Ебитесь потише

— Ко мне сегодня Алена придет, потусишь в своей комнате? — Заебал. Конечно. Сбрасываю вызов и, отталкивая подвернувшегося под ноги первокурсника, иду в курилку. Второй год на съемной хате, которую ненавижу. В такие моменты я открываю Авито и пролистываю объявления о комнатах, сдающихся в аренду, но никогда по ним не звоню. Потому что в какой-то квартире нет стиральной машинки, в какой-то кровати, но по большей части потому, что ни в одной из этих квартир нет Арсения. *когда-то* Боль пришла не сразу. Голубые глаза, растянутая майка и потирающая шею рука. Он извинялся и говорил, что забыл о том, что комнату придут смотреть сегодня. Я вслушивался в его голос, смотрел, как он шаркает затертыми икеевскими тапками по линолеуму, открывает двери, показывая мне ванную, туалет, кухню. Ему было достаточно, что новый жилец не будет веганом и будет платить вовремя. Я въехал в тот же вечер. Ночью была проверка на вшивость, когда он постучался, вошел, держа в руках бутылку коньяка. Проверка была пройдена, когда к двум часам ночи мы сидели на кухне, курили и всё что я мог, это смотреть, как его бледная кожа сливается с табачным дымом. Он взобрался на стул и со стаканом в руке начал читать наизусть Маяковского. Я смеялся, пока Попов не выронил стакан. Потом он сел, упал лицом в сложенные руки и смотрел, как я выметаю осколки. Бурчал о том, что с этим стихом поступил на актерское. Елозя тряпкой по полу мне хотелось понять только одно: почему для этого несносного дурака, самовлюбленного и неискреннего, во мне не нашлось и капли осуждения. Прощение, как для самого близкого друга, и восхищение, как для девушки, которую любишь с восьмого класса. На следующий день мы завтракали пивом и я был рад, что он был мною доволен. Первый шаг — стать хорошим соседом. И дальше первого шага за два курса мне уйти не удалось. Та осень была дождливая. От остановки мне пришлось бежать под ливнем, наступая в лужи из-за темноты, поэтому я развешивал вещи на сушилке, когда открылась дверь и Арсений вошёл не один. Ее звали Алена. У нее был маленький рост, высокие каблуки, а в руках трясущийся котенок. Она опустила его на пол и тот, отряхивая мокрую шерсть, боязливо двигался к кухне. Девушка наклонилась, подзывая к себе зверька, когда Арс подошел сзади и засунул руку в задний карман ее джинс. Алена делала вид, что ничего не происходит, сделала попытку отцепить от себя чужую руку, но в итоге выпрямилась, виновато мне улыбнулась и попросила чем-то покормить котика. Попов сверкнул улыбкой, подмигнул мне и утянул ее к себе. Как благородно было оставить мне что-то, что поможет отвлечься от звуков бьющейся о стену кровати, стонов и впечатывающихся в дверь тел. Котенок исцарапал мне руки, пока я его купал. Спать этой ночью никто из находившихся в квартире не собирался. Я закрылся на кухне, открыл виски и не стал прогонять животное со стола. Часы на микроволновке показывали 00:01. Уже минута, как мне исполнилось 19. Звуки в соседней комнате не утихали. Дую на пламя зажигалки, загадывая про себя, чтобы это прекратилось. Просыпаюсь от того, что кто-то гладит меня по спине. Не Его рука. Поднимаю голову и оглядываюсь, обнаруживая себя уснувшим на кухне. Котенок забрался в капюшон на моей спине и спал там, пока я не выпрямился, тревожа его покой. Она берет его на руки и улыбается мне. Одета в Его футболку. — Спасибо, что присмотрел. Я заберу его. Ты же не против? Можно долго думать, о ком шла речь в этом вопросе. Два смысла в нем видел только я. И всё это неважно, потому что никакого варианта, кроме согласия, я не имел права озвучить. О ком бы она не спросила. Алёна ушла, а я столкнулся с Арсом, когда проходил мимо его двери. Он выходил потягиваясь и довольно улыбался. Я хотел спать и не видеть его счастливыми. — Не выспался? — Ебитесь потише, — хлопаю дверью, но не слишком громко. Не как маленькая истеричка, а ближе к взрослому человеку, недовольному потревоженным покоем. Ебитесь громче, только думай про меня. Красный свитер спадал с плеча, саднил шею и закрывал кисти рук. Он ненавидел, когда я его надеваю. — Что за тряпку нацепил опять, детдомовец. Говорил, что в нём я смешной, нелепый, дурацкий, и что он колется. Однажды схватил меня за шею, провел пальцами по растертой ключице и сказал «пиздец». Это, собственно, и было причиной, по которой из этого свитера я не вылезал. Растянутый, в катышках, совсем не презентабельный, он хранил в себе его прикосновение. Меня нельзя назвать сумасшедшим, пока я не озвучу это вслух. Да? К звукам привыкнуть не получалось, как и к завтраку втроём, но это стало казаться вполне приемлемым, когда теперь я стал их иногда видеть. И это не было редкостью. Хотите примеры? Ладно. Открываю дверь в квартиру и вижу сцену на кухне: Попов подхватывает под бедра девушку, прибивая ее к стене, одновременно целуя. Надеюсь, ей было больно. Она обворачивает вокруг его талии свои ноги, позволяя грубо себя лапать. Ее глаза открываются на секунду и Алена смотрит на меня. Я не успел стереть с лица скорбь и, пойманный с поличным, ухожу в свою комнату. Мне надо в душ, но дверь в ванну закрыта. Шум воды и непрекращающийся скулеж о том, что ей больно. Окажись я на ее месте, то не издал бы ни звука. А потом я подбирал с кафеля все банки, что они сбили с полок. *сейчас* После полудня я вышел в коридор и услышал крик Алены из комнаты, предназначенный почему-то мне. — Антон! Вхожу и вижу, что девушка, укрытая одеялом, лежит на кровати. Кисти рук привязаны к железным прутьям изголовья ее шарфом LV. Внутри меня звучит горькая усмешка. — Ему староста позвонила, он убежал. Сказал ждать. Идиот. Помоги, умоляю, руки затекли. Освобождаю побелевшие ладони, выслушивая миллион упреков в Его сторону. Я знаю. Ты лучше хотела — Так бросила бы его. Тебя же весь подъезд шлюхой считает. Она придерживает плед, растирает запястья и делает взгляд совсем уж печальным. Попахивает драмой, в которую меня собираются прямо сейчас втянуть. Расскажи, как тебе грустно от того, что из тебя за этот год душу вытрахали. Скажи что-то, чего я не знаю. Устроим соревнование "кому из нас больнее". — Он всегда так извиняется, — поджимает губы. Можешь не плакать, сучка, жалость в этой квартире не обитает. И вспомнились мне те пару раз, когда я приходил немного пьяный, немного раненный, в общем, уязвимый. Наматывал сопли на кулак, пока ты давилась его членом. Я слышал всё, всю тебя — ты для меня неинтересная, затертая камасутра из читай-города. — Я его всегда прошу быть аккуратнее, но он, — останавливается, чтобы шмыгнуть носом, — он как животное. Антон, у меня синяки везде. Понимаешь? Везде. Но я не могу злиться. Он совсем другой, когда мы не в постели. Мне никогда столько цветов не дарили. И он всегда меня успокаивает. И преподу, который ко мне приставал на зачете, ебало набил. Он хороший, — она размазывает по щекам стекающую со слезами тушь, — мне просто тяжело. Она жалуется, а меня съедает черная зависть. Я хочу ее обнять, чтобы она не поднялась от асфиксии с этой кровати больше. — У вас, кстати, замок в ванную сломан, — уже успокоилась и пытается стереть косметику под глазами пальцами, — теперь. Я мылась, он ломиться начал. Выхожу, стреляю себе в голову и вздыхаю, потому что сложенные в пистолет пальцы не выпускают пуль. Алена выходит ко мне в его футболке, заставляя делить с собой балкон. Не спрашивая берет из пачки сигарету и подкуривает. Запрыгивает на подоконник и упирает ступни в перила балкона. — Он мне тройничок предлагал, — не слышу ничего удивительного и достойного внимания, — и что меня удивило, Антон. Мужики обычно зовут девушек. А он предлагал позвать тебя. Она будто упрекала меня, будто спрашивала «ты его об этом попросил, ублюдок?». Спиной чувствую этот презирающий взгляд и слышу, как шумно она выдыхает в мою сторону дым. — Окстись, Милюкова, вы вдвоем в моей постели — звучит, как ночной кошмар. Сажусь с ней рядом и она уже не выглядит так враждебно, скорее, чувствует себя глупо. Смотрит на синяк, украшающий ее запястье. — Как там сигареты об кожу тушат? Селфхарм идет в пизду, когда вы вместе. Что он делает с тобой, раз ты перестала считать свое тело чем-то ценным и важным? Ты, помнится, даже татуировку не хотела. Год понадобился, чтобы вытрахать из тебя самоуважение. Выхватываю у нее сигарету, набираю на язык побольше слюны и аккуратно об него тушу окурок. Алёна тепло улыбается мне. Мы не друзья, Алён. Ни в одной из вселенных. — После сотого раза в месяц уже не так уж больно? Удивляется этому плевку в ее сторону, будто не поняла всё еще давно. Все вы на этом актерском одинаковые. Ухожу с балкона, сталкиваясь с ним в коридоре. Здоровается. — Тройничок, Арс? — ныряю ногами в кроссовки, хватая с вешалки ключи. — Ты шутник или трус? Он застывает, хмурясь, а я уже захлопываю дверь за собой. И я опять ему улыбался. Всегда. Его самый, сука, преданный пёс. Мне надо съехать из этого содома срочно. Посреди учебного года, в не сезон, за двойную плату. Заебало быть Маяковским, который скулит под запертой дверью. Только в этой автобиографии Владимир желал не Лиличку. Вызваниваю Позова. Тот с радостью оставляет работу над рефератом по истории и мчится ко мне в студбар. Я закидываюсь пивом на всю степуху и не рассказываю ему ничего. Только улыбаюсь и прошу его говорить, говорить, говорить. Внемлю всем его историям, игнорирую обеспокоенный взгляд. Зря, Дим. Я сегодня очень счастлив. Жил там до второго курса ради этого дня. Терпел и слышал, как эту дрянь трахают 365 дней, чтобы услышать сегодня на балконе это. Рад и обессилен. Счастлив и пуст. Мне надо бежать оттуда, Дим. Я совсем поехавший стал. Плетусь домой, глядя в ночное небо, уродливое, темно-синее, беззвездное. Наконец-то готов оставить всё. Иначе никак. Случайно хлопаю входной дверью, путаюсь в шнурках, пытаясь их развязать. Натягиваю уползающий свитер обратно на плечо. Не сразу замечаю, что у моего пьяного барахтанья на пороге был зритель. — С Димой пил? — поднимаю глаза и вижу его. Ему очень идет эта рубашка. Киваю, наконец заканчивая разуваться и, неловко встав, прохожу к себе в комнату. — Тебе бы не понравилось, Тош. Его улыбка всегда выглядела так злобно? Упирается плечом о стену и смотрит на меня, пока я застыл, положив руку на дверную ручку. Думает, что мне было бы больно? Я бы поблагодарил за заботу, если бы не загибался от боли каждый раз, когда подбирал на кухне за вами битую посуду, не видел поцелуев и не слышал эту блядь под тобой. Вот это мне могло не понравиться, Арс. Это. Вслух я ничего из подуманного не произношу, потому что пиво сделало меня мягким, ленивым и сонным. Я только тепло ему улыбаюсь той благодарной улыбкой, которую ему хотелось бы видеть, и захожу к себе. Всё, что я успел, это включить свет. Дверь распахивается, ударяясь ручкой в стену, а на моих бедрах оказываются чужие наглые руки. Я мог когда-то только видеть эти грубые касания. Уже прижат к стене, ударившись спиной, беспомощный в его руках. — Опять эта тряпка. Его пальцы больно сжимаются на моих бедрах, а на шею ложатся губы. Он кусает меня, а я думаю только о том, что последний раз засосы мне ставили три года назад. Один вредный ревнивый школьник. Прости, Арс, если я не с тобой. Он раздраженно пыхтит, потому что свитер колет и его тоже. Руки уже под ним и стискивают ребра. Успокойся. Ты не сможешь мне сделать настолько больно, чтобы я отступил. Прости, но тут я не проиграю. Джинсы без ремня легко падают вниз, как и твои шорты. Моих губ касаются пальцы, настойчиво просящиеся внутрь. Пропускаю их, облизывая. Спасибо за заботу, Арс. Убираешь руку, разворачиваешь меня к стене лицом и эти пальцы во мне снова. Больно, конечно больно. Ты не стараешься, ты наказываешь меня. Тянешь за волосы вниз, разворачивая опять. Я на коленях, давлюсь, задыхаюсь, но не отстраняюсь. — Давай, смочи его, тебе же лучше будет, — он отстраняется, я вытираю стекающую с подбородка слюну, но улыбаюсь. Это делает его таким злым. Опять за волосы, но уже тянет наверх. Подхватывает меня, усложняя себе задачу, и долго пытается вставить из-за того, что недостаточно меня подготовил. Как только получилось, вбивается каждый раз до основания, ударяя меня головой об полку. Я не жалуюсь, молчу. Из глаз пару раз выкатились слёзы, но я продолжал улыбаться, пока он дышал и рычал в мою шею. Все силы отдаю на то, чтобы не заскулить от боли и начинаю подаваться бедрами к нему навстречу, после чего встречаю взгляд голубых глаз. Так близко теперь. Недоумевает, злится. Наверное, весь в моей крови. И это не так больно, Арс. У тебя не получится больнее, чем до этого. Никогда. Ни сейчас со мной, ни потом с Алёной. Толкается в меня, прижимается лбом к моему, произнося слово с каждым толчком: — Слишком. Много. Света. Как пафосно, как по-актерски. Понимаю, что это про мои глаза. Ты не хочешь меня, верно? Тебе бы только свет погасить и очередному человеку доказать, что ты хуже, чем им кажется. Я знаю, что ему никто не улыбался в такие моменты. И я готов подарить ему это. Что-то особенное, от чего трахать Алёну уже будет не так хорошо. Смотри в мои глаза. Смаргиваю слёзы, но улыбаюсь. Увидь в них любовь, пожалуйста. Я молчу. Я принимаю тебя таким. Не осуждаю за это и не делаю одолжение. Это то, чего мне правда хочется. Ты не один. Он выглядит немного растерянно. Я перестаю сжимать его плечи и кладу ладони на его скулы. Хочу узнать его губы. Прижимаюсь, провожу по каждой языком. Пытается углубить поцелуй, кусает, но я остаюсь нежным, изучая. Бери нежность — это всё, что у меня для тебя есть. Она тебе ее не подарит. Ты из нее весь дух выбил, она пустая вещь. Дергаешься, сдержанно стонешь и внутри становится еще теплее. Выходишь из меня, отстраняешься, а мне становится еще больнее. Слишком. В глазах плывут темные пятна, ноги подкашиваются, и я, кажется, слышу грохот от собственного тела, рухнувшего на пол. Открываю глаза уже на кровати, потому что он хлопает меня по щекам. Я уворачиваюсь на сколько хватает сил. Арс упирается коленями в пол, смотрит взволнованно и виновато. Зачем-то. Только не извиняйся. — У тебя кровь. — Мне не больно. Физически, разумеется, было. Но плакать больше не хотелось, как и находиться с ним рядом. Ему кажется, что он не умеет волновать людей по-другому. Что трепета в чужих глазах по-другому не дождаться. Глупый до противного. — Хватит, блять, улыбаться, — повышает на меня голос, пытаясь не заплакать. На мою слабую полуулыбку, Боже. — Прости, — говорю я и он ложится рядом, целуя меня в лоб. — Можно снять? — спрашивает, глядя на мой свитер. Киваю, на что он тут же цепляется за его края, стягивая с меня свободную вещь. Ни в нём, ни в свитере я больше не нуждался. Поз помог перевезти мои вещи на следующий день, пока Арсений был на учебе. В квартиру пришла Алёна и я первый раз был ей рад, потому что кому-то надо было закрыть за мной дверь. — Ключи я на вешалке оставил. Смотрит на меня совсем хмуро и закрывает дверь за мной молча. Сегодня будет первый раз, когда он тебя не захочет.