Чмошник

Утро началось отвратительно: Роме Локимину захотелось выебать рэпера Фаллена эмси. Ещё Рома Локимин блестяще справлялся с двумя вещами: умел выёбываться в твиттере и не умел отвечать за свои слова. С первого Ваня просто ржал, а вторым умело пользовался и в третий раз выводил Рому на эмоции. Сначала Ване угрожали посадить его на бутылку, потом — назвали павшим, ну а в третий раз Рома Локимин окончательно ебанулся: назвал его Ванечкой и через пять минут потребовал адрес в личных сообщениях. Светло думал буквально десять минут — Светло и думал несовместимо, кстати — но улицу, дом и квартиру всё-таки назвал, рассчитывая, что Рома как обычно сольётся. И Рома не подавал больше никаких признаков жизни до восьми вечера; а в двадцать ноль четыре завалился в чужую квартиру с пачкой мокрого Вискаса, каким-то дешёвым букетом из перехода и пачкой презервативов в заднем кармане. — Гриша не ест Вискас, это плохой корм. — А кто сказал, что это для твоего шерстяного пидора? Я тебя им кормить буду, ты же любишь гавно. — Ты слишком много выёбываешься, угомонись. Рома показательно хмыкает, косится на вышедшего из-за угла кота и наклоняется, чтобы развязать шнурки на кроссах. Кладёт букет рядом с собой на пол, развязывает первый несуразный бантик и до сих пор не понимает, что он тут, блять, забыл. Худяков нутром чувствует, что Светло ахуевает не меньше: он проверяет время на телефоне, нервно кашляет в кулак, снова проверяет время и всё-таки неуверенно поднимает бледно-розовые цветы с пола. Жалко же, хули. Рома скидывает наспех грязную из-за московской погоды обувь, тёплую дублёнку бросает на ближайшее кресло и без стеснения направляется к холодильнику. Худяков так чётко ориентируется в чужой квартире, словно бывал здесь не раз, и Светло от такой наглости приоткрывает пухлые губы в удивлении и следом закатывает глаза. В следующую же секунду открывает твиттер и закидывает громкое «РОМА ЛОКИМИН УМЕЕТ ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ СЛОВА В ЖОПУ ДАМ ЕСЛИ НАПИЗДЕЛ». Через пять минут в другой комнате у Ромы звенит телефон — Карма делится последней новостью. — Ванечка, а у тебя есть чё-нибудь к пивасу? Ну, типа кальмаров сушёных или рыбки-полосатика. — Какого хуя ты сюда припёрся с другого конца Москвы? — Всё тебе прям сразу и расскажи. Рома усмехается так громко, что Ваня слышит это в другой комнате. Светло падает в угол дивана, добавляет звука на телевизоре, тянется за открытой банкой пива и пачкой чипсов. Честно — ему похуй, что там Рома делает. Пусть хоть половину квартиры вынесет, сегодня Ваня решил, что не сдвинется с места даже в том случае, если наступит апокалипсис, а сам Оксимирон встанет со своего императорского трона с хуями. Ваня решил, что сегодняшний день — это его законный выходной в обществе тупых передач по ящику, мягкого Гриши под боком и одной тупой псины где-то в пределах кухни. Последняя нарисовалась в списке как-то слишком неожиданно и слишком впечатляюще, чтобы выгнать его ссаными тряпками обратно к себе на Павелецкую. Слухи так говорят, что там Рома Локимин обустраивает своё семейное гнёздышко с Машей. — Эй, пёс! Тронешь торт в холодильнике — я тебе ебало обоссу, понял? — Будешь на меня выёбываться — получишь пизды. Усёк нахуй? Рома последние два слова в буквальном смысле рявкает, смотрит дикими-дикими глазами из темноты прихожей и острыми клыками открывает крышку на бутылке. Бросает её на пол, опирается плечом о косяк двери и отпивает пару глотков. Пиво отвратительное, жжёт горло и оставляет неприятную горечь на кончике языка. Худяков с полной уверенностью может сказать, что оно по-любому было куплено в «фикс прайсе» за двадцать рублей. — Локимин у нас умеет только рычать и скалиться, а укусить не может. Хуёвый из тебя пёс, Ром. — Мне всё-таки сдержать слова и посадить тебя на бутылку, Ванечка? Худяков тянет это «Ванечка» мягко-приторным голосом, широко улыбается, показывая зубы, и хитро смотрит из-под прищура. Сначала выжидательно на Светло, потом на бутылку в руках и снова на Светло; изучает черты лица, нос с едва заметной горбинкой, растрёпанные волосы и длинные тёмные ресницы. Рома понимает, что Светло — никакой, простой колхозный мальчик, и будь он, Рома, пидором, то выбрал кого-нибудь покрасивее: Рудбоя, например, или Маркула. Худяков фыркает, сам не понимая, что девочки находят во внешности Вани, но всё-таки падает рядом с ним на диван. Светло демонстративно не реагирует на слова Ромы, даже не смотрит в его сторону, засовывая себе в рот жменю чипс для большего вкуса. — Рот способный, я смотрю. — Помолчи, пожалуйста, я не слышу из-за тебя передачу. — Ты смотришь украинское «экстрасенсы ведут расследование», серьёзно? — Ты просто не выкупаешь прикола украинских шоу. Когда смотришь русские — это как ебаться с резинкой, не те ощущения и сюжеты так себе. А вот украинские — как без резинки. Улавливаешь разницу? Светло запивает чипсы пивом, зажимает его между ногами и снова проверяет уведомления в твиттере. Гриша мурлычет где-то за диваном, дерёт когтями обивку и после запрыгивает на его спинку. Он без колебаний подходит ближе к Роме, трётся мордой о его голову и послушно склоняется к руке, когда чешут за ухом. — А с тобой, к слову, можно без резинки ебаться, заразу не подхвачу? Я же тебя всё-таки завалить приехал. — Ты на Букинг подписан, ещё большую не подхватишь, не переживай. — Пиво убери, чтобы не разлить. Светло почему-то молча слушается, убирает полупустую банку за угол дивана вместе с пачкой, садится по-турецки и прикрывает глаза. Стоит векам сомкнуться, Рома садится более расслабленно: сползает немного ниже, разводит ноги в стороны и наспех отпивает пива. В следующую секунду рывком укладывает Светло к себе на колени, хватает крепко за плечо и практически вжимает ебалом в диван. — Ну чё, Ванечка, допизделся? Рома наклоняется ниже, агрессивно рычит Светло на ухо, облизывает чувствительную кожу языком и больно прикусывает хрящ. У Вани в буквально смысле дёргается глаз: ему пиздец нравится чувствовать, что член Ромы плавно встаёт, а тяжесть его тела, нависающего сверху, больше распаляет. Рома прикрывает глаза на пару минут, перехватает свободную руку Светло за запястье, заламывает до сдавленного шипения и шумно вдыхает: контроль и спокойствие. Так учил Мирон. Контроль над собой и спокойствие во всём. Рома касается чужой поясницы пальцами, приподнимает немного футболку и громко выдыхает через нос. Он лезет ладонью под резинку спортивок, мнёт осторожно одну ягодицу и снова тихо рычит на чужое ухо. Нахуй контроль. Рома рывком снимает штаны вместе с трусами до бёдер Вани, ещё крепче перехватывает его за запястье и склоняет голову к плечу. Разглядывает гладкую бледную кожу, касается подушечками обманчиво-нежно и жмёт ближе к себе, пресекая любые попытки вырваться. — Пять для разогрева. Считай, блять, громко и чётко. Худяков тычется носом в кудрявые волосы, заносит медленно руку для удара и нарочно тянет время — знает, что чем больше ожидание, тем приятнее подарок. Рома чувствует, что у Светло встает, чувствует, что его пробирает дрожью от каждого прикосновения и слышит, как сбивается его дыхание. Худяков плавно толкается бёдрами, трётся вставшим членом о ткань одежды и на выдохе бьёт Светло по мягкой ягодице. Звонко, сильно, растирает, сжимает моментально покрасневшую кожу и закусывает нижнюю губу. — Блять. Один. У Светло голос становится тихим, хриплым, и от этого у Ромы идут мурашки по коже. Он скалится хищником, разводит чужие ноги в стороны и снова заносит руку в воздухе. В следующий раз Худяков бьёт по правой ягодице, трёт всей ладонью и снова бьёт по левой с большей силой. На третьем ударе Ваня передёргивает плечам, сдавленно шипит сквозь крепко сжатые зубы и сжимает руки в кулаки. Он никогда не думал, что может быть настолько чувствительным; в порнушных фильмах, которые он смотрел не единожды, всё было не так. Там обычно девочки наигранно вопили, выгибались в пояснице и мечтали поскорее потрахаться. Сейчас — всё наоборот. Ваня чувствует, как возбуждение стягивает живот тугим клубком, как мысли постепенно путаются между собой и перед глазами в буквальном смысле мутнеет. Он знает, что такой способ расслабиться и отпустить себя практикует достаточное количество людей, но не думал, что это настолько сильно помогает. Светло насчитал только три удара, после которых жопа всё-таки начинает болеть, но он готов попросить ещё десять. Потому что дрожь в коленках и истекающая смазкой головка члена говорит о том, что нравится. — Три. — А теперь молчи. Худяков мнёт раздражённую кожу, отпускает руку Светло, оставляя на ней синяки, и незамысловато ведёт пальцами между ягодиц к пояснице. Ваня инстинктивно выгибается, опирается на оба локтя для удобства и закусывает щёку изнутри. Трётся едва заметно бёдрами о чужую одежду, оставляет на ней мокрые пятна смазки и хрипло стонет на выдохах. Ваня знает, что еще пара плавных и мягких движений по члену, задевающих чувствительную головку, и он кончит. Ваня знает, что нужно попросить, но он элементарно не успевает: Рома раньше толкается указательным и средним пальцами в его рот, давит на язык и разводит «ножницами». Ваня послушно запрокидывает голову, старается взять глубже и старательно облизывает шершавую кожу языком. И Рома думает, что этого достаточно; он касается тугой дырки влажными подушечками, давит до хриплого стона и угрожающе клацает зубами у уха. Худякову, по правде, сейчас пиздец сложно: хочется поставить Светло на колени и выебать до дрожи в голосе и жалобного скулежа. А если Рома хочет — Рома делает. — Расслабься и молчи, понял меня? Вякнешь — получишь пизды. Рома перехватывает Ваню под подбородок крепкой хваткой, удерживает, чтобы тот не дёргался, и толкается двумя пальцами в расслабленное тело. Ваня слушается, хмурится до двух маленьких складочек между бровей и больно закусывает нижнюю губу. Изначально ему максимально неприятно; давал в жопу Славке когда-то по пьяни, но всё ограничилось тем случаем, а сейчас не так прикольно. Худяков жмёт на горло, перекрывая дыхание, толкается медленно, но грубо в тугую дырку, и уже неосознанно рычит в шею голодным волком. Светло собственной шкурой ощущает, что Рома на пределе, и в любую секунду может сорваться. Он вынимает пальцы на две фаланги, разводит их немного в стороны и снова входит до предела, надавливая мягкими подушечками на простату. Светло крупно вздрагивает, дёргается, выгибается в пояснице, сильнее насаживаясь, и протяжно мычит себе в плечо. Худяков ослабляет хватку на чужой шее, зарывается пальцами в кучерявые волосы и тянет в сторону; оставляет на бледной шее собственнические яркие укусы, вылизывает воспалённую кожу и медленно двигает пальцами, стараясь максимально растянуть. Светло начинает дрожать от скорого оргазма и Локи это прекрасно понимает: вынимает резким движением пальцы, рычит на громкий хриплый стон и смотрит голодным взглядом прямо в глаза. — На колени ко мне, щенок. Быстро. — Если ты мне не дашь кончить прямо сейчас, то я сам тебя выебу. Светло рявкает в ответ, но приподнимается на колене, снимает мешающиеся штаны и отводит глаза в сторону. Рома смотрит голодно и дико, осматривает с ног до головы, задерживая взгляд на покрасневшей ягодице и влажном от смазки члене. Он рвёт зубами пачку с резинкой, стягивает наспех джинсы под яйца и подрагивающими от возбуждения руками пытается натянуть презерватив. — Я чистый, слово пионера. — Уебу, если напиздел. Рома кладёт хуй на защиту, хотя верить Светло не совсем умное занятие. Он тянет Ваню за руку на себя, сажает на колени, обнимает за талию и сплёвывает густую слюну на ладонь. Проходится рукой по стоящему стволу, придерживает собственный член у основания и толкается в растянутое тело крупной головкой. Светло выгибается моментально, хватается руками за плечи и шею, давится воздухом в стонах и прикрывает глаза. Худяков уже элементарно не может терпеть: входит до основания одним слитным грубым толчком, стонет в голос от горячей тесноты и придерживает Ваню ладонями за ягодицы. Он негромко скулит, толкается на пробу бёдрами, насаживаясь ещё глубже, и окончательно растворяется в собственных ощущениях. Потому что ему неебаться как хорошо — лучше любых цветных таблеток на язык и громких концертов в дешёвых клубах. Светло замирает, даёт себе пару секунд привыкнуть, сам поднимается и сам опускается на крупный твёрдый ствол. У него по пояснице бегут мурашки, а перед зажмуренными глазами взрываются разноцветные салюты, когда Рома разводит ягодицы в стороны и сразу срывается на глубокий резкий темп. И Ваня не может сказать, что ему не нравится. Ване ахуенно. Ваня смотрит из-под ресниц, изучает чужие черты лица и подаётся вперёд: целует по-взрослому, с языком, толкается в рот Ромы и кусает нижнюю губу. И у него буквально сердце едва не останавливается, когда Худяков не отвечает на поцелуй. Он не отвечает, но стоит Светло отстраниться, он жмёт его к себе ближе и целует-кусает с таким остервенением, что Ваня теряется нахуй. Просто теряется нахуй. — Блять, подрочи. Чё ты как маленький, псина. — Заткнись, я не разрешал тебе пиздеть. Рома дышит горячо в чужие губы, целует в перерывах между громкими шлепками и стонами, царапает спину через футболку и понимает, что на пределе. По ногам проходится приятная судорога, а в голову словно ебашит навылет: Худяков бьёт Ваню по ягодице, отсчитывая уже для себя четвёртый удар, трахает его тело глубоко и с оттягом, и сам давится своим удовлетворенным рычанием. Он перехватывает чужой член всей ладонью, соскальзывает к яйцам, мягко мнёт их и снова охватывает плотным кольцом ствол у основания. Ваню буквально трусит, он выгибается в пояснице, царапается и скулит прямо на ухо. Рома изучающе на него смотрит, следит, как движется кадык под тонкой кожей и как просвечиваются вены. Худяков залипает несколько секунд, подцепляет пальцами тёмный шнурок на чужой шее и тянет на себя. Разглядывает простой деревянный крестик с распятым Иисусом и наполовину стёртым «спаси и сохрани» с обратной стороны. — Так ты у нас и вправду падший, Ва-не-чка. — Сукин сын. Рома скалится дико, нарочно замедляет темп, бьёт последний раз Светло по заднице звонким шлепком и резким движением кисти проходится по его стволу. Ване этого хватает: он дрожит, сжимается изнутри, кончает струёй на чужую одежду и закатывает глаза от удовольствия. Только Роме этого мало, Рома наоборот ускоряется, ебёт его до разъезжающихся коленок и кончает глубоко в разъёбанную задницу. Движется дальше по сперме, обводит пальцами края растянутой дырки и толкается указательным глубже. Позволяет вязкому семени стекать по стволу и чужим бёдрам, рычит сам утробно, и без каких-либо колебаний кусает Ваню за ключицу. Ему тяжело дышать, картинка перед глазами плывёт от оргазма, а Ваня не кажется таким долбоёбом, какой есть на самом деле. — Слезай с меня, хули ты уселся. Мне ехать надо. — Сигаретку дать? — Дать. Светло поднимается не спеша на подрагивающие в коленях ноги, тянется за пачкой сигарет на столе и садится рядом с Ромой. Протягивает ему одну из них, молча поджигает и расслабленно валится на бок. Рома в его сторону даже не смотрит, потому что до конца не может осознать то, что произошло; он делает две глубокие затяжки отвратительного «винстона», натягивает наспех на себя штаны,обтирается собственной футболкой и скидывает её в ванной. — Пиздец ты чмошник, Вань. — Пиздец ты пидор, Рома. Худяков сваливает домой за какие-то считанные десять минут. И только там, на Павелецкой, в обществе тарелки варёной картошки и пары недельных сосисок, он отвечает на очередной твитт: ванечка @for_fallen_mc       20:22 РОМА ЛОКИМИН УМЕЕТ ОТВЕЧАТЬ ЗА СВОИ СЛОВА В ЖОПУ ДАМ ЕСЛИ НАПИЗДЕЛ Локимин @loqiemean       23:17 Я тебя, блять, заставлю сосать И Ваня в этом не сомневается. Рома Локимин ведь сдерживает свои слова, когда ему это нужно.