пинает его, осколки летят на пол, впиваются в ногу. Но это уже не важно, лишь бы глаза не видели. Его трясет от одного взгляда на свои высохшие и холодные руки, глаза застилает животный страх. Любая отражающая поверхность заставляет вздрогнуть, по телу проходит холодный пот. Урие видит там не себя, там сидит чудовище, монстр. Будто восковая фигура, бледная, с впавшими глазницами, с его лицом и тонкой нитью на шее. Ее ни содрать, ни оторвать вместе с кожей. Она — его проклятье. Хаиру стоит в дверном проеме и смотрит на это с легкой улыбкой. От нее выворачивает наизнанку снова и снова. Она стоит где-то позади и спокойно наблюдает за ним, усмехается его выходкам. Урие привык не замечать ее, так проще. Она — просто фон, как мебель, как стены. Всегда рядом. Бежать некуда. Он достает свои краски и кисти, долго рассматривает. С губ срывается немного печальный вздох. Один замах — силуэт в окне размазывается черной краской. Второй, третий, четвертый — со стекла стекают капли. Не раздумывая, он закрашивает каждое окно, каждое зеркало. Не пропуская ни одного сантиметра, Урие пачкает все, закрывает, ломает. Хаиру смотрит с интересом и жалостью в глазах, даже не смеется. Над такими не принято смеяться. Когда Урие устает, он садится на пол, закрывает лицо руками, оставляя на нем черные полосы. Хаиру не идет, она будто невесомо парит ближе к нему, чтобы заглянуть в глаза. Урие бы даже назвал это красивым, если бы не было так тошно. — Почему именно ты? — голос тихий и хриплый, связки надорваны после долгих криков в никуда. — Почему ты, а не кто-то другой? В ответ Урие слышит все тот же мелодичный смех, который уже впечатался в корку мозга. Кажется будто просто всякий раз включает запись диктофона прямо у уха, одинаковую, будто она только и умеет, что смеяться. Хаиру опускается рядом с ним, садясь на колени. Ее тонкие руки обнимают его за плечи почти неощутимо. — Ты и правда думаешь, что мне это не в тягость? Один ты у нас бедный и несчастный, — Хаиру перебирает пряди на затылке, нежно гладит, — Мне противно находиться с таким, как ты. Урие почти не слушает, в голове гудит. Когда она рядом, все его тело будто бы снова ломают, перешивают. Пальцы Хаиру как острые ножи режут по коже, долго выводя буквы, проникая все глубже под нее. Так трепетно и аккуратно, чтобы точно запомнилось, как ежедневное напоминание.Н и ч т о ж е с т в о.
Урие делает глубокий вдох и задыхается в ней. Тонет, погружаясь глубже в черную непроглядную тьму, которая сковывает все движения. Поверхность все дальше и дальше удаляется, шансов выбраться уже нет. От безысходности он принимает ее, как свое наказание, как свое проклятье. Урие разрешает себя утопить в этой бездне. Резким движением Хаиру встает, отряхивает колени и прокручивается вокруг себя. Он даже пытается выдавить улыбку от абсурдности ситуации. — Смотри, мне тоже плохо из-за тебя! — комната заливается громким хохотом, который переходит на настолько высокие частоты, что лопаются перепонки. Ловким движением она хватается за края рубашки и поднимает ее, оголяя живот. Тошнотворно-сладкий запах сразу же бьет в нос, въедается в ткань. Дно совсем близко, прямо тут. Урие видит гниющую черную дыру. Кожа вокруг нее покрывается волдырями, набухает и лопается. Клетка из ребер рушится, а за ней только черствое сердце, что не бьется. Несколько личинок падает на пол, пока остальные поедают плоть. Вскоре дышать становится невозможно, Урие закрывает руками рот и пытается отползти назад, но ударяется о стену. Бежать некуда. Хаиру внимательно смотрит за реакцией и не перестает смеяться. Пока она идет все ближе, куски мяса падают на пол, по тонким ногам струйками течет черная густая жидкость. Она подходит совсем близко и наклоняется прямо к его лицу, берет его руки в свои. — Но раз мы тут вдвоем, то это что-то значит? — подносит его руку к разлагающейся ране. Последние остатки кожи, или того, что было на нее похоже, доедают личинки, обгладывают прямо до костей. Все тело начинает гореть и плавиться, но отдернуть руку не может — Хаиру крепко вцепилась ногтями в запястье. Он пытается отвернуться, но ее взгляд сковывает. Мышцы каменеют, они больше не принадлежат ему. Урие не хочет ничего чувствовать. — Может мы и вправду любим друг друга? Ведь звучит так красиво! Родственные души, что вместе даже после смерти. Даже после того, как мы сгнием, мы будем ненавидеть друг друга, — наклоняется совсем близко. Ее шея начинает хрустеть, слышно, как рвется кожа, сухожилия. Чернота льется прямо на него. Последний позвонок ломается, звук отдается ударом в голове. Урие не хочет ничего слышать. Некуда. Голова падает куда-то совсем близко. Хаиру улыбается и продолжает хохотать, захлебываясь. — Красиво ведь, правда?«Господи, блять, спасибо!»
Вся комната заставлена цветами — Хаиру говорит, что они помогают избавиться от запаха, но он привык. Привык к мухам, к трупному запаху, который невозможно забыть. Ко всему можно привыкнуть. Даже к тому, что ты разлагаешься. Урие — не человек, не гуль, не куинкс. Это скелет с остатками гниющего мяса и проклятьем на шее. — Как думаешь, что будет, если я умру? — Он сидит на стуле и крутит в руках пистолет, приставляя его к виску. — Ты и так мертв, — она, как всегда, стоит прямо за спиной и пристально смотрит с легкой улыбкой. — Тогда не страшно, — Урие достает одну единственную пулю. — Увидимся на том свете. Звук выстрела эхом разносится по комнате. Под весом тела стул шатается и падает прямо в ноги Хаиру. Увидимся.