Маятник

      Евгений был... Да, не. Ну, какой еще Евгений? Еще бы Евгением Васильевичем представили. Женька он. Так-то лучше. Так вот, Женька был в свои двадцать с хвостиком... Ну, ладно-ладно, с хвостищем. Да, черт с вами. Через неделю ему должно стукнуть тридцать. Но речь совсем не об этом. А о том, что Женька был человеком по жизни колеблющимся. Не надо только путать его колебания с трусостью. Вот как раз трусом Женька не был, если уж на что-то решался, то шел всегда в авангарде с расхристанной рубашкой на груди. Можно, конечно, назвать его колебания излишней вдумчивостью перед принятием важного решения, но выходило так, что взвешивал он абсолютно все. От своей сексуальной ориентации - он до сих пор не пришел к выводу, в какую сторону его тянет больше: к нежным созданиям в шифоновых платьях, что красиво обдувает ветерком в летние вечера, или к крепким, надежно спрятанным под застегнутым на пару пуговиц пиджаком мышцам проработанного пресса с призывно убегающей под ремень брюк темной дорожкой волос. Поэтому менял свои симпатии по несколько раз на день: они колебались от хохотушки Наденьки из отдела рекламы к брутальному начальнику юр.отдела, который и знать не знал о его мысленных поползновениях в свое интимное пространство. До выбора кондиционера для белья на полке магазина. Рука тянулась то к расслабляющей лаванде, то к бодрящей свежести альпийских лугов. Вот казалось бы, не все ли равно, бери первый, что на тебя смотрит, но нет. Постоять, подумать, покусать бессознательно губы, а то и кончик большого пальца на правой руке - святое. Наверное, поэтому в свои почти тридцать Женька был один, и не потому, что было не с кем, тут-то как раз варианты можно было умножать на два, а потому, что никак не мог прийти к соглашению с самим собой: жениться на девушке, которая уже давно устала ждать, и наплодить выводок детей или сойтись с парнем, который и сам вроде бы как не против, но предложить первым почему-то не мог. И вот в какой-то момент, который случился уже года два назад как, Женька отчаялся настолько, что махнул на это неблагодарное дело рукой и остался в гордом одиночестве, прекрасно понимая, что мало кому может понравиться дурная черта его характера, с которой он шагал по жизни.       Это началось еще в детстве. Он не мог решить, в какую секцию ему записаться: на бальные танцы, которые так любила мама, или на каратэ, которым бредил отец. Поэтому совмещал сразу обе, в душе лелея тягу к игре на электрогитаре, которая была припечатана еще на заре своего зарождения жестким родительским «Нет». Женьке всегда приходилось разрываться между одним и другим, и так во всем. После школы он долго выбирал между экономом, куда его пихали в четыре руки родственники, обещая после все блага мира, или на психологический, куда хотелось самому, чтобы потом попытаться разобраться, если не в чужих характерах, то в своем собственном. В итоге он закончил бесполезный филфак, который к реалиям жизни вообще не вязался. Преподавать в школе Женька не хотел. Не, ну серьезно, куда ему учить детей, когда сам еще пороха не нюхал? Продажи бытовой техники тоже как-то не особо заманчиво сияли огнями, поэтому пришлось долго метаться и в итоге осесть корректором в редакции мало кому известного издательского дома. И вроде бы все ничего, в какой-то момент амплитуда колебаний стихла, он успокоился и решил, что работа ему нравится, тем более на булку с маслом заработанного с лихвой хватало и даже больше, один раз в год Женька мотался в отпуск на побережье Черного моря. И не потому, что не мог позволить себе большего, а потому, что никак не мог определиться, куда ему ехать: в экзотический Вьетнам или европейскую Черногорию.       Вот и теперь Женька завис в магазине недалеко от офиса перед огромным поддоном с овощами, изображая из себя взбесившиеся весы, колеблясь между длинными гладкими огурцами и маленькими пупырчатыми, запаянными по пять штук в упаковку. Он хотел легкий салат на ужин, к мясу прекрасно должно подойти, и одного ему бы за глаза хватило, но совсем не факт, что тот окажется вкусным. Обычно эти длинные на вкус были, как трава, а вот мелкие больше смахивали на те, что он таскал прямо с грядки на даче в детстве, обтерев об штанины шортов. Женька даже представил, как тогда вонзался в них зубами, звонко хрумчал и оттирал с подбородка грязной ладонью сок. Но их было слишком много, будут лежать недели две в холодильнике, пока не сморщатся и не упокоятся на дне мусорного ведра. Время шло, он все еще метался взглядом с одних на другие, когда чья-то рука, быстро перебрав овощи в картонной коробке, сунула ему под нос огурец.       - Вот. Держи. Хороший размер.       Женька пошел пунцовыми пятнами, чувствуя, как жар разливается по телу от того, что мысли резко повернули совсем не к ужину, а к тому, что следует немного позже. Он вскинул голову и рассеянно пробежался глазами по ухмыляющемуся парню. А потом как-то совсем невежливо ухватился пальцами за протянутый огурец, выхватил его из чужой руки и молча, да так, что только пятки засверкали, метнулся за стеллажи в другой отдел, чтобы подальше скрыться от очередной насмешки. Такого с ним еще никогда не случалось, чтобы кто-то так нагло вламывался в его колебания, одним махом принимая решение, над которым он мучился довольно продолжительное для выбора овощей к салату время. Женька сунул огурец в корзинку, перевел дыхание и, беспрестанно оглядываясь, выискивая в разношерстной толпе покупателей того самого парня, направился к вившимся серпантинами очередям у касс.       В машине он все недобро косился на пакеты из магазина, как будто там было что-то такое сокровенное спрятано, что должно было повлиять на всю его дальнейшую жизнь. Может, кому-то покажется, что событие вполне себе заурядное, но точно не Женьке. Для Женьки неожиданное вмешательство в его стройную, пусть и наполненную неопределенностью и метаниями жизнь, такое двусмысленное вторжение было подобно раскату грома в ясный полдень. Какого черта? Что уже человеку нельзя зависнуть над огурцами без задней мысли? А что если он весьма серьёзно относится к выбору, ему потом с этим жить. Ну, или в данном случае, ему потом это есть. А тут улыбочки эти намекающие. Или не намекающие? Вдруг Женька выдавал желаемое за действительное? Парень-то был очень даже ничего, пусть и далек от того, что обычно приходилось по вкусу, но глаза, те самые, что со смешинкой и вроде бы как светлые, хотя он толком не разобрал, почему-то в мысли запали. И так запали, что уже много позже, когда он лежал на пахнущих лимонным кондиционером простынях, готовясь провалиться в крепкий сон, снова и снова возвращались к магазинному хаму.       В среду, когда до конца осени оставалось каких-то пара дней, зима решила заявить свои притязания на город, засыпав его первым и вроде бы как долгожданным, но морально разлагающим снегом. Сугробы навалило такие, что машина, скучающая всю ночь под окнами во дворе, оказалась надолго потерянной для своего хозяина. Женька, тяжко повздыхав, начал было сметать щеткой с капота снег, но потом прикинув, что к началу рабочего дня по нечищенным дорогам не успеет, плюнул и поспешил на остановку. День прошел обыденно и обещал ничем не выбиваться из череды других, таких же будничных, но судьба распорядилась иначе. Уже вечером, когда в глазах мутилось от бесконечной правки чужих текстов, он стоял на остановке, решая, в нутро какой маршрутки ему запрыгнуть. Обе стояли рядом, ожидая, когда подтянутся пассажиры из кишащих народом офисов. А Женьке хотелось побыстрее оказаться дома, но в той, что шла коротким маршрутом уже не осталось свободных мест, а стоять как-то совсем не улыбалось, а в той, что маячила полупустым салоном, ехать было на минут пятнадцать подольше. И вот он стоял, переводил взгляд с одной на другую, привычно колеблясь, хмурил брови, перебирал загодя приготовленную мелочь в кулаке, когда на его плечо опустилась тяжелая пятерня и уже знакомый, черт его знает, как так случилось, голос усмехнулся на ухо:       - Тебе вон в ту, - и рука настойчиво подтолкнула в маршрутку, которая манила свободными местами.       Женька обернулся, мимолетно словил глазами шальную улыбку и блеск в глазах, и тут же наткнулся на широкую спину и быстрый прыжок на подножку. Парень заскочил в набитую маршрутку, махнул на прощание, и пока Женька терялся в произошедшем, газель взревела раздолбанным мотором и рванула вперед. Это что такое было? Почему опять и почему с ним? У него что, на лбу написано: «Реши за меня»? Ни черта подобного. Так какого же уже второй раз подряд этот хам вмешивается в его жизнь? И пока Женька предавался измышлениям, та самая единственная маршрутка, что еще оставалась на остановке, приветливо моргнула габаритами, заставив поторопиться и в последний момент влететь в салон.       Он плюхнулся на сиденье, передал за проезд и снова вернулся в изначальную точку. Нет, ну что за несусветная наглость? Он же мог и в рожу дать, да мог, немного бы подумал, но в конце концов, принял бы именно такое решение. Это еще что за нарушение границ чужого существования? Своих мало? Ну, ничего, в следующий раз Женька не останется в долгу. В следующий раз он выскажется по-полной. И даже толики сомнения не проскользнуло в голове, а будет ли вообще этот следующий раз. Женька уже решил для себя, что будет. И так это решение крепко засело в мыслях, что Наденька из отдела рекламы и начальник юр.отдела бесследно растворились в тумане его потаенных желаний. Остался только этот взгляд незнакомого парня, который теперь ночами являлся в разных ипостасях, то явно нарываясь на неприятности, то сам обещая оные. Неизменным оставалось лишь то, что чтобы Женьке не снилось, просыпался он на сбитых простынях и с одним-единственным желанием - потрахаться.       Снег в неравной борьбе пока еще несдающегося ноября с разухабистым декабрем быстро стаял, явив миру слякоть и грязные лужи в кюветах. Женька на автомате передвигался на машине по улицам, притормаживая у светофоров, перестраиваясь из ряда в ряд, сигналя визгливым клаксоном ушлым водилам, которые норовили то тут, то там подрезать добропорядочного участника дорожного движения. Он держал путь, уже по традиции, которую сам же себе утвердил, к громадному торговому центру. Душе хотелось легкости и приподнятого настроения, поэтому Женька решил, что воскресного сеанса в кино ему как раз и не доставало среди рутинных будней. Билет был куплен заранее, потому что себя Женька знал, как никто другой, и убивать драгоценное время выходных, разрываясь между комедией и боевиком совершенно не хотелось. Он еще пару дней назад прошерстил интернет на предмет, чего бы такого эдакого посмотреть и что идёт в кинотеатрах, поэтому прорезал толпу праздношатающегося народа решительно и спешно, боясь опоздать к началу. Фильм оказался совсем неплохим, людей в зале было немного и после сеанса Женька пребывал в более чем отличном расположении духа, который навевал на мысль об итальянской кафешке на футкорде третьего этажа.       Он расположился у панорамного окна, плавно перетекающего в крышу, раскрыл перед собой меню, и хоть оно почти все было ему знакомо, надолго завис над перечнем блюд, выбирая между пастой с морепродуктами и болоньезе. Официант уже пару раз к нему подходил, тактично покашливая, уточнял, определился ли он с выбором. Женька в ответ кивал, водил пальцем по строчкам и привычно разрывался, хмуря брови.       - Нам две карбонары, по куску сырной пиццы и давайте еще ореховый капучино, - Женька открыл рот, но слов возмущения отчего-то совсем не вышло. Он поднял от меню взгляд, уперся им в ухмылку, потом в наглые, все-таки голубые глаза и на минуточку опешил. Когда этот тип успел к нему подсесть? А главное, почему опять за него решает? Не, карбонару он тоже любил, и делали ее тут на удивление отменно, но черт возьми, он бы и сам мог выбрать. И пока вопросы роились в его голове, парень напротив протянул руку, решив, что пришло время представиться.       - Тимур. - Женька руку проигнорировал, только мазнул по ней, скрывая любопытство, потом набрав в легкие побольше воздуха на гора выдал:       - Ты что, за мной следишь?       - Нет. Так получается. И я решил, что если космосу угодно, то кто я такой, чтобы спорить? - парень руку убрал, так и не дождавшись ответного жеста, снова улыбнулся, и Женька словил себя на том, что отдельно улыбка эта ему до безумия нравится, но вот весь комплект неимоверно раздражает.       - Какому еще космосу? Это уже попахивает нездоровым преследованием. Я, между прочим, и сам могу решить, на чем мне ехать и что мне есть. И вообще...       - Не можешь, - прервали его тут же. - Ты бы видел свое лицо, когда зависаешь, раздумывая, чего бы тебе поесть или на чем бы тебе поехать. Я как-нибудь тебя сфоткаю, потом вместе посмеемся. Не мог пройти мимо такого.       - Да мне вообще... - Женька хотел сказать, что ему глубоко наплевать, но поток опять бесцеремонно перекрыли.       - А мне нет.       - Чего тебе от меня надо? - он сложил на груди руки, отгораживаясь от этого невозмутимого и невозможного человека, который каким-то чудесным образом крепко проник в его жизнь.       - Для начала давай-ка пообедаем. Вон уже наш заказ несут. А дальше, как пойдет. Но мне бы хотелось, чтобы пошло, как по маслу.       Женька, ничего не понимая, мотнул головой, желая, чтобы все это оказалось очередным сном. Этот парень, ну да, Тимур, достал его своей непрошибаемостью капитально. Нельзя так вторгаться на чужую территорию и устанавливать какие-то новые правила, даже не беспокоясь о том, что, может быть, они совсем не ко двору. Не, оно понятно, что наглость - второе счастье, но не надо навязывать свою политику тому, кто этого совсем не хочет. Женька прожигал взглядом наглую, донельзя довольную морду напротив, и никак не мог решить, что же делать дальше. Перед ним поставили умопомрачительно пахнущую тарелку с карбонарой, он повел носом, потянулся к вилке, и тут же одернул себя. Нет, не хочет он тут сидеть и есть под присмотром этого Тимура. Который, похоже, уже распланировал себе всю Женькину дальнейшую жизнь, ничуть не интересуясь его мнением. А мнение имело место быть, хоть Женька и пытался затолкнуть его подальше да поглубже.       - Приятного.       - Послушайте, Тимур, - начал самозабвенно Женька, наблюдая, как его собственная рука уже охотно орудует вилкой, наматывая длинные феттучини, - не знаю, чего вы там себе напридумывали, но я не нуждаюсь в поводыре. Как-то сам научился справляться за тридцать лет. Поэтому вы сейчас доедайте и идите своей дорогой. А меня оставьте в покое.       - Поздно. Я уже и ошейник прикупил, и поводок. Да уже и на шею набросил, а ты все артачишься. Вот только не надо мне тут сейчас говорить, что ты не при делах. Знаем, плавали. Поэтому доедай и пошли знакомиться ближе. А то еще тридцать лет будешь решаться. Имени можешь не называть, раз такая тайна. Мне и так хорошо.       - Да сколько можно? - вскричал Женька, чем привлек излишнее внимание к своей скромной персоне. Не хватало еще опозориться тут из-за него. - Это что за намеки еще такие?       - Жуй-жуй, а то остынет. Прибереги энергию на потом.       И Женька сдался, проще было налечь на пасту, чем дальше продолжать спорить. Его не слышали и не хотели слышать. Так что проку распаляться? Он не собирался гробить выходной каким-то совершенно ненужным ему скандалом на публике с едва знакомым человеком. Он еще не решил, хочет ли продолжить это сомнительное знакомство или нет, а если хочет, то, что в итоге из этого выйдет? Не слишком ли ретиво Тимур начал? Или для него это еще одна ничего не значащая интрижка, о которой он забудет сразу же как только получит желаемое? И что это желаемое? К Женьке никогда так топорно не подкатывали, хотя всякое в жизни случалось, и как сейчас действовать он не находился, потому окончательно растерялся от того напора, с каким действовал парень. Кстати о парне, он поднял глаза от тарелки, которую, должно быть, гипнотизировал уже довольно длительное время, пропуская мимо ушей болтовню Тимура. Он казался чуть моложе самого Женьки, может, на пару-тройку лет, симпатичный, не отнять, одет прилично и чисто, и руки были ухоженными, с длинными тонкими пальцами, какими мог обладать художник или музыкант.       - Двадцать семь, не женат, в отношениях не состою, имею свой небольшой бизнес. Сеть магазинчиков кофе и чая по городу. Один из них в здании, в котором ты работаешь, на первом этаже. Там тебя и увидел. Это, чтобы ты не гадал. Остальное по ходу пьесы.       - Остальное? - откликнулся Женька, отпивая капучино с вкусной пенкой.       - Ну, что там положено знать, чтобы проникнуться?       - Не собираюсь я проникаться.       - Хватит и того, что я собираюсь. И отказа не приму. Хотя бы в силу того, что ты заинтересован во мне не меньше.       Женька потом часто вспоминал это нелепое знакомство. Тот вечер для него прошел как в тумане, все размыто и смазано. Они какое-то время еще сидели в кафе, потом Тимур потащил его на улицу, гулять по пустым аллеям городского парка. Он все решал сам, не давая времени возразить или чем-то ответить. И в какой-то момент Женька смирился, вполуха слушал какие-то истории и шутки, переставлял ноги, грел руки в карманах пальто, иногда улыбался совсем уж какой-то откровенной глупости, которая время от времени достигала его сознания. И так повелось, что теперь каждый вечер для Женьки начинался с приветливой улыбки Тимура и заканчивался глубоко затемно у входа в подъезд, а несколькими неделями позже и на пороге его квартиры.       И Женька не был бы собой, если бы не пребывал в сомнениях и колебаниях, когда можно переходить ту самую грань в отношениях, переводя их в горизонтальную плоскость. И вроде бы хотелось до звезд перед глазами, но он никак не мог решиться сделать этот последний шаг. А Тимур ходил довольный, все такой же наглый в разговорах и действиях, но ту самую границу тоже никак не пересекал, словно опасаясь сидящего в кустах вооруженного дозора. Вот и сегодня Женька мялся в коридоре квартиры, искоса посматривая на то, как вешает свою куртку Тимур, прежде чем уже известным маршрутом сначала заглянуть в ванную, чтобы вымыть руки, а потом на кухню. Женька плелся следом, прикусывая изнутри щеки и нервно щелкая суставами пальцев. Вот они губы, почти рядом, растягиваются в улыбке, двигаются в разговоре, который он опять пропускает мимо ушей, потом останавливаются и сжимаются в тонкую полоску.       - Да сколько можно-то, Жень?       - А? - Женька вскидывается, суетится по квадратам кухни от стола к чайнику, разливает кипяток по чашкам, достает сахар из ящика и две пачки пакетированного чая, решая, какой заварить: тот что с жасмином или фруктовый?       - Так, - встает из-за стола Тимур, забирая из рук обе пачки, - сейчас я заварю нам хорошего чая, а не этой бурды, которая им зовется.       - Что?       - Знаешь, Жень, чем больше ты думаешь, тем сильнее колеблешься. Поэтому не думай, лучше действуй.       Но Женька задумался. Возможно, Тимур прав. И надо было сразу заварить чая в заварник, а не виснуть над коробками. Тем более он не особо и любит жасмин, да и к фруктовому чаю прохладен. А вот тот, что принёс Тимур с цветками василька и еще чем-то вкусным, ему пришёлся по вкусу...       - А нет, это никогда не кончится. Ты, как маятник, который никогда не бывает в состоянии покоя.       - Ты прав, твой чай вкуснее. Как-то сразу не сообразил, - Женька развел руками, мол, вот смотри какой я недотепа.       - Да не про чай я!       Ответить Женьке не дали, хотя он было и открыл рот. Тимур оттеснил его к стене, взял в ладони лицо, которое снова пошло яркими пятнами, и нагло поцеловал, ни дав ни секунды на раздумья. И Женька неожиданно для себя расслабился, осел в крепких руках, ответил, как умел на вторжение чужого языка в свой рот, а потом и вовсе весь обвился, обтек вокруг тела Тимура, больше ни о чем не заботясь. Утром Женька проснулся первым, уткнулся носом в смятую подушку, уловил слабый аромат лимона, все еще шедший от хлопка и подумал, что надо было брать лаванду, все-таки ее он любил больше. А потом потянулся всем телом, скидывая с себя тяжелую ногу, придавившую к матрасу, и выбрался из-под одеяла.       - Куда? - тут же рыкнули, заставляя застыть на месте и даже задержать дыхание. - Рано еще, ложись обратно.       - Но я хотел...       - Нет.       - Но...       - Нет.       - Да черт!       - Потом вместе подумаем, что приготовить на завтрак. Тебе только дай волю, ты и к обеду не решишь. А теперь ложись, маятник.