Зола на лбах

По щелчку пальцев трехпалой руки из неоткуда вспыхивает серебристо-голубой огненный шар, клубится, а после змейками бросается в собранный накануне хворост. Змейки обвивают его собой, взрываются, перекинув пламя на сухие сучья и поленья, и озаряют прогалину уже не холодным, а жарким огненным светом. Отсюда и почти доходя до склона Болотной Горы. Сноп искр, выстреливаемый только что родившимся костром, крохотными проворными светляками взмывает ввысь над головами, чтобы осмотреться и погаснуть, упав наземь хлопьями пепла. Когда огонь добирается до мха, земляной запах костра заполняет собой пространство, согревая тело ещё и изнутри. Прохлада отступает. Посидев ещё немного перед огнем и растерев подмерзшие руки, юный тролль принимается доставать из тюка свежевыловленную рыбу, намеренно спрятанную, дабы не притягивать любопытство диких зверей на протяжении похода от озера, изобилующего различной морской живностью. Тонкая острога - на сегодня непрочное оружие против непрошенных гостей, а также удилищная снасть - уже расположилась в земле, воткнутая остриём вниз. Тролль освобождает одну рыбу за другой из связки, на которую они были нанизаны за жабры, после чего осторожно продевает через них молодой, но крепкий отточенный прутик. Нужно ещё немного подождать, чтобы прогорели поленья, поэтому тролль, изготовив ещё таких прутиков с рыбой, отставляет их в сторону, прислонив к бревну, на котором сидит. Из другого отдела того же тюка он достает несколько фруктов светло-коричневого цвета, завернутых в тряпицу, и, после снятия тоненькой кожуры, делает первый укус. Фрукт сочный и сладкий - тролль едва не давится его соком, наспех вытирая кистью перепачканные губы и клыки. Пусть его поедание и дело "грязное", и сочный фрукт брызжет во все стороны, пусть липко и приторно, но так навеивают воспоминания о тёплом доме, родных землях и сезонах дождей. Нектар нежной мякоти орошает горло, перебивает горький вкус слюны, оттого так хорошо, будто во рту раскрывается пряный бутон. Прожевывая фрукт, тролль замечает на себе изучающий взгляд золотых глаз. Старый орк выходит из тени шаркающим медвежьим шагом и бросает новую охапку дров подле костра, собранную для розжига после приготовления пищи. Обветренное лицо Саурфанга как всегда отражает монохромную палитру из задумчивости и собранности. Может быть, его занудная рациональность и твердолобость могут порой показаться кому-нибудь невыносимыми, но юный тролль уже стерпелся с повадками своего товарища. Сейчас тот подходит ближе к огню и снимает кольчатые рукавицы, чтобы так же погреть зазябшие ладони. Пускай и приходится немного подмерзнуть, из-за того, что они отошли слишком далеко от лагеря, но Зекхан тайно искренне рад побыть просто наедине со своим товарищем, вдалеке от будничной суеты Орды и восторгаться от лучших в мире обыкновенных разговоров. - Хотите? - Зекхан протягивает рядом лежащий фрукт, в его движениях всё ещё читаются неуверенность и трепет перед прославленным военачальником. - У меня есть ещё несколько. Рыбу стоит готовить на углях, а не над полыхающим огнем - так мясо зажарится целиком, не обуглится. Но придется немного подождать. - Что это такое? - Орк кивнул на зажатый между пальцев тролля фрукт. - Это? Это саподилла - фрукт с моей родины, Зулдазара. Произрастание плодов этих деревьев приходится всего на один сезон, поэтому матушка собрала мне ещё неспелые, чтобы я мог съесть их позже. Они очень сладкие, попробуйте. - Нет, спасибо, дождусь сытой еды. Спустя немного времени, доев фрукт до косточек, тролль снова берется за рыб и осторожно надрезает им брюшки, выбросив внутренности прочь. Дальше он достает другой чудной жёлтый плод, и, надрезав его, выдавливает его сок вглубь разреза, тщательно пропитывая им мясо. Саурфангу нравится наблюдать за Зекханом в подобные моменты, когда он так пылает вдохновением. Иногда его повадки поражают своим чудачеством, и орк убеждается, какие же их народы разные. Так и в этот раз, спрашивает, что он опять задумал. - Просто доверьтесь мне. - Улыбается тролль, налаживая прутики с рыбой над углями. Раскаленные камни издают короткое шварканье, когда последняя влага, что хранилась в плавниках у хвоста капает в костёр. На самом деле, за тот небольшой промежуток после их неожиданного знакомства, Саурфанг успел не на шутку привязаться к нему, и это, к сожалению, могло иметь последствия. С камнем на душе он наблюдал, как мальчишка всюду следует за ним, беспрекословно внемля указаниям, впитывает всё, как губка, стараясь подражать своему предводителю. Пускай Зекхан уже и набрал полный рот обещаний, о том, что он будет осторожен, подсознательно орк ни на толику не переставал тревожиться за его жизнь. Зекхан закидывает его расспросами обо всем на свете, скалит клыки, смеясь, когда ответы орка кажутся ему забавными. Белое нежное рыбье мясо с мягкими костями и хрустящими плавниками приятно пахнет костром с тонкой пикантной ноткой кислецы, оно тает во рту. Пропитанные соком жёлтого фрукта волокна преподносят совершенно иной, никогда ранее не ощущаемый вкус, и он не может не нравиться. Спустя длительный порядок лет довольствия минимумом в военных походах, экзотические методы приготовления чего-то такого простого и пресного, как рыба, кажутся причудливыми, но ласкают обоняние и балуют вкусовые ощущения. - Где ты этому научился? - Спрашивает Саурфанг, снимая с прутика следующую рыбу - разгулявшийся от похода и изумительного аромата аппетит изводит желудок, прося больше. Насколько же дивный вкус. - Ещё в детстве, когда отец брал меня с братьями на рыбалку. Обычно это было в сезон дождей, потому что улова было много. - Отвечает Зекхан, бросая рыбью головёшку в костёр. - В один такой раз нам пришлось заночевать под навесом отрога, из-за того, что размыло верховье реки и вода вышла из берегов. Привычной дорогой назад вернуться было нельзя, а идти обходным путём, через ночные дебри, было плохой затеей. Оттого мы там и переждали до утра. Помню, как было непросто разводить огонь из сырого хвороста. Тогда отец и впервые показал нам как готовить рыбу подобным образом. Мы слушали и запоминали. Тролль немного молчит, а после задумчиво улыбается своим мыслям и воспоминаниям. - Вам нравится? - Он кивает на рыбу в руках военачальника и протягивает ему бурдюк с пресной водой. - Да. Остаток трапезы они проводят в тишине, нарушаемой треском костра и песнями цикад. За долгие и тягостные годы жизни Саурфанг успел выучить, что тролли - очень своенравный народ, но раньше подчиненные тролли не решались так бесцеремонно возражать своему военачальнику. Однако Зекхан умудряется отступать от приказов: не ходить по пятам, не лезть на рожон, не оглядываться, или хотя бы просто замолкнуть – каждый запрет был нарушен не один раз. Но своей лишенной высокомерия строптивостью он непреднамеренно пестрится среди соплеменников, и отчего-то Саурфангу это даже по душе. Не позволит без почетного прощания зарыть его в недра, не позволит растащить его воронам, не позволит осквернить его вражеской магией. Ни в жизнь. - По возвращению тебя определят в другое место, Зекхан. Мой отряд отправится в рискованный поход в земли Штормграда, и я не хочу подвергать тебя такой опасности. Взгляд тролля разом отупевает, будто ему щелкнули прямо промеж глаз. - Как? - Он подскакивает на месте. - Воевода Саурфанг, зачем это? Я дал клятву на крови, что никогда не отступлю от служения Орде и Вам, предводитель! Тот бегло окидывает его томным взором, не шелохнувшись. Всё так он и предчувствовал, что он не поймет. Жестом орк велит Зекхану сесть на место. - Когда родился мой сын, Дранош, я пообещал своей жене, что он никогда не станет кровожадным воином, останется чистым. Я бы никогда не пожелал своему сыну той же судьбы, которой живу сам. - Говорит Саурфанг, вглядываясь в языки пламени. - Он был орком чести. Справедливым и храбрым. Однако Смерть отняла у меня моего мальчика. Вырвала у меня мирную жизнь, семью и бросила в самую пучину резни и боли. Столько же хороших бойцов погибло… Я не могу рисковать тобой, пока ты не готов. - Я готов! Мне правда жаль Вашего сына, но я твёрдо решил стоять на своём. Опасности меня не пугают! Орка передергивает как коня от укусов надоедливой мошки. Оскалившись, он вмиг оказывается рядом с Зекханом и поднимает его за грудки над землёй мощной ручищей. - Глупец! Кончай нести эту ересь. Тебе не нужна эта чёртова война и Орда! Не смей мне твердить о войне, если не имеешь о ней ни малейшего представления. Побереги шкуру! - Скажите, чего именно Вы так боитесь, воевода Саурфанг? - Тролль смотрит на него почти без страха, отчеканивая слова. - Вы говорите о том, что я глупый, раз не понимаю таких простых вещей. Но ещё никогда я не услышал от Вас, почему же моя воля служить рядом с Вами является такой нелепой? Дело в том, что Вы страшитесь взять ответственность за мои решения? Или, быть может, что я повторю судьбу Вашего сына? Бесполезно. Если хочет, пускай будет таким же импульсивным и безрассудным как и весь молодняк, пускай бездумно овладевает навыками боя, чтобы в конце концов стать заменным пушечным мясом, каких тысячи. Неужели пресловутое влияние Орды так повлияло на его сознание, разожгло жажду до глотков крови, надругавшись над неокрепшим сознанием? А ведь инстинктивно ему хотелось верить, взрастить в нём семя здравомыслия и передать пару простых истин. Нет, напрасно он так решил. Зекхану никогда не понять, что значит потерять всякую надежду на искупление. Он никогда не узнает что было там, в дренейской деревушке: тела детей, женщин и бравых воинов, лежащих в грязи, и птиц, слетевшихся на пиршество. Никому бы лучше этого не знать, даже самому Саурфангу. - Выбирай слова, юнец. - Железная хватка крепких пальцев растет, вызывая жалобные скрипы кожаных ремней в ней. На складчатом лбу Саурфанга выступает тёмно-зелёная вена, которая, кажется, вот-вот лопнет. Не нужно было ворошить старые раны, думает Зекхан. Обдумав свои слова, он понимает всю разрушительную силу чувства сожаления. - Простите. Впредь буду умнее. - Я вовсе не просил тебя быть умным. - Толчком руки Саурфанг отбрасывает его на место. - Всего-навсего велел чётко выполнять мои распоряжения и следить за языком. Зекхан замолкает, рассудив о том, что заключением их разговора может стать кульминация сапога воеводы с носом тролля. Обидно. Но вовсе не за жестокие слова, а за собственную кротость, что он так и не смог донести до предводителя своё мнение по поводу его решения. - Спите, предводитель. - Даже не посмотрев в сторону своего военачальника, бросил он и сел обратно к костру. - Я подежурю. Сбросив с себя поножи и броню, не проронив ни одного слова, орк грузно переваливается на бок, желая как можно поскорее уснуть, и оставляя юного тролля наедине со своими мыслями. *** Саурфанг почти позабыл, что бывает так тихо, как здесь. И без кирасы дышится легче. Здесь, вдалеке от лагеря, в котором соратники пеклись и тихо ненавидели друг друга, как пауки в бутылке. Вдалеке от этого удушливого смрада потных тел и сладковатой вони гниющего мяса. Вдалеке от яростной Сильваны, которая импульсивно меняет свои планы и стратегии с суровых на более жесткие, словно кошка, сжирая своё уродливое потомство. Отдаленный голубо-молочный свет луны мерцает среди плотных ветвей, пронизывая балдахин деревьев. Темнота тихая и почти чувствуется на ощупь. Свет костра просвечивает через его длинные тонкие синие хрящи ушей, окрашивая их в светло-розоватый. Яркая грива ирокеза потряхивается, так похожая на языки пламени, пока её хозяин шепчет молитву, перебирая меж пальцев обсидиановые чётки. Красиво. - Бронсамди, дай мне сил, убереги мою душу. Бронсамди… Орк трёт переносицу, собираясь с мыслями. Преклонный возраст мутит трезвость ума, усыпляя чуткость, и обезображивает истинность. Осмысляя свой неуместный гнев, Саурфанг чувствует укор совести. Не стоит требовать от Зекхана невозможного, как никак настоящее виденье мира пришло к орку с мудростью и опытом, и это стоило многих жертв преступлений. За пару коротких шагов Саурфанг оказывается совсем рядом, подходит вплотную к троллю, чтобы разглядеть смятение на его лице, но видит только замешательство и оторопелость: уши встревоженно оттопыриваются и прижимаются, звеня металлическими кольцами, а широкие зрачки носятся из стороны в сторону, полыхая. Он запускает пятерню в жесткие и взъерошенные волосы Зекхана и тянет на себя, не оставив без внимания то, что мальчишка вздрагивает от каждого его телодвижения. Тролль жмурится, ожидая дальнейших действий Саурфанга, чем вызывает у того непроизвольную улыбку. - Чего ты от меня хочешь, Зекхан? - Мягко спрашивает он, аккуратно перебирая рыжую копну, так стараясь унять дрожь в теле тролля и не напугать его ещё сильнее. Глаза Саурфанга, повидавшие много горя, сейчас отражают уверенность и мудрость, в них ни капельки кровожадности и злости. Пускай Зекхан и не нуждается в трепотне о сожалениях за обидные слова, потому что и так ощущает раскаяние, но всё равно потряхивается как лесная пеночка, не зная, чего ждать. Тролль не решается поднять глаза и успокоить застучавший барабанным боем пульс в ушах. Пытается что-то мямлить, выиграть время, чтобы прийти в норму, скрыть неконтролируемое из неоткуда взявшееся волнение. - Т-только лишь Ваше одобрение, Верховный воевода Саурфанг. - Произносит он на одном выдохе, его голос так подрагивает, словно грозя сорваться. В его слоге сохраняются и частота, и чистота боязливых колебаний. - Позвольте мне сражаться с Вами плечом к плечу. Ради победы нашей Орды, ради прекращения страданий народов Азерота и воцарения мира и покоя. Разрешите мне быть рядом с Вами. - Какой же ты ещё бестолковый воин, Зекхан. - Орк горько и хрипло смеется, похлопывая юнца по покатому плечу. - Многому же мне тебя ещё нужно научить, очень многому. Эх, когда-то и он думал, что это правильно - сражаться во имя мира. Саурфанг прислоняется ко лбу Зекхана своим, вдыхает его запах. Сейчас он всеми своими фибрами, кроме аромата огня, пряных трав и белой глины, которой выполнены паттерны на лице тролля, Саурфанг чувствует те потаенные невыразимые эмоции, что распирают Зекхана. Привычно симметричные орнаменты боевого раскраса, который оживали в битве, подчеркивая намерения, сейчас треснули на ошеломленном лице. Пусть уже и не столь острое орочье чутье непогрешимо точно определяет их незатейливый смысл, и в одночасье сердцу становится до боли горько. Теперь он понимает. Это липкое, как рыбья чешуя, чувство, столь кроткое, неразделенное, бескорыстное и наивное, посилившееся глубоко внутри и сверкающее своими доверчивыми округленными глазищами. Но безропотно принимающее всё, что подкинут своенравные боги, как и сейчас. Вот, на самом деле, что им движет. Отнюдь не жажда возложить свою душу на алтарь Орды, преподнося своё тело под распоряжения полководцев и судьбы, совершенно не поинтересовавшись что с ним будет. Всё куда сложнее и сокровеннее, ценней и серьезней. И как же орк это не понял сразу? Сейчас, топорно состеганный из печали несбывшихся надежд, из слабосилия и отвращения к себе, Зекхан предстает перед ним, растекаясь воском в его руках, так, что Саурфанг может всецело рассмотреть его душу. Кажется, он может властвовать его линией жизни, угадать его мысли и бессовестно врываться данный промежуток бытия, что меж колыбельной и жертвенным камнем столько, сколько захочет. Потому что он может это. Потому что его отчаянно и проникновенно умоляют об этом, не проронив ни слова. Сердце Зекхана грозит разорвать свою плоть на жалкие кровоточащие лоскуты, когда его глаза находят взгляд орка. Он пытается молиться, но небо остается безмолвным, страх впивается в него ледяными когтями, равнодушно щиплет глаза своей стужей и задувает последний теплящийся огонёк надежды. Больше всего сейчас хотелось забраться подальше, зарыться поглубже, и сидеть так тихо, глотая вой, чтобы писк комара казался громовым оркестром. Наверняка, нужно что-то сказать, оборвать эту невыносимую тишину, но молвить что-то предельно невнятное, то же самое, что просто-напросто промолчать. - Я… не нужно! Я п-просто… - Зекхан пятится назад, поднимая перевязанными ногами сыпучую пыль земли. Осознание занимает достаточно немного времени, если хранить молчание. Нежеланные навязчивые мысли сором и пылью поднимались в голове уже давно. Он был бы и рад махнуть на них рукой, да только, как всем известно, сор имеет свойство накапливаться. И вот сейчас они грудой ссыпаются из настежь распахнутой души на поверхность. Терпкие феромоны, что выделяются через кожу, предательски сдают его с потрохами. Старый орк вопрошающе хмурится, застыв на месте, точно пораженный ударом молота. Возглас замешательства расплывается по его лицу, ваяя на лбу горизонтальные морщинки. Ошеломляющая сумятица чувств доводят до исступления, превращая даже столь самоуравновешенный и невозмутимый нрав в нескрываемую растерянность. Саурфанг, переведя дыхание, соображает, что надлежит что-то сказать, оборвать это нелепое затянувшееся молчание, но сначала из его груди вырывается только бессвязный хрип. - Так вот оно что… - На данный момент единственное, что он способен более-менее внятно сказать. Ссутулившись куда сильнее, чем обычно, став вовсе похожим на запуганного ёжика, Зекхан отчаянно смотрит куда-то вниз, надеясь, что хотя бы земля сейчас не предаст и не уйдет у него из-под ног. Пропади он пропадом, убогий и несклочный, променявший Священную искру Предназначения на абсурдные иллюзии. - Какой же я жалкий. - Он прячется от окружающего мира и абсурдности ситуации за трехпалыми ладонями, мечтает сгореть до крошечных пепельных частиц, сокрушенный. Плевать, так плевать на мудрое изречение предков о том, что самый презренный род слабосердия - это горесть по себе самому. Луна любопытно заглядывает в круглое окошко меж деревьев, озаряет глухое поприще, прячась в убеленных сединами волосах Саурфанга. Огонь в костре горит по-прежнему ярко, однако кажется, будто резко похолодало. - Я з-знаю, что так нельзя, но ничего не могу с собой п-поделать. - Стыд от предчувствия, возникающего чувства отторжения на всех уровнях вызывает головокружение и плывущие перед глазами круги. Он ни за что не сможет сейчас взглянуть на него, и это страшнее неравного боя. - Если Вы с-скажете, то я уйду и никогда не вернусь в Ваш отряд. "Я не хочу обременять Вас" - то, что он хочет и боится сказать. Жалость, сочувствие, презрение или ненависть - утрачивают остатки смысла, в ожидании приговора. С каждым мгновением бездействия и какой-либо ответной реакции на случившееся, тело Зекхана становится все тяжелее и непослушнее, а рассудок - слабее. Он замолкает, так и не разобравшись в бессмысленном алгоритме оправданий. Он совсем не ребенок - думает Саурфанг. Сколько же усилий для работы извилин потребовалось, чтобы понять это? Сколько времени? На самом деле, одинаково короткий промежуток времени и для орка, и для тролля, просто в разные моменты, часы и дни. - Ты меня точно в могилу сведешь. - Саурфанг устало усмехается и подступает к Зекхану ближе, но тот едва не дает прыжок назад. - Да не бойся ты, иди сюда. Он смотрит на него долго и пристально, а потом осторожно ступает навстречу своему предводителю, пытаясь отыскать на его лице хотя бы крупицу злости, но пока находит только благость в жёлтых полуприкрытых глазах. Он, словно загнанный зверёк, страшится оступиться на негнущихся ногах и пропасть навечно. Это так диковинно и по-хорошему странно. Саурфанг отчерчивает пальцем контур его скул и подбородка, пока тот съеживается под его прикосновениями. Да, такое с орком действительно впервые, даже орочьи женщины не бывают столь чувствительными. - Простите… Взгляды вновь встречаются, когда он приподнимает лицо тролля за краешек челюсти, изучает глубину мокрых ореховых глаз. Через старательно лёгкие касания Саурфанг пытается сказать ему, что стыдиться нечего, и Зекхан его слышит, его дыхание чуть уравнивается, контрастируя с внутренней бурей. Необычные ощущения слегка пугают старого орка, но разом перетекают в нормальность и естественность, поэтому он внезапно сгребает его, крепко прижимая к своей широченной груди, чем вызывает у Зекхана тихий прерывистый стон. О, боги! Юный тролль замирает, словно обратившись в деревянного истукана, совершенно не понимая наяву ли это происходит, а в голове кружит осиный рой, заглушая мысли. Когда Зекхан вздрагивает в его руках, Саурфанг прижимает его к себе сильнее. - Ты ни в чем не виноват, мне не за что тебя прощать. - Хриплый шепот успокаивает, разрушая окружающий мир, не оставляя ничего, кроме него самого. Зекхан дрожащими руками возвращает объятия, силясь не разорваться от гаммы ощущений. - Вот так, правильно. И не реви больше, понял меня? Сейчас, как и когда они познакомились, Саурфанг совсем не похож на того свирепого берсерка, что обыкновенно кружит в вихре боевого транса. Даже такой пустотелый сосуд для крови и мучений иногда опустошается, освобождая место под эгоистичные, но приятные эмоции. Он открывает для себя, что их связь с первой минуты до настоящего времени была инстинктивной, нерушимой и безусловной. Пот смешивается, образуя что-то новое, пока тролль и орк глубоко и отрывисто ловят лёгкими воздух. В неугасаемой войне все уже давно позабыли за что сражаются, озверев и опьянев от вражеской крови. В лету канул долг перед своими племенами. Исчезли принципы ведения борьбы. Пропала честь, остались лишь её белые кости с парой смердящих кусков плоти. Рухнула всякая любовь, которая некогда прибавляла твёрдости духу, доблести и бесстрашья. Саурфанг знает, что они оба — что-то неизмеримо менее важное, чем война с Альянсом и становление Орды, но на короткий миг ему становится плевать. Война старше них обоих, а значит состарится и умрет раньше, да вот только и им не вечно сверкать. Оттого то это веский повод немного побыть эгоистами. Нет, Зекхан совсем не похож на Драноша, и вовсе не потому что он тролль. Он - совершенно другая, ни на кого не похожая личность, и им движут куда более опасные и безрассудные мотивы. Он так не боится потерять себя, что это начинает за него делать Саурфанг. Орк не может объяснить даже себе, почему желторотый мальчишка, который совсем ещё недавно сбросил молочные клыки, разжигает в нём неоднозначные, выпадающие за грани разумного, эмоции. Пробуждает в изгрызенном войной и горечью сердце огонь, будто фантомные боли. Это лишает всякого спокойствия, но вместе с тем противоречиво греет изнутри, разливая по жилам вечного старого солдата покой и упоение. Орка расслабляет эта атмосфера уходящего за горизонты веков времени и радуют переживания от посетивших забытых ощущений, от того, что жизнь продолжается. Само собой, единоличный преждевременный конец затянувшейся битвы - страшно соблазнительная мотивация проигрывать. Но пока ещё есть за что сражаться. *** Три недели спустя. Хрустнув шейным суставом, орк чувствует, как становится легче. Подкова полумесяца освещает звездную твердь, металлические и костные пики коньков палаток отражают лучи лунного света. Их блеск падает на кузницы, вышки и другие постройки. В столь поздний час все соплеменники уже разошлись спать, остались только дозорные, и те только и делают, что травят байки или доедают бараньи ноги. Но даже эти бездельники сейчас кажутся какими-то сердечными, что ли. Немного позже нужно будет доложить об итогах своего путешествия. Потом поесть. Да, было бы неплохо. Ещё позже поспать. А сейчас нужно сделать кое-что совершенно иного рода. В Дуротаре значительно теплее, чем в землях северного Элвиннского леса: раскаленные солнцем степи хранят свой жар даже ночами, без устали куются тысячи клинков под раздувания меха и пляшут огни костров. Там Саурфанг и находит его. Запрокинув голову к верху, в вечернюю гладь, распрямив спину, раскинув в стороны руки и пропуская через пальцы языки пламени, Зекхан упоенно танцует, отдавшись Священному обряду. Его тело, покрытое одной лишь набедренной повязкой и расписанное красными и белыми мандалами, двигается резко и грациозно, как змея. Движения его бедер ритмичные и отрывистые, они кружат под ритм ударов о натянутую кожу бонго. Даже через маску на его лице было видно, как он, закрыв глаза, принимает позы, высвобождая эмоции и впадая в транс. Он танцует, совершенно не замечая ничего вокруг, открывает языком плоти брешь между миром живых и мёртвых. Паутина мира духов растет и внемлет, тролль говорит с ней на том языке, который она понимает. Равновесие и гармония - слова, придуманные, для того, чтобы описывать пляски перед костром. Рука Зекхана стремится вперед и одним плавным движением ловит искру, как лягушка - муху, а после, собрав её в кулак, прижимает к маске и, кажется, что-то шепчет. Саурфанг только замечает, что смотрит на него без отрыва глаз, упоенно. Наслаждаясь. Барабанный ропот затихает, шаманы расходятся по шатрам, прихватив с собой ритуальные инструменты. Зекхан задумчиво растирает пепел по пальцам и снимает маску. Сколько же в нём энергии и жизни, эта картина заставляет сердце Саурфанга биться сильнее. Юный тролль бросает маску на песок, и теперь, в свете огней, что отражаются в его блестящих глазах, орк видит вселенскую тоску и оторопелость на его лице. Скучал ли он по своему военачальнику? Изменились ли его мысли и чувства на его счет? Посмотрев ещё немного на огонь, парень плюет на раскаленные камни, и те в ответ недовольно шипят, обдав его паром. Подобрав маску, он сует её под бок и направляется в сторону шатров. - Зекхан. - Саурфанг зовёт его вполголоса, но точно знает, что тролль его услышит. Встав, как вкопанный, тот чувствует, как все волоски на теле становятся дыбом. Когда Зекхан стремительно оборачивается через плечо, метнув быстрый вопрошающий взгляд в пламя, Саурфанг понимает: эти шаманские танцы посвящались ему. Его скорому возвращению назад. *** Сильные крепкие руки толкают тролля к древесному стволу, размещаются между его плечами, отрезав любой путь к отступлению. Когда он выпрямляет ссутулившуюся спину, то едва ли не становится одного роста со своим военачальником. Зекхан тихо ойкает, а его ореховые глаза округляются, наскоро оглядывая лицо Саурфанга. Тот выглядит напряженным, как луковая тетива, часто дышит, почти грозно пронизывая пристальным взглядом из-под нахмуренных бровей. Его ноздри раздуваются, а глаза превращаются в две щелки. Какое-то время он ещё раздумчиво смотрит на мальчишку, словно осмысляя правильность своих действий, а после отворачивает его лицо в сторону, чтобы склониться, вжаться носом и губами в изгиб синей шеи. Сердце Зекхана пропускает удар, и его хозяин на мгновения забывает как дышать. Поджарое тело прошибает мелкая дрожь, когда орк с шумом выдыхает горячий воздух, опаляя кожу мурашками, стараясь не поцарапать её клыками. Саурфанг осторожно гладит костяшками пальцев его скулу, чувствуя, как парень хмурится через ласку, не до конца понимая, что он испытывает. Будь они дикими животными, тролль бы уже упал на спину и поджал лапы, раболепно виляя хвостом. Происходящее невозможно постигнуть умом, но это что-то безусловное и правильное, как приливы и отливы на море, как свет звёзд, и восход солнца. Зекхан знает что сейчас происходит и что ещё может произойти, но совершенно не представляет что нужно делать и куда девать руки. От беспомощности и неопытности, а также от смазанных "поцелуев" по шее у него вылетают клочковатые стоны, от которых у орка начинает срывать резьбу. Постепенно страх от замешательства отступает, тролль сильнее запрокидывает голову, подставляясь под прикосновения, но едва не сталкивается своими огромными клыками с ухом Саурфанга. - Не двигайся. Хриплый шепот заставляет его покорно замереть, сглотнуть застрявший в горле ком, и грозит подкосить и без того дрожащие ноги. Юное тело чутко отзывается на каждое касание жарких губ и шершавого языка, подрагивает, как от пробравшего озноба. Тролль, всё же решая в очередной раз нарушить запрет, поднимает руку в воздух, чтобы положить её на плечо военачальника, но тот её быстро перехватывает, вжимая её своей ладонью в древесный ствол. Другая рука Саурфанга осторожно касается кожи на лопатках Зекхана, медленно скользит вниз, к пояснице, чтобы притянуть мальчишку ближе. Практически полностью растеряв остатки здравомыслия и самоконтроля, тот выгибается, застонав в его руках. Совершенно лишенное брони тело кажется орку чертовски хрупким и тонким, а значит нужно постараться не причинить ему боль своей грубой силой. Этот парень слишком чувствительный из-за ни разу не ломаных костей и порванных мышц. Поцелуи смещаются к краям челюсти и длиннющих ушей, когда Саурфанг отпускает зажатую в хватке руку тролля и позволяет ему накрыть свои плечи объятиями. Прижимаясь к его груди, Зекхан вдруг чувствует, как мощное колено раздвигает его соломенные ноги, после подзуживает их расслабиться поглаживанием широких ладоней и вдруг подхватывает его под бедра. Растерявшись, Зекхан инстинктивно зажимает ногами пояс орка в замок, цепляясь за плечи и еле слышно поскуливая. Лёгкие схлопываются, когда этот огромный громила зажимает мальчишку между собой и деревом, куда жаднее вылизывая и лаская его шею, кусая его уши. Саурфангу достаточно удерживать его вес одной рукой, чтобы другой плавно скользить вверх-вниз от рёбер до худощавых ягодиц, выступивших из-под набедренной повязки. После поцелуев в ключицы и плечи, Саурфанг отстраняется, чтобы дать им обоим перевести дыхание, прижавшись друг к другу лбами, как тогда, в лесу. Орк с упоением вдыхает аромат тех самых феромонов, что выделяются сейчас намного хлеще, чем в прошлый раз, заставляющие Зекхана елозить в его руках, тереться, всем видом умоляя, но неизвестно о чём. Но Саурфанг прекрасно понимает язык его гибкого тела, подтверждая это неоднозначным касанием собственного паха об разведенные бедра тролля. Того словно пронзает ударом молнии и ненадолго превращая в каменную статую. - Боишься меня, Зекхан? - Я-я не знаю…- Мысли утрачивают связи между друг другом, расколовшись на многие и многие фрагменты мозаики. - Н-не понимаю, что… Я никогда н-не… Саурфанг берет его обеими руками, чтобы не уронить наверняка, после чего аккуратно кладет его на сухую траву поодаль от дерева. Голова Зекхана идет кругом, он с трудом приоткрывает глаза, уже будучи на земле. Видит звёздное небо, ветвистые кроны деревьев и лицо своего предводителя, нависающего над ним. Эта картина заставляет всё его нутро вспыхнуть, но он не издает ни звука, совершенно не догадываясь, чего ждать, однако уже привычно разводит бедра, освобождая место под колено Саурфанга. Тот вглядывается в его глаза, желая прочитать его мысли, максимально нежно, насколько это возможно в его силах, гладит покатые плечи тролля. Его рука скользит ниже, к часто вздымающейся груди, дальше по рёбрам и к рельефу впалого живота. Красивый. Дрожащая трехпалая ладонь несмело касается белых рваных полос шрамов на лице старого орка, тот трётся о неё щекой, как истосковавшийся по ласкам зверь, запоминая каждую капельку пота. Хотя, возможно, в какой-то мере он такой и есть. Пальцы срывают бляшку набедренной повязки, и бросают её в ночную темень. Не отрываясь от испуганного взгляда ореховых глаз, орк расстегивает и собственные ремни. Одежда повторяет судьбу повязки. Наблюдая плохо скрытое волнение, Саурфанг мягко касается губами переносицы и глаз тролля, так пытаясь унять его тревогу. Полностью обнаженный, он дотрагивается его разгоряченной плоти своею собственной, шумно выдыхая сквозь клыки. Зекхана едва не подкидывает на месте, он цепляется ладонью за траву, боясь о того, что земля сейчас просто выкинет его прочь в небесные просторы. Он рвано глотает воздух, как выброшенная на берег рыба, привыкая к новым ощущениям, исходящим от покачивающихся бедер предводителя. Возбуждение пробивает тело словно копьё, поражая целиком и полностью, захватывая и заполняя собой тысячи чувствительных волокон и сладко томясь внизу живота. Окружающая действительность расплывается как мутная вода, не оставив ничего, кроме блестящих в темноте жёлтых орочьих глаз. Мальчишка пахнет огнём, и обжигает так же, будто по его жилам бежит раскалённая лава. Это сводит с ума. Он не помнит как оказался на животе, приподнятый за бедра. На тролля будто обрушивается гигантская волна, он находит себя лишь тогда, когда утыкается локтями в траву, но горячая громадная плоть орка касается его там, сзади, и он снова выпадает из реальности, напрягаясь, как струна. Клык с подвески Саурфанга касается голых подрагивающих плеч Зекхана, складывается кожаным мотком, когда он приваливается грудью к его спине. В пульсирующей башке игриво перекатываются перекати-поле и слышен только запах орка над ним - мускусный и терпкий, в котором тролль тонет, захлебываясь в ощущениях. Оставив остатки самообладания на съедение собственным чувствам, он растворяется, теряя голову окончательно. Орк пьет его стоны как самый наилучший в мире настоявшийся эль, смакуя и силясь не опустошить его сразу полностью. Видя, как Зекхан ластится к его телу, изгибаясь от каждого прикосновения, Саурфанг привстает на коленях, мягко массируя рукой его напряженную спину. А после сжимает ладони на бедрах тролля, разведя его ягодицы в стороны, и упершись в него предельно близко. - Готов? - Еле сдержанно шепчет, встречаясь своим голодным с мутным взглядом мальчишки, наблюдающим за ним из-за плеча. - Ответь мне, Зекхан? - Да. Блуждая по его обнаженному телу глазами, орк задумывается, как же до такого дошло. Ещё не так давно этот малыш спас ему жизнь, отговорив от нелепейшего поступка, совершенно не чая что на душе у его предводителя. Недавно прикрывал ему спину в бою, рискуя собственной жизнью. А ещё несколько недель назад он показал что на самом деле чувствует. И теперь он здесь, под ним, готовый отдать себя полностью. От этой мысли Саурфанга пробивает до мурашек, суждения об истинности своих действий длинною в секундную заминку ослепляют его. Секундная заминка, и сочащийся густой смазкой член протискивается внутрь почти на половину, растягивая собой узкие стенки. Щиплющая боль моментально стреляет в низ поясницы, распирая собой и саднящими ощущениями, вырывая из горла тролля болезненный вскрик. Саурфанг реагирует быстро: нагибается, покрывая шею Зекхана осторожными поцелуями, стараясь отвлечь его от неприятного и пугающего чувства хотя бы так. Внутри он чертовски горячий и тесный, даже судорожно сокращаясь и обхватывая так, что нельзя и шевельнуться, он приносит немыслимое удовольствие, от которого у орка кружится голова. Если так пойдет и дальше, то он просто-напросто порвёт его. - Тише, - Саурфанг дышит шумно, порывами дыхания развевая багровый ирокез - потерпи немного. Дыши, парень. Вот так. Его ладонь скользит по животу Зекхана, находя его член и сжимая на нём пальцы, начинает медленно но крепко водить по нему рукой, от этого волоски на теле встают дыбом. Тролль замычал, вцепившись зубами в кожу своей кисти, стараясь привыкнуть. Боль выбивала кислород из лёгких, оставляя своего хозяина задыхаться и дрожать. Исчерпывающая горячая наполненность распирает его, доводя до хруста в челюстях, поэтому Зекхан растискивает их, и изо рта сразу же начинает литься слюна, пачкая выставленные перед собой руки и траву. Каменный член внутри тролля ноет и пульсирует, поэтому Саурфанг совершенно непроизвольно входит в него до основания мощным толчком. Из рта Зекхана вырывается жалостный булькающий звук и это становится последней каплей для орка. Так нельзя. Выйдя из него, он видит, как тяжело и лихорадочно опускаются плечи мальчишки, как он медленно сокращает мышцы, всё ещё не расслабившись. - Прости меня, я не… - Осторожно переложив его на спину и нависая над ним, Саурфанг вдруг замечает полуприкрытые мокрые ореховые глаза. - Проклятье!.. От зрелища, которое он видит, кружит голову: скованная мимика лица, выражающая, похоже, ничего, кроме боли, дрожащие бледные губы и отдавленная кожа на подбородке от собственных рук. Во рту орка возникает отвратительная горечь - мерзкая, гнусная, всепоглощающая, растущая и сводящая солнечное сплетение. Он промерзает до самых костей, подлый самовлюбленный скот. Внезапно Саурфанг чувствует как падает на дно, медленно и мучительно, пробивая его каждый день всё глубже. Мерзость. Неужели этот малыш не слышал мудрый глас нутра «он падает, он уже обречен», и милосердие, которое брало вверх, заставляло протянуть руку даже самому грязному псу, как он? Старая безумная шавка, готовая глодать пальцы, пока её достают из бездны. Впервые за долгое время ему страшно. Возьми все самое лучшее и чистое, последнее, что осталось в этом мире, присвой и уничтожь это. Брось сердце своим псам, пускай они наиграются и потом разорвут его на шматки. Ведь так принято у тебя, верно, старик? Чем ты лучше из всего этого безумного стада? Отголоски воспоминаний метаются перед мутными глазами, лезут в сознание против воли, отбирают, как театральный драматург, самые мучительные мгновения утрат и скорби. Дьявол! Нужно поскорее подобрать вещи и проводить мальчишку в свой лагерь, а не сидеть, попросту сокрушаясь о своей жалкой душонке. Сердце его стучит, пропуская каждый второй удар. Небосклон падает и разбивается на осколки. Отстранившись и сев на одно колено, он вдруг чувствует трехпалую руку на своём запястье, тянущую вниз. От удивления во тьме широко раскрываются крошечные жёлтые глаза. В них тролль разглядывает всю его суть: беззащитного, убитого тоской и одиночеством, тусклого и виноватого старого орка. Запутавшегося, но такого чуткого и ранимого. Кажется, он как никто другой знает, что Саурфанг скрывает под своей толстой шкурой. - Нет, не уходите. Я сам этого хотел, не поймите неправильно то, как я реагирую. Просто… это всё в новинку. - Через его затуманенный взгляд пробиваются пронзительная твердость и упорство. Те вещи, которые так ценит в нём Саурфанг. - Поэтому, пожалуйста, останьтесь. Мне нужно это. Какое же это безумие. Так хочется спросить: "Малец, с какого дерева ты рухнул? Это же глупо и сердобольно, оставь это!" Каждый день мир старого орка умирает, но Зекхан отстраивает его заново, как замок из песка. Пускай непрочный, пускай, сорвавшись, Саурфанг его вновь сровняет с землёй, он всё равно не прекратит налаживать порядок в его мыслях, зажигать надежду и просто бескорыстно спасать его. Будет заново всё отстраивать и лечить расползавшиеся язвы, которыми орк сам себя обезображивает. Не произнеся больше ни слова, Зекхан берет его руку и кладет к себе на сердце - под огрубевшими подушечками пальцев Саурфанг слышит равномерный ритм сокращений, и вдруг сам чувствует, как трепещущая тяга в собственной груди проходит. Ореховые глаза глядят почти не моргая, их пламя согревает, будто какая-то светлая магия. Ладонь тролля таким же образом касается орка, и вмиг он проникается душевным порывом, практически позабыв о своем несчастье, словно по волшебству. Сталкиваясь лбами, они вновь образуют свой нерушимый тайный союз. - Ведите меня, и я последую за Вами даже на край Света. Мальчишка медленно опускается на спину, утягивая вслед за собой Саурфанга, не нарушая глубокого зрительного контакта. - Что же ты со мной делаешь? - Смазанный поцелуй на лбу в знак ничтожной попытке извиниться, но извинения Зекхану, как всегда, не нужны, поэтому он сгребает орка в объятия, зарываясь носом и клыками в выбившиеся из кос серебряные волосы. Тепло. Они движутся неторопливо и вкрадчиво, будто постигая друг друга заново. Саурфанг касается носом шеи парня, неторопливо втягивает ноздрями запах кожи, это приятно контрастирует с вставленным в носовую перегородку прохладным кольцом, а потом движется дальше, к ключицам и груди. Его большие крепкие руки сжимают его поясницу и бедра, не умышленно оставляя следы от фаланг пальцев, а туповатый клык отчерчивает ареолу соска. Приятно. Зекхан тихо, почти неслышно стонет, прогибается под его прикосновениями и чувствует, как член вновь наливается кровью. Раздвинув свои длинные ноги как можно шире, чтобы Саурфанг мог поместиться между ними, одним взглядом передает "всё хорошо". Когда тот неуверенно направляет член к скользкому отверстию, Зекхан расслабленно улыбается, коротко кивнув, одобряя действия своего военачальника. Аккуратно, без лишних телодвижений орк кладет его ногу на своё бедро, так немного приподнимая стан тролля над землёй, после чего тягучим и плавным движением проскальзывает внутрь него. Зекхан тихо выдыхает, несильно сжимая руку орка и выгибается дугой. Его мышцы поначалу напрягаются, а затем покорно принимают, расслабляясь. Тролль чувствует его. - Зекхан?... - Я в порядке, не беспокойтесь. - Саурфанг никогда не сможет понять чем заслуживает столь тёплую улыбку. Он просто ласково гладит щеку мальчишки, касаясь большим пальцем уголка приоткрытого рта, за что его одаривают поцелуем в подушечку фаланги. Зекхан запрокидывает голову назад, позволяя покрывать свою шею настойчивыми ласками, хрипло скулит, ощущая легкий укус, после чего судорожно сглатывает. "О, боги!" - бьется в орочьих висках, когда в ответ на первые плавные поступательные движения откликаются влажными стонами от юного тролля. Кажется, время тянется бесконечно. Скользкие касания губ притупляют изредка возникающие неприятные ощущения. Обнажив свою чувственность и откинув стыдливость, Зекхан окунается в удовольствие, уткнувшись лбом в ключицы Саурфанга и беспорядочно шепча его имя вперемешку со всхлипами. Это заставляет орка утробно рычать и сильнее вколачиваться в податливое тело. Перед глазами тролля всё плывёт, он различает пурпурные, серебряные и золотые звёзды. Громадный член внутри трёт чувствительные скользкие стенки, ударяется во что-то, заставляя его трепетать и вскидывать ноги на поясницу орка. Это так странно, пугающе и до невозможности хорошо, он кричит об этом, широко распахнув глаза и издавая протяжный стон. Истекающий смазкой член тролля, зажатый между животами, почти болезненно ноет от накопившегося возбуждения, поэтому его хозяин подмахивает бедрами, так инстинктивно пытаясь получить разрядку, потираясь об грубую зелёную шкуру. Сильнее. Резче. Саурфанг кусает его скулы и уши, слизывает выступившие на виске капли пота, когда его пальцы находят изнывающий член мальчишки и начинают ласкать его, имитируя фрикции. Это, вкупе с резкими отточенными движениями бедер, будто вводит Зекхана в некоторое подобие шаманского транса - его контроль дыхания и сверхчувствительность позволяют ощутить то, чего не хватает орку в этот момент. Поэтому не остается в стороне, отвечая взаимными ласками, насколько позволяют его опыт: он робко наглаживает вспотевшие бока и грудь своего военачальника, трется носом об его щеку, и осторожно царапает короткими ногтями его спину, поджигая остроту ощущений. Какой же он влажный и соблазнительный, чистый и непорочный, даже сейчас он кажется таковым, когда самозабвенно сдавливает плечи Саурфанга, извиваясь и тая в его руках. Тот сгребает его одной рукой, насаживая до отказа, в то время как увеличивает амплитуду движений, придерживаясь за острые бедра и растягивая его горячие узкие стенки. Он кусает уши и шею Зекхана, оставляя на нём отметины, упиваясь его прерывистыми всхлипами и тягучими, как мёд, стонами. Капли пота стекают по его шее, по гладкой, как воск, коже. Едва уловимое движение кадыка - Саурфанг пытается сглотнуть, но не может. Грива волос рыжей дугой растрепывается по травяному ковру, Зекхан кричит, грызёт губы в кровь, царапает всё, что попадется, прося ещё немного. Он сжимается, когда последующий толчок и очередное соприкосновение влажных тел заставляют его выгнуться в судороге, ловя уже сорванный ритм, когда Саурфанг полностью медленно выходит из растянутого кольца мышц и резко входит обратно. Протяжный стон сменятся искренним криком удовольствия - орку хватает ещё пары движений, чтобы заставить мальчишку забиться в экстазе и сцепить ноги на бедрах Саурфанга, так переживая свою первую в жизни маленькую смерть и возрождение. Недолгая вспышка искрами удовольствия вспыхивает внизу живота и орк чувствует, как сжимается в блаженстве Зекхан, как мутные серебристо-жемчужные капельки разливаются между тел, втираясь в кожу. Парень ощущает себя далёким от своего собственного тела, словно со стороны наблюдает, как оно полностью захватывает власть над рассудком, подаваясь вперед, прогибаясь, слыша свои крики, неукротимым мятежным водопадом лившимся с уст. Волна. Ещё волна. А после - великолепный штиль. Сложно вынести такую пытку, поэтому лопается плотина исполинских размеров, и вот уже мир Саурфанга схлопывается, он глубоко кончает, впиваясь клыками к плечо тролля и сдавливая его в объятиях. Кровь барабанным набатом стучит в ушах, её можно прочувствовать каждой клеточкой тела. Со вздохом у Зекхана вырывается тихий стон, как у щенка лютого лесного волка; он всё ещё лежит, содрогаясь в сладких судорогах. Саурфанг обессилено валится на тролля, и уже вместе они стараются выровнять сумасшедшие порывы дыхания. Мурашки бегут по зелёной коже, дружественно напоминая о том, что так хорошо не было непомерно давно. Грудь мальчишки часто поднимается и опадает, он жмурится и улыбается, часто облизывая саднящие губы. - Живой? - Отдышавшись, спрашивает Саурфанг, приподнимаясь на локтях. Они смотрят друг на друга пару секунд, прежде чем сипло и душевно рассмеяться. Зекхан не дает переставать верить в себя и нести ответственность за свои поступки. Как и всегда, его ненавязчивое своеволие в отношении своего военачальника опять спасает Саурфанга и выдергивает его из повторяющегося водоворота самоедства. Изо дня в день они вихляют, как каравелла в бурю, между молотом и наковальней, принимают всё, что подкинет судьба, стиснув зубы. Чёрт с ней. Во всяком случае сейчас, пока тролль и орк вдыхают свежесть леса, наблюдая, как осторожно заря сменяет закат.