«Лучше бы я этого не делал» «Лучше бы я этого не говорил» «О, если бы можно было повернуть время вспять»
Чжунэ тупо пялился на стакан с виски. Янтарная бездна пялилась на него в ответ, готовая поглотить его сознание целиком – и как всегда, Чжунэ был готов ей полностью сдаться. Особенно сегодня. Прошёл уже день с того момента, как он случайно устроил скандал, ответив одному из своих фанатов слишком беспечно, слишком дружелюбно, и всё это время их менеджер Чжэхо не отходил от него ни на шаг. Интересно, почему? Чтобы защитить Чжунэ от тяжёлых последствий? От остальных мемберов? От себя самого? Или чтобы следить за ним цепким взглядом, чтобы он не натворил еще что-нибудь идиотское? Вполне вероятно, учитывая то, как Чжунэ любил красиво уничтожить свою собственную репутацию и репутацию своей группы на глазах у всей Кореи. О, он это просто обожал. Впрочем, сейчас Чжунэ удалось упросить Чжэхо оставить его одного в комнате наедине со своими мыслями. Чжунэ необходимо было разобраться с творящейся в голове кашей и утопить немилосердно ядовитый шепот сознания в добром количестве горько-сладкого алкоголя. Но пока что мысли в его голове только затягивали его дальше в тёмную пучину, он чувствовал себя жалким, разодранным на части и бесконечно запутавшимся. Чжунэ никогда, ни разу не терял уверенности в себе, но в этот день всё, что он пытался сказать или сделать, удавалось с трудом, нерешительно; он сдерживал себя при любой попытке заговорить, поэтому вообще перестал даже пытаться. Как будто бы боялся, как будто были свежи еще воспоминания о том, сколько проблем его язык без костей принес iKON за все эти года, когда они были представлены широкой общественности. К сожалению, слишком, слишком много. А он не хотел создавать ни одну из этих проблем.//
Второй стакан виски принёс с собой ни с чем не сравнимый аромат гипоалергенного одеколона Ханбина. Наверное, это значило то, что их лидер вернулся домой, по своему обыкновению заглянув по пути в комнату к Бобби, чтобы поделиться очередными продюссерскими размышлениями. Как будто бы и не произошло ничего из ряда вон выходящего, как будто бы ничего не могло прервать привычный распорядок дня Ким Ханбина. Конечно же нет. Тот бы не позволил ничему даже слегка изменить его принципы и планы. Ханбин слишком сильный и чересчур упрямый для этого. Никакой катастрофе не расшатать его мир. Только слабые и жалкие люди вроде Чжунэ запирают себя в собственных комнатах, угрюмо топя свою вину отравой в жалких попытках избежать своих проблем. «Какого чёрта ты прикидываешься таким слабаком, Чжунэ-я?», с упрёком допытывался в его сознании иллюзорный голос Ханбина. «Да я никогда и не был таким сильным, как ты», ответил бы Чжунэ ему, и оба бы вздохнули, не в силах скрыть общего разочарования. Чжунэ горько хмыкнул, вспомнив, как впервые увидел Ханбина после того, как им написал YG, чтобы отругать Чжунэ за созданную шумиху. Все мемберы в ту минуту были на съемочной площадке, некоторые даже успели нацепить жизнерадостные улыбки перед камерами, но Чжунэ мельком глянул в сторону Ханбина – и тот не улыбался. – Поговорим позже, – бросил лидер, проходя мимо него к своему стулу. В голосе Ханбина даже не было злости. Хуже, в его словах сквозила усталость и загруженность размышлениями. Возможно, он уже пытался просчитать все возможные варианты последствий и необходимых действий от нежданного поступка Чжунэ. Сердце Чжунэ кольнула вина, когда он осознал, как сильно сейчас подставил Ханбина, да и вообще всю свою группу, свою практически семью – прямо во время записей шоу, концертов, интервью и за неделю до того, как они должны выпустить очередной альбом. Всего лишь за неделю. Случайная выходка Чжунэ могла одним махом уничтожить всё, над чем все они с таким трудом работали всю прошлую зиму и весь этот год. Так много корейцев и даже фанатов могло отвернуться от новых песен iKON только потому, что Чжунэ решил поделиться с миром своим обожанием японского актёра, которого по политическим соображениям ненавидело немалое количество людей. Только потому, что Чжунэ любил его фильмы и его игру. Потому что, похоже, тебе нельзя ничего и никого любить, если ты айдол. Ха. Такая простая истина. Давай, обменяй самую сильную эмоцию в своей душе на славу, деньги и популярность. Вперёд. Ну же. Прямо как в чёртовой сказке, где главному герою приходится пожертвовать самым ценным, чтобы получить желаемое и добиться своей мечты. Чжунэ же не хотел подчиняться таким жестоким совсем не сказочным правилам и поэтому за это расплачивался, снова и снова. – Отныне вы себе не принадлежите, – со знающей усмешкой сказал Ханбин им всем, когда они только дебютировали. И затем добавил: – Но вы все равно должны остаться себе верны. Чжунэ никогда не был настолько умён, чтобы разгадывать высказываемые их лидером мудрости, и это его невероятно злило. Той ночью он прикончил целую бутылку виски, до самой последней капли. Но даже это не помогло.//
Как и ожидалось, вскоре ленты их телефонов уже пестрили статьями, критикующими поведение Чжунэ и рушащими приближающийся релиз их нового альбома. Чжунэ сразу же написал и опубликовал три письма с извинениями, но ничто не могло остановить ощущение, как будто ему за шиворот вылили целое ведро ледяной воды. Была ли вся эта ситуация недопониманием? Да, была. Он думал, что может общаться беспечно и по-дружески со своими фанатами, как обычно? Нет, он должен был следить за своим языком. Хотел похвастаться дружбой со своим кумиром? Нет, он должен был вести себя прилично и не выставлять свои позорные радости напоказ. Он чрезвычайно облажался. Когда всё же Чжунэ покинул стены своей комнаты, то встретил мемберов, но так и не осмелился смотреть им в глаза. Его взгляд был прикован к постоянно обновляющимся комментариям в своем инстаграме, где всё и произошло и продолжало происходить. «Как он вообще мог так нахально ответить своему собственному фанату?! "Не указывай мне, что делать~"?! Совершенно никаких манер, я всегда знала, что iKON – это группа грубых и невежливых придурков» «Он кореец, но поддерживает японскую сволочь, которая известна своими анти-корейскими высказываниями? Да пошёл ты нахер, Ку Чжунэ, Корее ты тоже не нужен» «Да этот Ку Чжунхи известен своим плохим поведением еще с пре-дебюта! Какого хрена YG вообще позволило ему дебютировать?! Убей себя уже и всё!» «В их агентстве сплошные скандалы лол так смешно, го хейтить айкон! в к-попе полно других нормальных групп, таких как N хахаха» И таких комментариев были сотни, тысячи, еще хуже и больнее. Обычные буквы, но они прошивали его сердце как пули. Обычно Чжунэ никогда не парился из-за хейтерских сообщений, единственный из всей их группы напрочь уверенный в себе и в своих целях. Но в инстаграме он видел много сообщений – и между строчек попадались аватарки с лицами его мемберов, и пускай это мелькали сообщения айкоников с поддержкой, но мемберы были повсюду, смеясь и осуждая его – и всё смешивалось, извращалось и становилось тягучей ядовитой жижей, оседающей в его душе. Пачкая её. Разрушая. Отравляя. – Выглядит паршиво, дружище, – сказал ему Бобби, заглядывая Чжунэ через плечо и выдергивая его из пучины тяжёлых мыслей. Он даже не понял сначала, что Бобби держит что-то перед его глазами, заискивающе улыбаясь своей типичной чокнутой улыбкой. Кажется, он пытался поднять Чжунэ настроение, предлагая ему крабовые чипсы. Хотя сам Бобби в упор не ел морепродукты, а значит, он просто купил любимые чипсы Чжунэ. Каким-то образом от этого жеста на душе у Чжунэ стало немного полегче. Липкая жижа чуть растаяла, и стало легче дышать. Стало легче помнить, что те ненавистные комментарии были написаны неизвестными людьми из интернета, а не его собственными одногруппниками. Оставалось только надеяться, что они не думали так же. В завершении концерта тем вечером Бобби заставил весь зал петь любимую песню Чжунэ из их предыдущего альбома, под названием «Jerk». Таким уж он был хёном – абсолютно неловким в общении с самим Чжунэ, но всегда находящимся поблизости, одаривая своей практически незаметной поддержкой, которая на некоторое время подняла ему настроение. Этого короткого мига ему хватило, чтобы перевести дух.//
Чжунэ было нелегко держать темп, с которым приходилось двигаться их группе, потому что в одно мгновение мир за пределами общежития стал для него самым страшным местом. Потому что ему, несмотря ни на что, по-прежнему приходилось с красными заплаканными глазами показываться перед тысячами камер, готовых зверски запечатлеть все его слабости и провалы, перед тысячами людей, готовых поймать и переврать любое сказанное им слово. Поэтому Чжунэ до сих пор не говорил ни слова, а следовательно, и не творил бед. Он, без сомнений, падал глубоко в бездну, но ещё не достиг её дна. – Я скучаю по твоей улыбке, – на сцене сказал ему самый старший из их группы, Чжинхван. – Все по ней скучают, – он добавил почти умоляюще, – поэтому, пожалуйста, улыбнись для них. Для них – это значит, ради айкоников. Все семеро из них всегда были готовы обнажить свою душу перед фанатами и сделать ради них всё на свете. Поэтому у Чжунэ не было выбора – и он попытался улыбнуться. Это была самая слабая улыбка в его жизни, несмотря на то, что она была самым сложным, что ему приходилось делать на сегодняшнем концерте. У него ведь не было права улыбаться своим фанатам, когда он так поступил с одним из них, не так ли? Чжунэ мог только продолжать петь – в половину силы, с заглушенными эмоциями и без привычных импровизаций. Слишком уж он был осторожен теперь, чтобы не выделяться, чтобы не привлекать внимание. Он и так чувствовал на себе взгляды всех присутствующих на концерте людей. Чжинхван смотрел на него с сочувствием. С такой же жалостью позже вечером он смотрел на него и тогда, когда держал слишком большую ладонь Чжунэ и, смешно встав на цыпочки, поцеловал его в лоб, говоря, как все мемберы гордятся им, как Чжунэ хорошо сегодня выступил. Ни черта он хорошо не выступил, они что, все ослепли?! Он стал просто мусором, годящимся только на помойку.//
Обычно Чжунэ приходил к Донхёку, если вдруг ночью его мучили кошмары. Потому что Донхёк всегда был тёплым и впускающим к себе, прощающим, как мать, и поддерживающим, как хороший друг. Совсем как Чжинхван, только Чжунэ предпочел бы лучше сгинуть насовсем, чем выглядеть таким разбитым и не крутым перед Чжинхваном. Так что когда Чжунэ не мог заснуть (или слишком боялся засыпать), то всегда прокрадывался в комнату к Донхёку ниже по коридору, неловко кашляя и притворяясь, что ничего не произошло, пока его друг не просыпался и с тихим тёплым смехом не заставлял Чжунэ лечь к нему в постель, успокаивая его разговорами и защищая от всех тревожных мыслей. На третий день после произошедшего Чжунэ тоже не мог уснуть, потому что ничто не могло заткнуть его мысли и гложущую его вину. Но он чертовски устал и наверняка выглядел потрепанно и жутко уродливо. Он плакал всё время, когда оставался один, выходя с покрасневшими опухшими глазами, которые не мог скрыть ни один мейк-ап. Чжунэ сегодня даже не смотрелся в зеркало, да и не хотел. Совсем как лирический герой их песни «Perfect». Он любил эту песню за её драматичный текст и терзающий мощный вокал, но сегодня он так явно видел себя в этих строчках, что ненавидел их.«В моем зеркале отразилась моя настоящая сущность, отвратительно. Я не мог этого вынести и потому разбил его на осколки»
Если бы он пролежал в одиночестве в своей комнате еще хотя бы один час в бесплодных попытках уснуть, то точно бы что-нибудь разбил – или разбился бы сам. Поэтому Чжунэ сбежал из своей комнаты, отчаянно вцепившись в свое одеяло, и прокрался по коридору, изнывая от нужды в утешении, успокаивающем разговоре, который сумел бы подарить ему сон, и может, в тёплом прикосновении или взгляде. Но... Он остановился, не дотронувшись до ручки двери, ведущую в комнату Донхёка, тяжело дыша и колебаясь. Его ведь не преследовал призрачный кошмар, как это обычно было. Нет, Чжунэ преследовал его собственный проступок, который повлиял также и на жизнь его мемберов и за который Чжунэ даже не смог как следует попросить прощения. Чжунэ никогда не был хорош в признании своих чувств или извинениях. Он пытался извиниться десятки раз, каждый раз, когда он видел свою группу или менеджеров, но ему по-прежнему казалось, что этого недостаточно. Чжунэ не знал, как очутился на полу у комнаты Донхёка, скукожившись в нервный клубок с одеялом и в очередной раз разрыдавшись. Ему было страшно. Его настиг самый худший кошмар – тот, в котором страхи были вовсе не выдуманы. Они произошли наяву. Чжунэ не заметил, как дверь открылась и кто-то взял его за руку, обхватил его тело и заставил подняться; не заметил, как оказался окружён чьим-то теплом и мягким шепотом, потому что у него не осталось сил, совсем не осталось сил. Совершенно никаких. Он уснул, отчаянно моля хоть кого-нибудь забрать его кошмары.//
Чжунэ никогда не прекращал ходить в тренажерный зал, выматывая себя до последней капли; это было единственным, что опустошало его сознание настолько, насколько это было возможно. И ещё алкоголь, но Чжинхван уже выбросил все бутылки, которые они распили вместе, а также все бутылки, которые ночами вылил в себя Чжунэ, и отказывался покупать ещё. Вечно он о нём беспокоился. Как будто Чжунэ заслуживал его беспокойства. – Да как мы все можем о тебе не переживать, Чжунэ-я? – вопрошал Юнхён с мольбой в своих мечтательных глазах, ставя тарелку с чем-то горячим на стол в комнате Чжунэ. Вернее, сначала тому пришлось расчистить хоть какой-то уголок на нём, потому что везде были разбросаны скомканные страницы блокнота с неудавшимся или слишком депрессивными стихотворениями, которые Чжунэ писал в тщетных попытках вытравить боль из своей души; везде валялась одежда, которую он и прежде никогда не клал на своё место; были нагромождены коробки с фаст-фудом, которым он питался ещё до того, как полностью потерял аппетит. Что напомнило Чжунэ о том, что он снова не сумел порадовать Юнхёна, что не мог есть еду, которую тот приготовил специально для него. Чжунэ просто не чувствовал голода. Или чувствовал, но не мог этого ощутить. Ему казалось, что все его внутренности были настолько переполнены тошнотворными эмоциями, что любая еда немедленно была бы исторгнута обратно наружу. – Что удивительно, учитывая, что обычно ты ешь по семь раз на дню, – отшутился Юнхён с очередным обеспокоенным взглядом, когда Чжунэ ему об этом сообщил хриплым голосом. Чжунэ понимал, что сердце его друга было разбито, когда следующим утром Юнхёну пришлось забрать уже холодное блюдо и выбросить его в мусорку. Когда даже еда, приготовленная со всем его усердием и любовью, не смогла вернуть Чжунэ аппетит. От этого он почувствовал себя еще отвратительнее. «Прости, что я такой ничтожный», хотел он снова сказать Юнхёну, но не стал. Разве его извинения могли хоть что-то изменить?//
Все семеро сидели в гостиной в нижней квартире. – Давайте взгреем его хорошенько, – предложил ЧанУ, оглядывая остальных мемберов с таким небрежным видом, будто Чжунэ не находился от него всего лишь в одном метре. Впрочем, не то чтобы он переживал о том, что его могли побить. Или, может, он переживал так сильно, что был совсем не прочь им позволить это сделать. Остальные, однако, тут же хором воспротивились предложенной идее. – Эй, балда! Что ты вообще такое говоришь?! Как ты можешь такое предлагать?! – ахнули одновременно Юнхён и Чжинхван. – Вот уж точно ты наш «Макнэ на вершине», – расхохотались Донхёк и Бобби. – А что, может помочь, – неторопливо заметил Ханбин, окидывая Чжунэ задумчивым взглядом. Тот даже не пошевелился, даже не закатил глаза на провоцирующую фразу. ЧанУ вздохнул. – Ладно, стоило попытаться. Да вы посмотрите на него, ещё немного – и он сам попросит нас его отдубасить. Я всё перепробовал, что только было возможно! – он надулся, а затем ухмыльнулся. – Я даже присоединился к движению айкоников и послал Чжунэ милое мотивирующее сообщение в его инстаграме. Но этот идиот даже не удосужился заглянуть в свою личку! – Я, на самом деле, не против, – признал Чжунэ, угрюмо потирая свои по-прежнему красные глаза. – Может, отведёте себе душу, глядя на моё отделанное как следует лицо. Все равно именно я во всём виноват. – Да ты и так выглядишь как... – начал ЧанУ, но его прервали. – Я мог бы тебя побить! – вызвался Донхёк, готовый поддержать друга, как всегда. – Да только ты, Чжунэ, сильнее нас всех. Хотя вот Бобби смог бы крепко ударить тебя разок или два и остаться безнаказанным, но он на тебя уже давно запал, поэтому не сможет даже пальцем тебя коснуться. – Я не западал на Чжунэ!!! – возмутился смущённый Бобби, бросаясь на Донхёка и устраивая с ним борьбу на полу под громкий смех и сдавленные охи последнего. – Вот щас я сам тебя взгрею, мелкий! – Никто никого не будет бить, народ! – Ханбин строго повысил на всех голос, выдерживая паузу. – Да и всем известно, что Чжунэ втюрился в Чжинхвана, поэтому это все равно бесполезно, – добавил он негромко и со скромной улыбкой, отчего все еще больше расхохотались. Удивлённый Чжунэ только и мог, что моргать, недоуменно глядя на то, как все расслабленно веселятся и отпускают неуместные шуточки. Это не укладывалось у него в голове. Что, блин, с ними не так?! – Разве...разве вы на меня не злитесь? – наконец неверяще спросил он, и когда все замолкли, обратил внимание на их лидера, спрашивая более осторожным и тихим голосом: – Разве ты не злишься на меня за то, как я навредил нашей группе? Все знали, что Чжунэ, их высокий и высокомерный на вид младший, больше всего ценил мнения лидера и старшего хёна, и они тоже уставились на Ханбина, ожидая его ответа. – В чём смысл злиться на тебя, если ты уже и так себя настолько сильно наказываешь? – ответил вопросом на вопрос Ханбин, глядя в ответ тяжёлым, но в то же время подбадривающим взглядом. – Мы одна семья не потому, что не совершаем ошибок, но потому, что помогаем друг другу становиться лучше, когда их совершает кто-то из нас. Чжунэ почувствовал, как в горле внезапно встал ком. На глаза наверняка бы тоже сейчас навернулись слёзы, но он слишком часто плакал на протяжении последних дней, и слёз у него совсем не осталось. Поэтому он только и мог, что сказать нарочито беспечным лёгким тоном: – Хотел бы я теперь, чтобы ты всё это перефразировал так, чтобы я смог хоть что-то понять из твоих чертовски мудрых высказываний. Остальные покатились со смеху. – Ку Чжунэ, к твоему сведению, твои собственные стихотворения гораздо запутаннее и непонятнее, чем то, что говорит Ханбин, – просмеявшись, сказал Чжинхван, прижимаясь к его боку и обнимая его за руку. – Но если серьезно, то я согласен с Ханбином. Перестань уже себя изводить, или ЧанУ всё-таки найдет человека, который согласится устроить тебе взбучку, и поверь, ему это не будет стоить ни капли совести, – упрекнул самого младшего Юнхён, на что ЧанУ шкодливо подмигнул ему в ответ. Как и ожидалось от их макнэ. – И позволь себе наконец нормально есть! Я привык готовить на семерых парней, а не на шестерых парней и одну бултыхающую в своей вине виноградину! – Умоляю, запретите кто-нибудь Юнхёну шутить!!! – разочарованно простонал Бобби, прерывая его страстный монолог. Они с Донхёком уже отцепились друг от друга и теперь были заняты тайным фотографированием потерянного вида Чжунэ на свои телефоны, хихикая и передразнивая его. – Парни...– на выдохе произнёс Чжунэ, оглядываясь и чувствуя бесконечную благодарность за то, что близкие ему люди так по-разному заботились о нём. Он никогда ещё не чувствовал такого бережного к себе внимания. До сих пор он и подумать не мог, что заслуживает их прощения и поддержки. – Но как же наш новый альбом и наше будущее? А хейтеры? Что скажет YG? Я безумно напортачил, и вы не можете это отрицать. Даже я сам не представляю, что когда-либо смогу возместить весь ущерб, который нанёс нам своей вечно разрушенной репутацией! – Мне больше нравилось, когда ты не думал так много, – проворчал Чжинхван и закатил глаза, глядя на него снизу вверх. – Вот затем мы и рядом, балда. Просто пообещай себе исправиться, а мы тебе поможем. Думаю, прежним шумным дуралеем ты так быстро снова не станешь, но ты всегда можешь рассчитывать на нашу поддержку. Мы ведь тебя никогда не бросим. – Не сожалей о том, что ты совершил, но трудись над тем, что ты можешь исправить, – улыбнулся Чжунэ Ханбин, протягивая вперёд ладонь, чтобы погладить его по коленке. – Держи нос выше, Чжунэ. Smile! – выкрикнул Бобби по-английски, превращая противно греющий душу момент в совершенно чертовски невозможный и невыносимый. Чжунэ резко вобрал воздуха в лёгкие и выдохнул жаркое обещание: – Я буду стараться и стану лучше, ради iKON и наших фанатов. Впредь я буду вести себя осторожнее и постараюсь не вызвать никаких скандалов. Я честно не знал, что так всё получится, и не хотел, но это не оправдание... Почему-то на душе ему было гораздо легче. Полностью его сердце не исцелилось, и в сознании до сих пор гудели тревожные мысли, но Чжунэ знал, что ему станет лучше. Потому что рядом с ним были его мемберы, его семья. Они обещали помочь ему в любой ситуации, и теперь он думал, что в силах был это наконец осознать и принять. – Я... Я так сильно боялся, что всех вас подвёл, – признался Чжунэ после долгой паузы, с опущенным взглядом на свои пальцы, нервно теребящие на коленках старые спортивные штаны. Из-за всех переживаний от этого разговора у него даже ладони вспотели. Когда он снова поднял глаза, то увидел, что остальные смотрят на него в ответ. Ярче всех улыбался Донхёк. – Ну, ты знаешь, куда идти, когда тебе страшно, – попросту ответил он, и Чжунэ этого было достаточно. Кажется, всё будет в порядке.