Коллаген

      Брожу по Докам после полуночи и останавливаюсь, когда в голову вдруг приходит совершенно несвоевременная мысль: сколько времени займет поиск преступления в городе с восьмой по счету концентрацией паралюдей в стране?       В том смысле, что даже в Броктон-Бей преступления — не такое уж обычное дело. Конечно, убийств у нас больше, чем на девяноста процентах остальной территории страны, но все равно, у меня больше шансов попасть под машину, чем наткнуться на бандитов Империи, собравшихся идти на убийство. Вряд ли стоит рассчитывать, что, просто патрулируя, я буду сталкиваться с преступниками сколь-нибудь регулярно, даже если буду проводить большую часть своего времени в Доках. Да мне бы этого и не хотелось. Если бы, просто блуждая по улицам, вы непременно сталкивались с преступностью, этот город был бы уже обречен.       Умом я понимаю, что отсутствие подходящих возможностей применить насилие — в сущности, неплохо. Но это никак не помогает избавиться от скопившейся ярости. К этому времени я уже почти готова пойти и поискать какой-нибудь нацистский бар, чтобы уточнить, где тут ближайшая арена для подпольных боев.       Возможно, я просто выбрала неудачное время. Пятничным вечером я долго не могла выбраться, потому что не успела еще спланировать маршрут, и кроме того, трудно было выйти так, чтобы папа не заметил. Так что взамен я приготовила ужин и накормила его. Потратила полчаса на вымученный пустой разговор ни о чем вперемешку с молчаливым недоумением при виде человека, который был моим отцом. Который нес ответственность за мою спичечно-тонкую фигуру и слишком широкий рот.       Я чувствую укол вины за эти мысленные наезды на папу и пытаюсь посмотреть с другой стороны. От него я унаследовала и свой высокий рост. Может быть, и мои силы тоже, если подумать. В силах же бывает сродство внутри семьи, как у Новой Волны, например.       В ночь с субботы на воскресенье выхожу снова и снова ничего не нахожу. Хорошо для местного населения, но кошмарно с точки зрения моей неудовлетворенной потребности вонзить костяную пику и терзать до тех пор, пока…       Вдох. Выдох. Дыши. Задумчиво поправляю забрало шлема, упиваясь обостренными чувствами, которые приходят вместе с болью. Держи маску, Роза. Держи маску.       Тут я замечаю компанию подростков в одежде красных и зеленых цветов. Ныряю в ближайший переулок и вглядываюсь в их лица. Азиаты в красно-зеленом посреди ночи? В Броктон-Бей принять их за бандитов из АПП — это не профайлинг, это инстинкт самосохранения. Еще одна составляющая часть этого инстинкта — немедленно бежать прочь, но я подавляю ее, пристраиваясь чуть поодаль. Возможно, они возвращаются «с дела», совершив преступление. А может быть, просто тусуются вместе. Но может быть, всего лишь может быть, я смогу найти повод, чтобы вмешаться и сбросить напряжение.       Через несколько минут они присоединяются к другой, большей группе, стоящей перед входом в здоровенное двухэтажное здание, и в этот момент я начинаю жалеть о том, что отправилась на поиски неприятностей. Тут два или три десятка бандитов, и все они выглядят готовыми к драке. Я прячусь в переулке, усиленно желая, чтобы у меня появилась возможность перекрасить свой костяной доспех во что-то менее яркое. Смогу ли я справиться со всеми? Не исключено, но это зависит от того, сколько у них огнестрельного оружия. Я проверяла свою броню, сбрасывая на нее металлические предметы все больших размеров, но трудно сказать, как это испытание соотносится с количеством пуль, которое она сможет отразить. А что, если они окружат меня? Я смогу проткнуть их всех, конечно, но я же не собираюсь их убивать. Я хотела просто доставить их в полицию с незначительными ранениями.       Мои размышления обрываются, когда из здания выходит азиат выше шести футов ростом в металлической маске дракона. Это Лун — вероятно, самый опасный парачеловек в Броктон-Бей. Он начинает что-то говорить собравшейся толпе, но несмотря на то, что я могу его слышать вполне отчетливо, я слишком занята, оценивая свои шансы в сражении с ним, чтобы вслушиваться. Бугай-пирокинетик, становящийся тем сильнее, чем дольше он сражается. Злодей, в одиночку сражавшийся с целыми командами героев и выходивший победителем. Далеко за пределами моей весовой категории. Мне вдруг хочется, чтобы мои руки не были покрыты костяными доспехами. Тогда я могла бы утереть липкий пот со лба.       Ну что ж, ярости придется дожидаться другого дня. Я разворачиваюсь, чтобы потихонечку удалиться.       — …Детишек просто пристрелите. Не цельтесь слишком тщательно, просто стреляйте. Видите, что кто-то уже упал? Выстрелите в паршивца еще пару раз, просто на всякий случай. Мы не оставим им шансов на удачу, мы не дадим им использовать их хитрости, ясно?       Отлично, раз он так ставит вопрос, то герой может ответить лишь одно.       Я разворачиваюсь обратно и, резко ускоряясь, выхожу из переулка. Луну требуется лишь секунда, чтобы повернуться и уставиться на меня. Странно, мне не кажется, что стук кости по бетону настолько громкий. Надо проверить.       — Ты еще кто? — спрашивает он презрительно, разминая плечи и меряя меня взглядом. Я молча иду вперед. Расстояние между нами сократилось уже больше, чем наполовину, и если я подберусь поближе, то, может быть, смогу уложить его, прежде чем…       Лун делает жест рукой, и мой мир становится огнем.       Когда голая кость попадает в огонь, боль неописуема. Она сочетает худшие части сломанного ребра и руки, засунутой в духовку, только гораздо сильнее. Я кричу и падаю на колени. Господи, почему это так больно? Я сбрасываю обгоревшие пластины, еще раз коротко зашипев от боли, и выращиваю их заново. Громкие отрывистые хлопки сопровождаются более знакомой болью от крошащихся по отдельности костей, и я каждый раз вздрагиваю. Черт, огнестрел! В меня стреляют! Много раз! Краешком глаза замечаю, как приближается особенно нетерпеливый бандит с бейсбольной битой, утыканной гвоздями. Я взмахиваю рукой, одновременно выпуская из ладони костяную иглу. Красная полоса пореза появляется на его лице, парень шипит от боли, отшатываясь, и ругается на чем свет стоит.       Хлопки (выстрелы?) прекращаются, и Лун шагает ко мне, в его глазах проглядывает что-то вроде веселого удивления. Я стараюсь набраться смелости. Через это придется пройти. Держу маску. Вдох, выдох. Лун не важен, надо вырубить рядовых участников банды. Нельзя допустить, чтобы они стреляли в детей. Я встаю и шагаю ему навстречу. Когда он приближается и замахивается, чтобы разбить мне голову кулаком, подныриваю под его руку и волчком проношусь мимо него, используя свою оболочку для ускорения, растягивая одни ее части и сокращая другие. Понадобился месяц, чтобы научиться сохранять равновесие, двигаясь под воздействием моей силы, и еще дольше, чтобы это стало быстрее обычной ходьбы. Оказавшись позади дракона, делаю взмах костяным лезвием, чтобы подрезать ему жилы на ногах, и двигаюсь дальше. Лун внезапно обнаруживает, что стоять на ногах без помощи ахилловых сухожилий очень трудно. Не знаю, сколько ему понадобится времени, чтобы залечить их. Тут на меня налетает еще одна бандитка, черноволосая девушка не старше меня самой. Значит, надо обойтись с ней полегче. Бросаюсь вперед, размахиваюсь костяной дубинкой, попадаю ей по челюсти и после всех своих предосторожностей слышу очень неприятный хруст, а она падает ничком на бетон. Я принимаю решение снизить уровень силового воздействия на остальных участников банды.       В животе возникает неприятное чувство, когда я вижу, как она, пошатываясь, пытается удрать. В этом неверном свете ее можно было бы принять за мою сестру.       Остальная толпа отступает. Почему? Мой мир снова обращается огнем, и я едва сдерживаюсь от крика. Ах, да. Человек-дракон. Он остался позади, но все еще способен выбрасывать пламя. Ладно, он может подождать. Ха-ха-ха, Лун может подождать! Я подавляю боль и истерику и бросаюсь на обычных бандитов, формируя снежно-белые лезвия в обеих руках. Они бегут прочь. Очень хорошо.       Я оборачиваюсь, и тут мне в голову прилетает кулак. Глупышка, я думала, это они меня испугались. Они бежали от Луна — от дракона, который рвался убить меня. Костяная решетка шлема сминается, как передок автомобиля при аварии, а пластина позади нее прогибается, почти ломаясь. Каждая разорванная жилка доспехов болит, но я все еще жива.       Лун поднимает руки, и мой мир опять погружается в пламя. На этот раз я выбрасываю длинные шипы, надеясь попасть ими в него. Но поскальзываюсь и падаю, ощущая удар спиной о бетон. Барахтаясь, встаю на ноги и вижу, как Лун с влажным болезненным звуком вытаскивает из груди мои шипы. Он уже стал заметно выше, и кое-где я вижу, как на его коже прорастают чешуйки.       — Убью тебя, ублюдок! — ревет он, его маска отваливается и падает на землю. — Убью тебя насмерть!       Я делаю ноги обратно в переулок. Может быть, я смогу оторваться от дракона и его огня. Я издаю неясный звук — не то смешок, не то рыдание. С одной стороны, мое желание исполнилось! Наконец-то! Но с другой стороны, я схлестнулась с Луном! Еб твою мать!       Раздается шипение, и я оборачиваюсь через плечо — вовремя, чтобы заметить Луна, несущегося за мной, его огонь подсвечивает загаженный переулок. Пиздец. Слишком близко, чтобы можно было сбежать. Разворачиваюсь ему навстречу и резко выращиваю костяные подпорки у себя под ногами, превращая отступление в контратаку. Проскользнув между его распахнутыми руками, блокирую выросшим из нагрудной пластины шипом его удар коленом (которое, между прочим, размером с мою голову) и с размаху направляю копье ему в брюхо, целясь вверх, в мягкие органы. У меня преимущество в скорости, и мы оба вылетаем обратно на улицу, вцепившись друг в друга. Боль вполне переносима, особенно если соотнести ее со здоровенными кусками мяса, вырванными из Луна.       Потом второе его колено врезается мне в бок. Это очень больно. Мы расцепляемся, и я скольжу юзом по асфальту, используя костяные выросты, чтобы превратить скольжение в перекат и в конце концов подняться на ноги. Пути к отступлению пока не видно, а Лун растет все больше. Он протягивает ко мне руку, и появляется волна огня, выше моей головы, полностью закрывая мне обзор. Я распахиваю руки и создаю костяную стену, обламывая мою связь с ней, когда стена становится вдвое шире, чем размах моих рук. Перелом болит, но это лишь комариный укус по сравнению с погружением всей моей оболочки в пламя. Я отступаю в сторону и жду. Давай, заглоти приманку, ты, ящерица-переросток. Давай, давай, давай, давай, давай.       Лун проламывается через стену, осколки кости разлетаются повсюду, а он уже протягивает руки к тому месту, где я была. Вонзаю копье ему в бок, древко немного трескается, находя едва заметный дефект в его броне. Я морщусь от ощущения вырываемых ногтей в тех местах, где копье продирается сквозь краешки пластин его чешуи. Хм, он теперь почти полностью покрыт ею. Значит, скоро я вообще не смогу ранить.       Тогда я образую острия внутри него и проворачиваю их, превращая в пюре его внутренности. Он пытается взреветь, но получается лишь болезненный всхлип. Впрочем, это не мешает ему, отвесить чувствительную оплеуху, и я качусь кувырком, чувствуя лишь уколы боли в тех местах, где броня скребет об асфальт — но не ломается. Вряд ли это хотя бы десятая часть от того, что сейчас чувствует он. Может быть, теперь я смогу убежать?       К тому времени, как я встаю на ноги, Лун уже вырвал копье у себя из брюха, разбросав кишки по дороге. Хм, их тут довольно много. А он, как кажется, не слишком поврежден. То, что убило бы обычного человека, ему как об стенку горох. И это не вывело его из строя на тот срок, на который я надеялась. Теперь он стал еще выше, не меньше десяти футов. Он сгибается, два парных выступа прорываются из его спины. Что, вырастил крылья? Если так, то я, наверное, не смогу от него убежать. Когда он выпрямляется, он уже больше двенадцати футов ростом. Он смотрит на меня, его рот теперь скорее кошачий, чем человеческий, в его глазах я вижу что-то вроде ярости пополам с опаской.       С опаской?       Он бросается вперед, окружив себя ореолом бело-голубого пламени, настолько жаркого, что это чувствуется сквозь броню. Каждый его шаг вырывает кусок мостовой и наконец он прыгает, не меньше, чем на два этажа, нацеливаясь на меня. Замечательно.       Я прижимаюсь к земле и создаю колонну из кости, заостренную на конце. Лун дергается, но не может изменить направление своего прыжка, чтобы избежать ее. Он стонет, когда его собственный вес насаживает его на острие, и этот звук смягчает момент ослепляющей боли, когда под весом дракона мой кол разбивается вдребезги.       Я откатываюсь прежде, чем он успел бы сокрушить меня, и вскарабкиваюсь на ноги, пытаясь сориентироваться. Потом я улучаю секунду, чтобы взглянуть на Луна. Он стоит, такой же высокий теперь, как здания вокруг, его рот превратился в четыре отдельные челюсти, и каждый дюйм его кожи покрыт металлической чешуей. Он оглушительно взрыкивает, заставляя звенеть немногие оставшиеся неразбитыми окна, — серебряный джагернаут, освещенный всполохами огня и последним уцелевшим фонарем.       Я смеюсь над ним — таким дрожащим, переливчатым смехом, который бывает у безумцев. Кажется, бежать уже слишком поздно. Наверное, я умру. Но черт меня возьми, это веселей, чем уроки по Современной Политике.       Тут что-то очень быстрое, серебристо-голубое, врезается сзади в коленки Луна, и он пошатывается. Это удачный момент. Я бросаюсь вперед, выбрасывая и растворяя костяные подпорки, чтобы приобрести нужную скорость и высоту полета, достаточные, чтобы дубинка размером с мусорный ящик выбила зубы из его завывающего рта. Раздается грохот, гораздо громче, чем выстрелы его бандитов, и Лун оседает на колени. Что-то вроде звука молотка, бьющего по мешку с монетами, только намного громче, раздается у него за спиной, и я улетаю прочь, используя мои кости, чтобы взмыть в воздух и направить мое падение.       Странно. Кажется, я не тренировалась в этом.       Когда я, кувыркнувшись, приземляюсь на ноги, то вижу чувака в серебряно-голубой силовой броне, размахивающего алебардой с сияющим лезвием, которая оставляет обгоревшие борозды там, где касается металлической чешуи. Еще один бросает молнии, вспыхивающие в промежутках между мигающим светом лезвия. Время от времени Лун вздрагивает под действием невидимой силы, и следом раздаются хлопки выстрелов. Я вижу, как сияющий человек раз за разом ударяет в красного, потом красный размывается в воздухе, и снова раздается звук молотка по мешку монет. Грудь Луна проминается, а человек в красном костюме возвращается к сияющей фигуре.       Протекторат… Я чувствую слабую надежду. Потом отбрасываю ее. Надо вернуться в битву. Сбежать сейчас было бы совершенно не по-геройски.       Бросаюсь вперед, вытягивая и сокращая элементы костяной брони, чтобы удлинить шаги и ускорить их, добавляя выросты наподобие протезов для спринтеров. Ревет молния, и дорожка почерневших чешуек отваливается от Луна. Я подпрыгиваю, замирая на долю секунды в воздухе, и вонзаю костяное копье ему в грудь, сразу же выращивая шипы в пробитой ране, ищущие, что бы им разрезать. В ответ я получаю оплеуху лапой, которая, пожалуй, побольше иных мотоциклов, но умудряюсь не превратиться в блин на мостовой благодаря расчетливому использованию длинных и гибких костяных колонн, которые принимают на себя удар, а потом ломаются. Снова приходит боль. Оказавшись обратно на земле, я на секунду останавливаюсь, чтобы переждать ее.       — Ты еще кто?       Я разворачиваюсь, резко выращивая пару костяных игл из запястий. Красный костюм в обтяжку, со стремительными черными полосками, сходящимися в большое «С» на груди. Скорость, наш местный спидстер. Я справляюсь с собой и воздерживаюсь от чрезмерного применения силы.       Он поднимает руки в мирном жесте:       — Спокойно, мы на одной стороне… если твоя разборка с Луном чего-то стоит. Хочешь работать вместе?       Я собираюсь кивнуть и открываю рот, когда на заднем плане раздается ужасный рев. Он опускает руки и кричит:       — Беги! — и исчезает в быстром всполохе красного цвета.       Последовав его совету, отскакиваю влево, как раз вовремя, чтобы поджариться, вместо того, чтобы быть размазанной ударом Луна. Еще больше боли. Сбрасываю броню, отталкиваюсь от земли, бегу. Я не могу с ним справиться сама, а местную команду героев он не раз обращал в бегство. Может быть, отступить сейчас — это будет как раз по-геройски?       Я бегу, уворачиваясь от потоков огня и от его рушашихся сверху ступней, каждая из которых могла бы раздавить машину. Улучив мгновение между приступами паники, я замечаю, что наши городские герои не теряют времени даром. Оружейник — весь такой, кружащиеся лезвия и безупречная точность. Наручник — красный сполох, время от времени врезающийся в Луна с силой, которую дает ему Батарея. Непрерывные удары — работа Безупречного сверху и Мисс Милиции, кто ее знает, откуда, — сотрясают его. При содействии Протектората моей скорости оказывается достаточно, чтобы остаться в живых. Проносится красный всполох, и что-то приклеивается к моему шлему. Не вижу, что это, но раздается пиликание, и вдруг кто-то говорит:       — Неизвестный парачеловек, вы согласны помочь в сражении с Луном? — спрашивает хриплый голос из, кажется, из рации; он похож на голоса тех рабочих, которых папа приводил домой, когда дела шли совсем плохо.       У меня не хватает дыхания, могу только кивнуть, надеясь, что это как-то дойдет до моего собеседника. Может быть, в эту штуку встроена функция, чтобы отслеживать движения? Все-таки бежать, когда на кону твоя жизнь, очень тяжело.       Я заворачиваю за угол, выращивая крюк, чтобы зацепиться за фонарный столб, стараясь сохранить как можно больше из той скорости, что у меня есть. Оборачиваясь, вижу, что Лун пытается преследовать меня, пытается — ключевое слово здесь. Он слишком тяжел и спотыкается, позволяя красному сполоху догнать себя. Это не Скорость, судя по звуку молотка по мешку монет, раздающемуся, когда колени Луна разлетаются вдребезги. Наручник отступает, а Лун начинает подниматься на ноги, мышцы уже нарастают обратно на его кости… Кости.       Я протягиваю свою силу и… тяну. Его коленные чашечки подчиняются моей воле, выворачиваясь и превращаясь в бутоны роз — там, где им совсем не место. Лун ревет от боли, и я чувствую, как что-то сопротивляется моей силе, стараясь вернуть его кости на место. Я напрягаюсь изо всех сил и ломаю его кости вдоль выросших отростков перед тем, как завернуть за новый поворот, пытаясь сбежать…       Ха! А ведь не было никакой боли, когда я сломала чужие кости. Надо запомнить. Я продолжаю бежать.       Красный всполох с черными полосками образуется рядом и говорит:       — Какиеты окостенения?       Я киваю. Вдох. Выдох. Продолжаю бежать.       — Какие у тебя ограничения? — настаивает он искаженным и необычным голосом.       Я пожимаю плечами, поднимая указательный палец.       — Сначала ты… — окончание фразы обрывается, когда над нами обоими простирается тень, и мы разбегаемся, прежде чем крылатый — теперь уже крылатый — дракон обрушивается на то место, где мы только что стояли.       Невнятный рев сотрясает меня до костей, и новая волна пламени прокатывается по мне. Это мучительно. Я падаю на колени и смотрю вверх. И выше. И еще выше. Лун возвышается не меньше, чем на два десятка футов, его нечеловеческая фигура окружена пламенем.       Я замираю, понимая, что пришла моя смерть. Сейчас я стану статистикой. Еще один независимый герой, погибший на улице, и меня используют, чтобы убедить детишек записываться в Кадеты.       Вдруг еще раз раздается удар кувалды по мешку с монетками, и нога Луна разлетается посередине бедра. Он ревет, опрокидываясь, и машинально подставляет руку, чтобы удержать равновесие, в глазах его застыло удивленное выражение. В глазах.       Я устремляюсь вверх, нацеливаясь на его лицо. Волна огня прожаривает мою броню почти до кожи. Почти. Одна игла в ноздрю, другая в глаз. Пронзить и разветвиться. Когда встречается сопротивление, нарастить массу и пробиться. Примерно как продавливать сложный перелом сквозь чизбургер. Я кричу от боли. Одна игла находит дорожку, и я иду по ней. Лун начинает дергаться. Это его мозг. Я делаю больше шипов и начинаю орудовать ими, стараясь найти что-то важное. Хоть что-нибудь важное.       Должен же быть у него какой-то предел?       Когти раздирают мою спинную броню. Я бросаю всякую заботу об изяществе и просто засовываю как можно больше кости в его мозг. Что-то острое и горячее и блядь его когти у меня в позвоночнике, и отчего я не чувствую ног?       Потом хватка когтей куда-то пропадает, и огонь стихает. Слышу, как кто-то начинает говорить, и теряю сознание.