Держи моё сердце

      Это ясное зимнее утро не предвещало неприятностей. Вообще ничего не предвещало. Можно ли судить о том, что произойдёт, только по маленькому клочку времени, отведённому с момента тягостного пробуждения до настоящего мгновения, которое словно по взмаху волшебной палочки становится прошедшим, уходит всё дальше в воспоминания, становится частью прошлого и перестаёт иметь значение, всего лишь растягивая куцый хронометраж утра?       Лёха залип.       Как только он проснулся, серьёзно залип на ковёр в своей комнате, пытаясь понять, что он забыл в этом мире. Спалось плохо, просыпалось ещё хуже, поэтому он никак не мог собрать мысли в кучку и просто втыкал взглядом в бежевый завиток на сером фоне с таким пристрастием, будто он мог дать ответы на все вопросы. А ведь даже спрашивать было нечего.       Наконец рассвет настал и в голове. На горизонте сознания забрезжили первые мысли, взгляд освободился от сонной дымки. Лёха поёжился от привычной утренней прохлады, последний раз взглянул на ковёрный завиток и понял, что пора бы привести себя в порядок.       Он заснул вчера с твёрдым намерением пригласить Алису на какой-нибудь милый новогодний фильм. Или на каток. Или просто прогуляться по живописным улочкам, которые своей пестротой напоминали о прошедших праздниках. Да хоть что-нибудь, если найдётся смелость сказать ей об этом.       Знать бы, с каким намерением Лёха проснулся. С его тормознутостью раскачиваться по утрам иногда получалось туго, однако просторы его разума осветила только одна мысль: «Алиса!».       Пусть влюблённость туманила здравый рассудок, но Лёха стал замечать, что Селезнёва в последнее время стала слишком развязной. После того недопризнания в Планетариуме она начала ещё больше ехидничать по поводу и без, всё меньше в её взгляде голубых глаз проскакивало снисхождение и всё реже она давала волю настоящим эмоциям, поэтому с ней было особенно сложно. Она любила дразнить его ещё больше, но близко подпускать не особо хотела.       Лёха даже звонить ей не стал. Просто черкнул короткое сообщение и при этом долго думал, прежде чем отправить. Всё же тот завиток вселял в него сомнения. Почему-то.

***

      — Привет, Алиска, — осторожно сказал он, пряча неловкую улыбку в дважды намотанный ярко-жёлтый шарф.       — Привет, — с лукавым прищуром ответила Алиса и съязвила: — Какая красивая шапка! Ах, тебя же мама одевает, как я могла забыть?       Лёха насупился и сдёрнул тёплую шапку с макушки. Мороз сразу схватил за уши, а порыв ветра ещё сильнее растрепал волосы. Наспех поправив причёску, Лёха шмыгнул носом и взглянул на Алису. Та лишь усмехнулась.       — Ну, может, того… Прогуляемся?       — Пошли, — будто нехотя согласилась Алиса и двинулась вперёд. — Конечно, очень хотелось из-за этого на такой холод тащиться.       Она немного приврала. Пусть сегодня было морозно, однако небо радовало своей свежей синевой, вовсю светило яркое и холодное солнце — такое же, как Алиса. Её неизменная лучистая причёска слегка колыхалась на ветру, чёлка грозила снова сползти на глаза, но Алиса заправила её за ободок тёплых наушников и, по привычке собравшись вальяжно сдуть надоедливую прядь с глаз, выжидающе посмотрела на Лёху.       Он ничего не говорил. Попросту не знал, что хотел сказать, а теперь не понимал, зачем вообще собрался на эту прогулку. Раньше ему хотелось снова увидеть Алису, побыть с ней наедине, полюбоваться, наконец, точно зимним солнцем — не теплотой, так светом. Но сейчас всё чаще просыпалось чувство задетой гордости: сколько можно бегать за ней хвостом и постоянно терпеть насмешки? Счастье, что Лёха редко прислушивался к подобным чувствам… Однако со временем начал подозревать, что так быть не должно. Пора уже решить, как быть с Алисой: добиться своего или всё-таки отпустить её и перестать оставаться в дураках.       — Алиса… Знаешь, я, типа, хотел сказать… — начал было он. И понял, что зря. Нечем было продолжить. — Пошли в парк, а?       — А мы куда идём? — нетерпеливо бросила Селезнёва. — Лучше б на балунах полетали, чесслово.       Лёха сделал вид, что не заметил недовольный тон, и специально ускорил шаг, чтобы не отставать от неё. Алиса вдруг разозлилась сама на себя: «Ну зачем так с ним? Нехорошо. Ещё и шапку снял из-за меня, замерзает теперь. Дурачок», — снисходительно подумала она и едва улыбнулась, сделав большой шаг вперёд — чтобы Лёха не увидел эту улыбку. И так слишком много видел и слышал.       — Я просто думал… Что на балунах, ну, не то. Лучше вот так походить. Типа, отдохнуть. Поговорить… Да уж. Забей, — чуть позади слышался его голос. Алиса сбавила шаг. Не прогулка выходит, а спринтерский забег. Лёха в кои-то веки прав — лучше отдохнуть от суеты и спокойно насладиться погодой.       Возле расчищенной от снега дорожки стали появляться пустующие скамейки. Алиса снова ускорилась. Случайно: не могла слишком долго идти пешком в медленном темпе. Лёха снова остался позади, но в этот раз не стал нагонять — просто отрешённо брёл вперёд. Селезнёва обернулась, встала в ожидании и вдруг захотела от нетерпения отфутболить попавшуюся под ноги маленькую ледышку, но передумала и подобрала её.       Маленький кусочек льда со сколотым краем чем-то напоминал сердце.       Лёха шёл вперёд, опустив глаза и придумывая очередную фразу, чтобы завязать нормальный разговор. Даже не заметил, как сначала отстал от Алисы, как она остановилась и наклонилась за чем-то, оставшись на месте. Списывал всё на дурацкое утро, надеялся, что дальше пойдёт лучше, и отчаянно не хотел лишать себя последнего шанса. Голой ладонью — забыл дома перчатки — зачерпнул снега, обернулся — Алиса поравнялась с ним и стала, если не показалось, чуть мягче. Не такая колкая, как горстка снега в руке, но всё же лукавость не покидала её лица.       Слова так и не нашлись.       Тетерин сжал в руке снег, половина осыпалась блестящей пылью на дорожку. Алиса тоже молчала. Мороз вцепился ледяными зубами в руку, колючий ветер ободрал покрасневшую кожу, снег обжёг ладонь холодом, но Лёха всё сжимал его в кулаке от какого-то отчаяния.       Алиса заразилась неловкостью, смутилась. «Какая же я ужасная! Он меня пригласил, а я… — Внезапно раздался чих, вялое шмыганье носом. — Нельзя так». Она тронула Лёху за локоть, даже не стала толкаться, и дружелюбно произнесла:       — Надень шапку-то, простудишься. Я же тогда пошутила.       Лёха странно на неё покосился, потом одарил таким пронзительным взглядом, что Алиса уставилась куда-то мимо, не выдержав напора. Смущённо улыбнулась, хотела снова дунуть на чёлку, которая всё ещё была заправлена, всё-таки посмотрела ему в глаза.       — Извини. — Алиса протянула ему льдинку.       На бледно-розовой варежке с белым орнаментом лежало маленькое ледяное сердечко. Аккуратное, гладкое, блестящее, бережно отполированное тёплой варежкой. Просто сердце. А вокруг него на варежке петляли белые завитки, но не ковёрные, не наводящие ступор или сомнение, а будто бы лёгкие и воздушные, вызывающие только такую же лёгкую и беспечную улыбку.       Нервно скомканный до невозможности снежок выпал на дорожку, вместо него на ладонь лёг милый кусочек льда. Снова холод, снова обжигает, но совсем по-новому. И не кожу, а что-то внутри затеплилось, несмотря на причуды зимы.       Алиса вдруг рассмеялась, так легко и по-доброму, сжала его замёрзшую ладонь в своих варежках и будто в шутку сказала:       — Держи моё сердце.