Красный

Red is the color of my love, dark as the night, hot as the sun. Like a cloud that's full of rain, like a melody that plays.

Америка застегнула перед зеркалом бюстгальтер и, не удержавшись, поправила его, обхватив поверх чашечек и призывно глядя на саму себя. - Ты огонь, детка, - жарко подмигнув, сообщила она своему отражению и, рассмеявшись, подхватила с кровати блузу. Блузка была по дресс-коду кипенно-белой, юбка скучно-черной, а туфли нейтрального темно-коричневого оттенка, но Эмили ощущала себя так, будто она одета в пламенеюще-алое вечернее платье. Она была в предвкушении. Переговоры. Какое вкусное слово. Особенно когда под ним подразумеваются не только заседания в компании Англии и кучи дипломатов, но и секретные договоренности. Наедине. Эмили взяла из косметички помаду и резко развернулась к зеркалу. Ярко-красный – неподходящий цвет для дипломатических переговоров. Но ей плевать. Она давно не нахалка, которая решила насолить воспитателю по-крупному, подружившись с его врагами. Она давно не дерзкая провинциалка из Нового Света, которая открывала рот, проезжая по Парижу или Петербургу. Она давно не выскочка, которой надо доказывать свое право считаться кем-то, хотя бы не пустым местом. Она королева этой вечеринки. Жаль, что тот, кого она хотела бы видеть королем, уже почти тридцать лет не признает монархию. Ему шло. Теперь Ивана не увидишь в элегантном фраке и белых перчатках. Он облачен в форму, как в футляр, и туго стянутый ремень не получится обойти так же легко, как мягкую ткань жилета… Впрочем, и тогда не вышло. Америка недовольно поджала ярко очерченные помадой губки. У России была отменная реакция, деликатные, но неумолимо-крепкие руки и совершенно невозможный, прохладно-сдержанный взгляд. «Это лишнее, мадемуазель Джонс», - вот что он ей сказал!.. Тогда «мадемуазель» ущипнуло ее за уши издевательски беспечным смешком Франции, которому позволялось увлекать Ивана для беседы под руку и безо всякого стеснения расцеловывать его в обе щеки. От возмущения она на несколько минут лишилась дара речи и только и могла, что оскорблено пыхтеть, краснея. Тогда она еще умела краснеть. - Мадемуазель, - кривя губы, произнесла Эмили, торопливо проводя щеткой по волосам. Не «мисс». Не оскорбление. О, нет. Вежливость, бьющая наотмашь своей пренебрежительной холодностью сильнее, чем пощечина. За это до сих пор было обидно. Даже к этой крикливой грубиянке Пруссии Россия обращался, мягко грассируя, «фройляйн». Но это ничего. Пустяки. Дела давно минувших дней. Сегодня она в алом. Цвет ее настроения, жизни… любви. Во всех смыслах, что досадно – переговоры будут сложными… Но они договорятся. Больше не с кем. Великие державы не так уж и велики, когда вы – сверхдержавы… Или Иван сочтет, что кто-то из них двоих лишний? Эмили довольно ухмыльнулась. Что ж… Пусть докажет, что она должна с ним считаться.