Невидимые нами миры.

Глава первая. Забег. Темнота туннеля просачивалась сквозь зрачки глазного яблока и углублялась в самые глубины сознания, вырисовывая самые невозможные образы перед собой. Где-то вдалеке пробегала кошка, казалось что сейчас потолок рухнет и с неба, парируя на ветру, когтистая лапа схватит твоё каплевидное тело чтобы зародыши другого вида царства зверей разорвали тебя на части и на время утолили голод. Благодаря темноте отключалось не только визуальное восприятие, но и в принципе всё, что отвечало за связь с окружающим миром. Совсем рядом капала вода, стекающая с труб канализации и выбрасываемая по водостоку в реку у города. Эхолокаторы сами рисовали в черепной коробке картины сильной дрожи в трубах, звуки слетающих петель и болтов, резкий всплеск отходов, ударившиейся в кирпичный, холодный пол и попутно придавившие тебя. Пальцы на лапах онемели от холода и долгой дороги и не чувствовали ни холода, ни то, во что ты снова вляпался. Единственное, благодаря чему ты можешь ориентироваться в этом царстве страха и неизвестности — обоняние. Каждый поворот ты угадываешь с завидной точностью, но не более, ты всё ещё спотыкаешься о незатейливые преграды и порой соскальзываешь с пути, падая прямиком в отходы. Когда ты снова забравшись на пути отряхиваешься, понимаешь на сколько низко ценится твоя жизнь, а главное, на сколько низко ценишь её ты. Бег, долгий бег, трудный. Каждый забег это тяжёлое испытание — он не обещает тебе приз в конце, не обещает тебе что ты вернёшься домой целым, да и не обещает что вообще вернёшься. Ветер. странно, в этой духоте — ветер? А. это ты сам, разогнавшись до предельной скорости создал его. Твоё стремление вызвано желанием врезаться во что-то, прямо головой, чтобы черепная коробка уступило бетонному покрытию, чтобы неровные края кирпича вошли в твою голову и прикоснулись к твоему сознанию, раз и навсегда отключив его. Эй! О чём ты думаешь? Ты же обещал вернуться в крысятник! Но. кому? Странная особенность забега — пока ты бежишь по запаху к месту и пока бежишь от места в крысятник твоё сознание стирает всю память, все твои мысли сосредоточены лишь на одном — туннель. Может так легче бороться? Ещё один подарок эволюции? Было бы прекрасно, если бы моих противников в забеге она обделила этим подарком, пусть во время смерти вспоминают семью. Почему? Потому что шаманы говорят — когда крыс умирает, его тащит кошачья смерть, а воспоминания в данный момент — запах, что указывает путь в крысятник. В это можно верить, а можно не верить, но были такие случаи, когда крысятник разом погибал, от лап других крыс, от голода, от затопления и многого другого. Так почему я хочу чтобы крыс стало меньше? Всё просто — меньше ртов. Да чтож такое? Воздушные потоки проходили сквозь мою шерсть, огибая смесь грязи, фикалий прочего добра, которого хватает в канализации. Это замедлит и усложнит выполнение манёвра. А с другой стороны — меня будет сложнее почуять — запах крови и пота перебивается запахом дурнопахнущего слоя, а это мне на руку. Запах усиливается, мои ноздри буквально впились в этот сладкий запах. Крови. Я уже слышу писк остальных крыс — надеюсь это из моего крысятника, иначе придётся драться. ДА! ЧУЮ! Совсем близко! Я остановился в 30 лапах от мужчины, он сидел оперевшись спиной о стенку, что-то судорожно бубнил и чем-то клацал, рядом послышался писк, его подхватил второй крыс, следом писк раздавался со всех сторон. -Не дамся, суки! — клацанье участилось, и со стороны стены ударил почти режущий, впивающийся в глазное яблоко яркий свет, те крысы что попали под него резко зажмурились и разбежались кто куда, толкая и спихивая с путей друг друга, послышался всплеск. Лучик света прошёлся слева направо описав полукруг вокруг его источника, послышался крик ужаса, отражающийся от стен канализации и удаляющийся далеко за пределы территории моего крысятника. Не хватало нам ещё гостей, я до сих пор не уверен что тут все свои, а то, что они есть, я убедился — тёмные оттенки серой шерсти, характерное наречие писка, вишнёвая радужка вокруг зрачка — верные признаки крыс-пикли. Все прячутся от смертельно-яркого света, отходят назад, не повезло тем, кто стоял напротив мужчины в задних рядах, сейчас они точно так же плавают водостоках, как и я. А вот один из крыс осмелел, или же просто привык к свету, его мордочка зашла за границу тьмы со светом, и луч на нём сосредоточил своё внимание. Это происходило на противоположной от меня стороне. Как только мы почуяли, что нам ничего не препятствует к контакту с целью, ринулись к ней и начали грызть. Я впился в правую ногу, чуть ниже бедра, крик ужаса и боли, эхо, судорожное дёрганье тела, толкотня слились в одно целое и представляло собой один момент, напоминающий собой сильный оргазм, опьянение удушивало, становилось труднее двигаться, хотелось впиться в стекающую кровь и глотать её, наслаждаясь глотками. Луч света выпал из рук мужчины, покатился по путю и упал в нечистоты, там ему и место. Теперь настал наш черёд — темнота поглотила туннель, а вместе с ним и орду крыс с неутолимым голодом и жаждой крови и одетого как среднестатистического электрика мужчину, истикающего кровью. Со стороны противоположной мне послышалось шуршание, довольный, громкий и счастливый, порой даже насмешливый писк — левая сторона не стала ждать когда им оставят огрызки, а решила вкусить всё ещё свежее блюдо, поданное на серебряном блюдечке госпожой судьбой. И в самый разгар пиршества из соседнего туннеля послышался недовольный, уверенно-стремящийся в нашу сторону писк. Все пикли задрали измаранные кровью мордочки. Никто не сомневался, что придётся драться. Это были пифлы. Глава вторая. Особенности ведения крысиного сражения. Бурая, опасная, голодная и зверепая река ринулась из соседнего туннеля. Новое наречие писка заполнило переплетение путей, уши стало сводить от непривычного звука. Они появились резко, неожиданно, в одно мгновенье, кажется, хватало моргнуть, чтобы они появились. Река приостановила свой поток у мостика, видимо передние бегуны почуяли враждебный запах. Тишина… Шуршание. Одинокое. Один крыс. Один пифл вышел вперёд, за его спиной мостик перекрывала проход река, готовое одной волной подмять под себя всё, что движется против течения. Звук как будто маленькие лапки шлёпают по бетону, уже справа от меня, звук ушёл к мостику. Одинокий звук. Крысы с двух сторон в тихом ожидании томились и ждали исхода. Одни — в предвкушении сытости и безумной эйфории, ради которой каждый готов был убить, другие — не хотели драться, голод был притуплён, а он — сподвижник и верный помощник в плане выживания. Писк. О чём они разговаривают? Делят добычу? Да, тут хватит мяса на всех, но зная нашего вожака. А откуда я его знаю? Чёртова эволюция! Да, так и знал, делиться вожак не хочет, мы первые пришли, это наша добыча, это мы его затравили и не дали уйти отсюда, а всё, что удалось оставить в канализации по праву твоё — негласный закон крысиного мира. И кажется, что пифлы о нём не слышали. Вожаки сцепились, в темноте не разобрать кто первым это сделал, кто сейчас в какой позиции, стоит ли вмешиваться или пора подумать о собственной шкуре. Брызнула кровь. Звук рвущейся плоти. Писк. Звук жидкости упавшей на бетон. Всё это как команда к активизации «зрения». Ноздри расширились, глаза закрылись, один вдох, один выдох, тёмная пелена покрывалась пятнами, яркие белые рядом, фиолетовые вдалеке, фиолетово-белый комок между нами. Теперь нужно настроить аудиальное восприятие. Я пискнул, слева от меня раздался тройной писк, сзади и слева уже двадцать глоток начали пищать, теперь все крысы пищат. Наше эхо ударяется от стен и обрисовывает стены, мостик, углы, неровности, видно даже как течёт водосток. Вперёд. Спереди бегут трое, я за спиной последнего, в первых рядах. Тут только три варианта: меня загрызут или стопчут, меня скинут в водосток и напор падающих тел будет топить меня с такой интенсивностью, что всплыть мне вряд ли удастся, или я всё-таки смогу устоять на ногах, дам отпор таким же идиотам вроде меня, и крысы сзади меня всё же не вытолкают своим напором за пределы арены. Впереди двух бежавших крыс уже не было видно, их поглотила голодная река, крайняя вцепилась кому-то в глотку. Пришло время умирать. Я набросился на первого попавшегося пифла, сбил его с ног. Попытался подойти к нему, но другие крысы не давали мне этого сделать, два потока бежавших самоубийц били меня в бока то слева, то справа, то подгоняя, то отдаляя. Мимо проталкивающиеся пифлы кусали меня в бока, терпел, понимая что уже поздно на это реагировать и шёл дальше. Спереди показалось фиолетовое пятно. Рывок. Не смог дотянуться, ибо заднюю левую лапу схватили челюстями и потащили. Я не успел выставить лапы вперёд и ударился нижней челюстью, головокружение ударило наковальней мой и без того измученный череп. Тащили не долго, боль в нижней челюсти не затмила боль в лапе, поэтому пришлось отвечать на раздражитель — перевернувшись на спину оттолкнулся спиной от пола. Кувырок получился неудачный, я снова лёг на спину и в полной толкотне пытался встать, зато глаз противника скажет другое — когтистая лапа по всей видимости, да и слышимости — на долю мгновенья сквозь шуршанье и писки послышался жалобный писк, он до сих пор звенит ласковой мелодией в моём черепе, прошла по мордочке, предварительно зацепив когтем глазное яблоко. Теснота. Ощущения обостряются, каждая капля крови усиливает запах, с каждой каплей ноздри расширяются, даже когда казалось что дальше уже не куда, а громкие, жалобные, уверенные, предсмертные, отчаянные и яростные писки помогают эхолокации определять границы мостика. Боже! Да я на самом краю, кажется меня вытолкнул поток двух рек, неистово стремящихся занять собой весь мостик. Теперь нужно встать на лапы, кувырок вправо, ибо слева у нас обрыв в нечистоты. Нужно осмотреться пока есть шанс. Белых становится больше, фиолетовые уже совсем на подходе к своему концу моста. Мы победили. Пифлы отступают в тоннель из которого пришли. Ликование сородичей как бальзам, приглушают боль и выравнивают биение сердца. Пожалуй теперь пора идти домой, в крысятник, к тем, кто нас ждёт. Вот и те кого столкнули забираются обратно на пути. Теперь всё как в начале пути — каждый сам добирается до крысятника, ибо если пойти всем месте или разделиться на группки, то можно напороться на что-либо, что покончит со всеми. А когда одиночка чуствует что ему что-то угражает, он издаёт громкий писк, как сигнал для остальных, и все огибают его путь. Вот и всё, действительно всё. Мы думали пифлы захотят реванша, но они решили отыграться в следующий раз. Я поковылял лапками по бетону, теперь не надо бежать, сейчас, во время пути ко мне будет возвращаться память, хочу насладиться этим счастьем, снова обретать своё собственное я Глава третья. Превосходство над остальными — рабовладельчество. ОГО! Так много информации! Вот это да! Я ловлю от этого ещё больший кайф, чем от вкуса крови. Я живу в крысятнике «Оазис», который находится в километре от места недавнего события. Моя семья самая большая в нем. Три жены. Тринадцать крысят. Старый дед состоящий в совете шаманов. Ужас, почему же я забываю о них? Грохот. всплеск… Кажется что-то упало с потолка в нечистоты. В какой из этих мостиков мне взойти? Чёрт. Эхолокация прошла. Кажется теперь мне придётся положиться на обоняние снова. Ноздри раздулись и впитали до боли знакомый запах. Кажется по этому правому восходили те кто пробежал тут до меня. Что? Шлепки? Шлеп шлеп шлеп. Тишина. Снова. Уже ближе. Остановились в десяти лапках. Звук когда вдыхают воздух набирая полную грудь. Он почуял меня. Я тоже обнюхал его когда приблизился. Это свой. Запах Оазиса ни с чем не перепутаешь. Довольный писк. Интересно, он рад тому что встретил меня? Или что встретил своего? А может он рад что голод не будет мучить так сильно какое-то время. Или он рад тому что остался жив? В таком случае я не разделяю его мнение. Наша жизнь так коротка, полна голода и боли. Мы вынуждены так жить… но ради чего? Чтобы продолжать жить? Продолжать дышать этим душным воздухом? Жрать подачки судьбы? Испытывать муки каждый гребаный день? Бред. Но есть ли другая жизнь? За свою жизнь я встретил только одного крыса который отличался от остальных… Это был обычный забег. Мы почувствовали запах крови еще в крысятнике, она была совсем рядом. Когда я и мои соплеменники пришли к месту мы учуяли умирающую собаку. Незнаю как она попала в канализацию, но мне это и не к чему. Ее лапа кровоточила, сама она уже не подавала признаков жизни, легкая добыча. Мы накинулись на тушу, ее мертвая и холодная плоть послужила топливом чтобы поддерживать нашу, все еще живую и теплую плоть. Уже обгладывая остатки трупа мы услышали шлепки. Всё так же как в недавних событиях. Эхолокаторы. Зрение. Вдох выдох. Перед нами встали крысы-пиаки. Вожди договаривались издавая писки. Как мы вообще понимаем друг друга? Эти тона. громкости. действия во время разговоров. неужели этого хватает чтобы понимать друг друга? Ведь так и есть. Но писк вождя-пиаки отличался даже от писка соплеменников. Он. пищал разными звуками. Незнаю как это объяснить… Он даже не всегда пищал. Когда наш вождь пытался грубо прогнать их вождь-пиаки выгнул спины и зашипел как кошка. Это напугало всех. И нас и пиаки. Нам по хорошему нужно было оставить объетки, но вождь не любит делиться. Завязался бой. Тогда мне прокусили хвостик. Боль не проходила месяц. Бой выиграли пиаки. Когда мы начали уходить они все еще бросались на нас и оттаскивали в самую глубь их скопления. Тех кого они смогли поймать они куспли и топтали пока они не переставали сопротивляться. Среди них был и я. После процедуры смирения в моей голове всё поплыло, запахи и звуки притупились. Нас подталкивая повели к крысятнику. Как я понял из кратких разговорах со своими, а кратких из-за того что наши попытки разговаривать присекались укусами и толчками, нас поведи к Лампочке, крысятнику пиаки. Когда я спросил что такое лампочка мне ответил пиаки. Он пискнул недовольно, чтобы я замолчал, и дал указания смотреть своим тоном. Да черт бы побрал эту эволюцию! Неужели нельзя было научить нас передавать свои мысли? Хотя я бы тогда многим исцарапал морды, иногда у самого проскакивают не лучшие мысли… Когда мы начали приближаться я телом почувствовал какое-то новое ощущение, перед глазами поплыли контуры, хотя зрение давно прошло. Впереди послышался стук и требовательный писк. Я заметил как кирпич отступает от стены и в этот момент в глаз въелось что-то раньше не появляющееся из-за того что стена рашится. Тогда я увидел как выглядели пиаки. Они были светло-серого цвета. Гораздо выше нас на задних лапах. На затылке грива от белого до черного цвета. Глаза узкие, а зрачки ярко-желтые. Их вождь не был похож на остальных как минимум тем что его каплевидное тело обволакивала, как я потом понял, броня из тараканьих панцырей, по обе стороны мордочки до самой спускались косички обмотанные красными нитями, а в ухе у него было три колечка, ярко блестящие на свету. Нас затащили внутрь. Везде так светло. Всё видно… и при этом как в нашем крысятнике, но мы всё видели только половину дня, ибо имели люк с дырками прямо в крысятнике. Больше всего было света у прозрачного сосуда на потолке. Как мне сказали это и была лампочка. Странное чувство… в самой середине сосуда как будто что-то горело, но огонь не может иметь одну и ту же форму всё время и освещать так много пространства. До сих пор думаю что это невозможно, но может это просто был другой огонь? Не тот который мы видели на поверхности? Тот пожирал всё до чего мог дотянуться и менял их форму и цвет. Он делал больно. А этот сидел в сосуде, смотря на него становилось просто тепло… Ага. Еще один поворот. Хотя. тут я могу повернуть к Лампочке. Точнее к тому что от нее осталось. Пожалуй задержусь, надо освежить воспоминания. Нас повели к клеткам. Одна была овальной формы, другие три квадратной. В них были рассыпаны какие-то мягкие кусочки чего-то мне неизвестного. Заперев нас, пиаки пошли к большой тарахтящей штуке, на которой был нарисован неизвестный мне символ в виде одного многоразового зигзага и человеческий череп. Наверное ее сделали люди когда были хозяевами канализации. Сейчас она служила нам, крысам. Может это и к лучшему. Более чем уверен, пиаки не знают всех возможностей этой коробки. Сидя в клетке, которая находилась на досках прибитых к стене, мы возвышались над крысятником, тем самым имея возможность разглядеть его. Мы были так высоко, что пиаки напоминали блох бегающих по полу, ища тело в которое могли бы вцепиться. У входа, который представлял из себя кирпич, вытолкнув который можно было не бояться что остальная стена осыпиться, стояло около двадцати крыс. Они охраняли вход от чужих или просто стояли рядом? До сих пор не знаю. В самом центре было такое количество крыс, в нашем крысятнике такого скопления никогда не было. Центр представлял собой пару ящиков и доски между ними, выполняющие роль мостиков. На самим ящиках и внизу, прижавшись к ним, стояли крысы, и рядом с каждым из них стояло куча хлама. Я разглядел близжайших трех. Один на ящике имел кучу панцырей тараканов, другой под ящиком в каком-то сосуде, потом мне объяснили что она называется кружкой, держал ягоды. опять же до сих пор не понимаю как они оказались в канализации. возможно их принесли с поверхности, и третий между ящиками в коробке держал что-то блестящее, когда к нему подошли я понял что это были колечки, которыми он прокалывал часть тела пиаки. За эти вещи им давали другие, всё что угодно. Между крысами барахольщиками лился поток из тех кто хотел приобрести ту или иную вещь. На противоположной стороне стоял стол. На нем и под ним расположились гнезда, в которых они спали. Заметив движение слева в далеке я повернул голову, крысы оттолкнули кирпич, в крысятник вошел пиаки, а за ним тараканы, затем еще крыса и еще тараканы. Они прошли по центру к дальнему углу рядом со столом, там было две клетки. В них загнали тараканов, а затем отправились кто куда. В этот момент лампочка потускнела, света стало гораздо меньше, а пиаки пошли к гнездам. Так я впервые увидел зачатки чего-то более чем жизнь ради жизни. Пиаки жили не ради размножения, они жили ради собственной цели, каждый из них имел цель, каждый из них знал чем будет заниматься завтра. С этими мыслями я уснул. Снова поворот. Черт! Чуть не упал с путей. Надо перестать нестись как безумный. Вот еще чучуть и я буду у того места. Запах Лампочки. такой приятный по сравнению с остальными местами в канализации. На следующий день нас вывели из клеток и повели в другую комнату, в ней не было ничего, кроме досок, которые мостиками взбирались по стенам, начиная с пола и упираясь до потолка. Нас поставили в самый центр, по бокам стояли пиаки. На кирпич перед нами встал вождь пиаки. Тогда я впервые понял почему именно он был вождем. Его глаза. В них читалось осознание. Он знал что он вождь. Он знал какую ответственность несет. Он знал. Он думал. Он искал выход. В отличии от остальных пиаки, в глазах которых читалось только высокомерие и жажда показать свое превосходство, в его читалось гениальность. Вождь встал на задние лапы и огоядел пленных. Он начал пищать и кивать на мостики, затем постучал лапкой по кирпичу как тогда, когда нас сюда привели. Как мы поняли теперь мы должны были работать на них, грызть и выталкивать кирпичи, тем самым расширяя их крысятник. Естественно мы были недовольны. Один из нас недовольно запищал. Его сначала искусали, затем повели к человечкой коробке. Спустя минуту оттуда послышался ужасающий, полный страданий писк. Мы дрожали в страхе пока пиаки насмешливо смотрели на нас. Они вернулись с обгоревшим, всё ещё дымящимся трупом. От него пахло горелым. А вот и то место. Запах впился в ноздри. Это запах былой цивилизации. Глава четвертая. Ад ближе чем мы могли представить. Стена обвалилась и раскидала кирпичики по путям. Теперь нужно преодолеть эту груду. Взабравшись по этой груде я поцарапал лапку, запах крови вызвал новый наплыв воспоминаний. Вождь молчал с минуту, затем он начал произносить звуки ранее мной не слышимы. Он напрягал не только горло и открывал рот, но и шевелил губами. Это был набор звуков, но они впивались в мою черепную коробку, западали глубже чем писк. Я не понимал слов, но понимал его настроение, и примерно то о чем он говорил. В его голосе слышалась угроза. Скорее всего он сказал что каждого из нас ждет такая же учесть если мы не подчинимся. И мы подчинились. Каждый день мы поднимались по мостикам и проталкивали кирпичи за стену. Мы откопали комнату, в которую потом пришли пиаки и начали обустраивать. Сначала они принесли туда столбики чего-то белого, затем подожгли, от этого стало не так светло как в центре крысятника, но всё же многие контуры можно было разлечить. В комнату начали затаскивать доски, гвоздики и шурупы, нити и глину. После того как мы перетащили все стройматериалы, нас перевели обратно в комнату, где мы продолжили выдавливать кирпичи уже с другой стороны. На восьмой день нас снова повели на работы. Я поднялся на самый верхний уровень, к потолку. Здесь уже работали два моих соплеменника. Один из них приложил ухо к кирпичу, повернулся к нам и радостно запищал. Наверное он имел ввиду что за кирпичом есть пространство. Чтобы удостовериться в этом я тоже приложил ухо. Кроме пустоты за ним я услышал лёгкие шаги. За ним были не крысы. Это были не шлепки, а как будто палкой стучат по полу, и так часто и быстро. Никогда до этого не слышал ничего подобного. Я настороженно пискнул, в ответ надо мной лишь посмеялись. Надувшись я все же помог протолкнуть кирпич. Он пропал в бездне темной канализации, упал куда то в нечистоты. Нас сковало любопытство. Тот что прислонял ухо к стене подошёл к дыре и начал вглядываться. Я прокарапкался по стене до дыры в стене и взабрался на полки с клетками. Так много воспоминаний полных ужаса. Всплеск крови. Ужасающий писк. Наш уровень даже пошатнулся. Я чуть не упал вниз, еле удержавшись я поднял взгляд. Кровавая клякса стекала со стены, доски намокли, труп еще не давно смеявшегося, радостного, любопытного пикли лежал между челюстями многоглазого монстра. Страшнее всего было ощущать его голодный взгляд на себе. Челюстями он впивался в плоть пикли, глазами пожирал моё сознание, проникал в такие глубины, в которых таилось самое сокровенное, самое чистое. Он пожирал не моё тело, а моё осознание себя, съедал воспоминания, топтал мой инстинкт самосохранения. Другой пикли начал убегать и уже спустился на нижний уровень, как эта тварь отпустила труп и по стене перебежала к нему, а я остался на этом уровне, наблюдая как из дыры на меня смотрело еще больше глаз, с каждой секундой их становилось больше, голодных, жадных до крови. Это была не дыра, это были ворота в ад, мы выпустили тварей того мира и сейчас будем расплачиваться за это жизнями. Больше всего сейчас мне хотелось дышать, вдыхать и выдыхать воздух с запахом плесени, мха, нечистот и крови. Меньше всего мне хочется перестать дышать, каким бы воздух не был отвратительным. Одна из тварей вышла из темноты на свот и без звуков, не издавая даже шороха, медленно подшла ко мне и не отрывая своих глаз уставилась на меня, точно так же пожирая меня как до этого делал его собрат. Я не хочу умирать.