Жжется

Орк рассмеялся, заливисто и глумливо. - Это не делается так легко! Артас рывком выдернул меч из обмягшего тела ребёнка. - Что это значит? - Ты лишь предал его. Себя. Снова. - Тогда как мне уничтожить в себе свет?! Нер-Зул потянулся к мальчишке, но рука орка прошла насквозь тела, исчезающего в тёплом сиянии. Он хмыкнул. - Никак, пока он не дастся в руки... Нам. - То есть ты предлагаешь мне искать а себе свет?! - Не свет. Мальчишку. Артас нашел его. Нашел - на призрачных коленях духа собственного отца, духа иллюзорного, блёклого. Выступающего из мрака лишь благодаря свечению веры, что кутала последний островок человечности в его душе. Артас схватил ребёнка за руку, брезгливо морщась - сдёрнул с колен, и дух тотчас потонул во мраке. Мальчик не противился ему. Он смотрел со всепрощающем укором. Внутри Артаса на этот укор не откликнулось ничего. - Где ты?! Орк снова - встал за спиной ребёнка. Артасу стало душно, как некогда душно было паладину понимать, что он угодил в окружение. - Ну и что мне с ним делать? Только не говори, что согласиться с ним. Только не говори, что мне нужно принять, что где-то во мне остаётся свет. Орк ухмыльнулся. - Разврати этого маленького фанатика. - Что?! Артас рубанул мечом, но Нер-Зул оказался на шаги дальше, чем стоял только что. Дышать стало легче. Он чувствовал, как дитя прижимается к нему, ища защиты. - Или отдай его мне. Я сделаю что должно. - Что ты имеешь ввиду?! Я предал всё, во что верил, я своими руками уничтожил всё, что любил! - Чего же ты тогда испугался? На этот раз Артас знал - взмах мечом, и он достанет Нер-Зула. Прогонит его. Но не убьёт. - Ты хочешь унизить... Артас неопределённо мотнул головой. Его. Меня. - Ты не уничтожишь себя, как бы ни старался. Но ты можешь сломить в себе то, что тянется к свету. И это... Твоё достоинство, рыцарь? Орк засмеялся. Артас смотрел на него. Смотрел - и в этом взгляде был весь холод его клинка. Он опустился на одно колено и прижал к себе ребёнка. Жесткой, стальной хваткой. Он чувствовал тепло. - Смотри. Из темноты в сухом ледяном сиянии поднималось видение. И орк сам - скрылся с глаз, чтобы не преграждать ему путь. Король Теренос. Отец. Артас оборвал ему жизнь предательсикм ударом меча. Но сейчас, в видении, это не происходило так просто. Это смерть не была такой быстрой. Его тело - заживо рвали на куски зомби и вурдалаки. Артас с трудом не прикрывал глаз. С усилием делал так, чтобы это не закончилось быстро. А потом это усилие пропало. Спокойно и незаметно. Маленькое тело коченело в его руках, но было ещё так тепло. Так упрямо. Артас сорвал с него одежду, подставляя ледяному ветру... Утер. Наставник. Измождённый, в лохмотьях, он волочил какую-то повозку, подгоняемый кнутом мёртвого надсмотрщика. Он был ещё жив. Гноящиеся раны, омертвевшие куски плоти - и страдания живого. Но и этого было мало. Джайна? Нет. Это не решила бы её смерть, её мучительная смерть, ради которой он спустится с Вершины Мира. По крайней мере, не сейчас. Утер. Утер, каким Артас его помнил, разве что чуть отощалый. С лицом, перекошенным гневной брезгливостью. Он сёк ребёнка, нагого и замерзающего, сёк нещадно и сурово, с надменным довольством игнорируя вскрики. Этого не могло произойти! Он бы... А если бы он знал? Если бы он с самого начала знал, как всё закончится? "Изнеженному принцу не место в Ордене." Он считал бы, что он справедлив. Плеть секла до мяса. Ребёнок захлёбывался рыданиями. На мгновение мир поплыл перед глазами Артаса - он понял, что не помнит, не знает как же так вышло, что ребёнок только что жался к нему спиной - и вот он перекинут через деревянную изгородь, и плачет от боли и предательства. Но так и должно было быть. Только так и должно было быть. Только так и было. Ребёнок - иссечённый, скулящий от боли, ютился в тяжелой груде мёртвых тел, ища там хоть крохит тепла. Джайна. Теперь. Джайна, что оставила его перед Стратхольмом. Оставила себя чистой, а теперь - идёт сквозь разрушенный город, неверяще озираясь по сторонам. Она пройдёт мимо? Нет. Этого не достаточно. Убить её не достаточно. Она подходит к куче тел. Она смотрит сквозь. Не видя живых. Не видя даже мёртвых. "Я не могу на это смотреть". И она не смотрит. Её синие глаза - два прозрачных стёклышка, в них лишь неверие, что это не дурной сон. И она просыпается. Развеевается туманом, непричастная, незамутнённая. Ребёнок стоит рядом с Артасом. Нагой, покрытый шрамами, сосредоточенный. - Согрей меня. Он говорит - и сам же... Они теперь на зелёной поляне, под ласковым, радующем душу солнцем. Артас, всё ещё стоящий на одном колене... И он же. Листья на глазах скукоживаются от осеннего ветра, скрючиваются в ледяной корке ранних заморозков. Скорбь Артаса холодна и светла. Он плачет, и слёзы замерзают на щеках. Перед глазами плывут видения. Память. Память о каждой резне, что воплотил Артас по воле Короля-Лича. На обледенелую землю льётся тёплая кровь... - Когда морозы бывали особенно крепки, мы иногда вскрывали брюхо нашим волкам и клали туда младенцев, чтобы согреть их. Артас кивает словам орка. Он стоит нагим, окоченевая. Ему это подходит. - Хотя я соврал. Взрослый волк нужнее для войны, чем младенцы. Артас медлительно, заторможенно поворачивает голову. Тянется вперёд - вынимает ледяной клиной из ножен снега. Руку охватывает льдом. Тело охватывает льдом, и этот лёд - его же доспех, и он - сидит на троне, вмёрзшим в глыбу льда. - Зачем? - Зачем тебе сила, если ты ей больше не сможешь делать себе больно? Покорись мне, и я найду тебе применение. Веки Артаса прикрываются в тихом согласии... - Нет!!! Он распахивает глаза. Тело, вмороженное в лёд, жгло, нестерпимо жгло холодом! - Джайна не так слепа! - Скажи ещё, что за зимой последует лето! Рыцарь хмыкнул сквозь собственное шипение. - Не последует. Я позабочусь об этом.