***
В комнате горели свечи, и царил беспорядок: куча всякого барахла, добытого в головокружительных приключениях. И оружие, и шмотки, и горстка побрякушек, и человеческий череп... Иман поморщилась, потом нагнулась и подняла черепушку, разглядывая её. На лбу было выгравировано «Йорик». Бедняга. Она не хотела думать о том, что приключилось с Йориком такого, что его голова стала безделушкой в бездонном дорожном мешке Довакина. Что-то зазвенело. На пышные груди редгарки легли руки с юркими пальчиками. Они сразу же забрались в вырез и стали поглаживать упругую тёмную кожу. - Йорик замечательный парень: слушает уж очень хорошо и не встревает посередине фразы. Редгарка выдохнула и сжала череп ещё крепче: пальчики нордки забрались под тонкое простое бельё и почти одновременно обхватили соски. Оттянули, поочерёдно подёргали. Иман сжала зубы и зажмурилась. - И… как часто ты с ним разговариваешь, Джина? - Часто, Иман, очень часто… - нордка томно обхватила губами мочку уха редгардской отступницы, помяла. Одна бледная рука отпустила грудь и огладила крепкий плоский живот; другая переместилась на тёмную шею, пальцы ласково схватили за горло и заставили редгарку поднять к потолку голову. Иман не сопротивлялась: она должна ей по гроб жизни – это раз, два – ей самой нравится. Так с ней никто не обращался: ни служанки из её богатого дома, ни блудницы, ни мужчины. Даже нежный учитель музыки с тонкими жилистыми пальцами не был способен на подобную страсть, на которую способна Драконорождённая: неспешную, отчасти меланхоличную, от которой тлеешь, как мясо на углях, а потом – вспыхиваешь и горишь, трясёшься в экстазе и сладко стонешь на всю таверну. - А ещё я с ним не только разговариваю. – Джина тянула гласные и наглаживала живот и горло редгарки. – Он смотрит, когда я тискаю себя и развлекаюсь с другими. И ему нравится. Джина поцеловала тёмные губы, проникла языком Иман в рот и огладила ровный ряд зубов. Её узкие бёдра потёрлись о ягодицы редгарки. Иман не стояла столбом: оглаживала своим языком язык любовницы, сквозь ткань поглаживала её руку, покоящуюся на животе. Йорик смотрел на них пустыми глазницами. В неровном свете могло показаться, что он похабно улыбается, наслаждаясь прелестным видом. - О, он умер прекрасной смертью, Иман. Этот нескладный сын имперского конюха подглядывал за мной, пока я развлекалась у реки со своим конём. Смотрел, как я намывала его, как тёрлась об него и игралась с его крепким огромным членом. Я не знаю, хотел ли он сам оттрахать меня или побывать под моим конём. Но он умер, улыбаясь. Нордка заливисто захохотала и резко схватила Иман за промежность в трусиках. Редгарка вздохнула и потёрлась ягодицами о её бёдра. Сумасшедшая. Эта нордка с драконьей кровью в жилах – сумасшедшая, спятившая, поехавшая на сексе сучка. Ей неважно, с кем спать: женщины, мужчины, помоложе, постарше, животные, мертвецы, чудовища, удовлетворить себя разнообразными предметами – всё ради новых ощущений. Наверное, она спасла её, Иман, от преследователей из Хаммерфела, затрахав их до смерти. Но ей это нравится. У Джины никогда не кончатся идеи, не кончится энергия. И она будет приходить только к ней, потому что Иман не осудит и поймёт, поддержит и разделит. - А как он умер? – С придыханием спрашивает редгарка, обхватив губами шаловливые бледные пальцы. - Сама знаешь: обожаю делать всё в одежде (даже если эта пара чулок): купаться и трахаться – в особенности. Я была в рубашке по колено, а на бедре – кинжал. Мальчишка неловко оступился, и я по привычке метнула ему ножичек между глаз. Я не хотела, честно. Но этот бедняга мне понравился, и я решила забрать его с собой. Вот теперь ходим вместе. Джина резко вытащила руку из-под одежды, совершив быстрый путь от живота и грудей, и выхватила черепушку из руки Иман. Пододвинула поближе к себе и поцеловала в лоб, почти по-матерински. - Цёмкни его, ты ему нравишься. Иман хочет расхохотаться. Она отрывается от пальцев и тоже целует Йорика в белый лоб. Между ног горячо и жарко. Иман уже не терпится. Она готова облизать убогий череп – игрушку этой прекрасной в своей болезненной эксцентричности женщины, чтобы оказаться с ней уже в постели. - Джина, хватит оттягивать яйца каджиту… - О, конечно, дорогая. Она отрывается от Иман. Ставит Йорика на комод и садится на кровать. Редгарка обернулась и облизала губы: из одежды на Джине были только дорогие Алинорские чулки и украшения: заколки в рыжих косах, браслеты, огромное сапфировое колье на всю шею, а на сосках – пирсинг из изумрудов. Ещё одна слабость Джины – побрякушки, чем дороже и больше – тем лучше. - Ну, давай, моя хорошая. Долго мне ждать? Иман моргнула и чертыхнулась. Хороша, нордская нимфоманка, до одури хороша. Простое замусоленное платье с вырезом соскользнула на пол, лифчик последовал за ним. Огромные тёмные груди колыхнулись. Джина прикусила губу и коснулась изумруда на пирсинге, потом сжала пухлую грудь. Иман поняла. Она стала тискать груди: сжимала их поочерёдно, одновременно, быстро-быстро трясла, сжимала соски, оттягивала, крутила. Потом отпустила одну грудь – она опустилась, весело подпрыгнув, - и схватилась за другую обеими руками, оттянула, наклонила голову и обхватила затвердевший крупный чёрный сосок губами. Обсасывала, кусала, щекотала кончиком язычка. И украдкой поглядывала на Довакина. Её вторая рука томно поглаживала взбухшее лоно с рыжим лёгким пушком, к клитору пальцами Джина не прикасалась. Отпустив грудь, редгарка принялась оглаживать себя и вилять бёдрами, как танцовщица в дорогом борделе: томно, вызывающе. От этого не может не снести башню. Её руки то и дело опускали трусики всё ниже и ниже, но они оставались на бёдрах. Иман ждала, что Джина взвоет, попросит её оставить эти игры и забраться к ней в койку. Но Джина сидела и ждала. Она может ждать долго, наслаждаться одним только зрелищем, ведь знает: первой не выдержит точно не она. Так и случилось. Иман подошла сама, сняла с себя трусики и села рядом с нордкой. Та рассмеялась: - Какая нетерпеливая. Они поцеловались, играя языками. Джина возвысилась над редгардкой, огладила ладонью чужие клитор и половые губы, раздвинула ноги и уселась промежностью на промежность любовницы. - Даже так… - Иман облизнула губы и сделала толчок навстречу подруге. Обе простонали, потом задвигались. Сначала неспешно, наглаживая друг друга, хватаясь за руки и сплетая пальцы. Стонали по очереди, хихикали. Этого было мало, и бёдра – белые и тёмные – задвигались быстрее. Стоны стали срываться с уст чаще. Груди колыхались и блестели от пота, налившись кровью. Иман сжала одной рукой подушку и выгнулась дугой, от чего красные от крови скользящие промежности плотнее прижались друг к другу. Звенели побрякушки на блестящем теле Джины. Йорик смотрел на них пустыми глазницами. Ему бы при жизни понравилось такое: две разноцветные красотки – тёмненькая и рыженькая – с красивыми большими грудями, скачущими при каждом толчке, резво трутся друг об друга бёдрами, стонут, почти визжат и зовут друг друга по имени, не стесняясь никого. Редгарка схватилась за пирсинг подруги и оттянула бледно-розовую грудь на себя. Нордка завыла, как кошка. - Давай… Давай! Сильнее! Сильнее! Иман задёргала груди вверх-ввниз. Йорик, сын конюха, мог видеть такое только во сне и жалобно дрочить на свои фантазии. Нелепая смерть открыла для него новые горизонты, ласкающие взгляд пустых глазниц. - Джина, не смей останавливаться! Не смей, слышишь?! Драконорождённая несколько приостановила темп, от чего Иман стала двигаться ещё резче и стремительнее. Северянка засмеялась: серебряный голосок смешался с грудным стоном. Засмеялась, но всё-таки уважила любовницу: задвигалась быстро-быстро вверх-вниз, как на члене. Браслеты зазвенели ещё громче. Женщины взвизгнули и замерли, мелко дрожа. Комнату наполнило тяжёлое дыхание.***
В комнате догорали свечи. Любовницы развлекали друг друга ласковыми касаниями и ленивыми поцелуями. Йорик смотрел на них пустыми глазницами, в неровном свете пламени казалось, что он улыбается. - Он меня пугается, Джина. - Йорик что ли? – Нордка покосилась в сторону черепушки, покоящейся на комоде и ухмыльнулась. – Расслабься, ещё привыкнешь. Он хороший парень. Иман фыркнула под нос и поцеловала молочно-белое плечо. - Слушай, Джина. - М? - А чего ты там с конём вытворяла? - О-о-о-о, это бесполезно рассказывать! Лучше один раз попробовать, чтобы понять. Нордка резко поднялась. - Слушай, Иман! У меня к тебе предложение. Тебя давно не преследуют, так? Значит, тебя здесь ничего не держит. Бросай эту нудную рутину и айда со мной! Только представь: ты, я, Йорик, мой шикарный конь и приключения в разных интересных местах! Будем вместе седлать драконов, грабить разбойников и древние руины, гулять в тавернах и дразнить мамонтов и стражников всего Скайрима! И пробовать много разных забав… Она наклонилась к редгардке и заглянула ей в глаза. Иман томно прикусила чувственную нижнюю губу, прищурено посмотрела сначала в глаза Джине, потом на изумруд в пирсинге. Сцапала его пальцем и сжала сосок. Драконорождённая охнула и легонько прогнулась в спине. - Забавы, говоришь… - Редгарка повалила рыжую нордку на спину. – И драконы… А что насчёт забав с драконами? - Всенепременно. И Йорику понравится. Иман насмешливо фыркнула, отвернулась назад назад, схватила с комода Йорика, кое-как до него дотянувшись, и поднесла к лицу любовницы. Обе поцеловали его. При жизни Йорику это определённо бы понравилось.